— Фин, — сказал он, когда Нарби подписал справку, — я все думаю, правильно ли мы обошлись с Хойландом.

Нарби, казалось, был удивлен, но ничего не сказал.

— Не подумай, что я изменил мнение о его выдумках, — поспешно добавил Эртц, — но я чувствую, что мы упустили какую-то возможность. Надо было поводить его за нос. Через него можно было выйти на мутов. Мы хотим подчинить территории мутов Совету, но главная трудность в том, что мы очень мало о них знаем. Мы не знаем, сколько их, насколько они сильны и как организованы. Кроме того, нам придется воевать на их территории, а для них это большое преимущество. Мы ведь почти не ориентируемся на верхних палубах. Если бы мы подыграли его россказням, то могли бы узнать много интересного.

— Нельзя же полагаться на эти россказни, — возразил Нарби.

— Этого не требовалось. Он ведь предлагал нам прогуляться в невесомость и все посмотреть.

Нарби был потрясен.

— Ты серьезно? Член Экипажа, поверивший слову мута! Да он не в невесомость отправится, а в Путешествие — и очень скоро!

— Я в этом не уверен, — возразил Эртц. — Хойланд сам верил в то, что говорил, — это точно. И…

— Что? Вся эта чушь насчет того, что Корабль движется! Сущий-то Корабль. — Он постучал по переборке. — Кто в это поверит!

— Но он в это верил. Он религиозный фанатик — несомненно. Но он что-то видел там, наверху, и интерпретировал это по-своему. Мы могли бы подняться и посмотреть, о чем он толкует, а заодно разведать насчет мутов.

— Полнейшая ерунда.

— Я так не думаю. Он, должно быть, пользуется большим авторитетом среди мутов; они ведь пошли на риск, чтобы спасти его. Если он говорит, что может обеспечить безопасный проход наверх, — думаю, это правда.

— Почему ты так резко переменил мнение?

— Меня переубедил этот налет. Если бы раньше мне сказали, что целая банда мутов спустится вниз и, рискуя собственными шкурами, спасет человека, я бы ни за что не поверил. Но это случилось. Я вынужден пересмотреть свою точку зрения. Независимо от того, что он рассказывал, стало очевидно, что муты готовы сражаться за него, а возможно, и исполнять его приказы. Если это так, то имело бы смысл потакать его религиозным убеждениям, если это поможет нам добиться власти над мутами, не вступая с ними в войну.

Нарби пожал плечами.

— Теоретически в этом, может, что-то и есть. Но к чему тратить время на упущенные возможности? Сделанного не воротишь.

— А вдруг? Хойланд жив, он вернулся к мутам. Если найти способ переправить ему весточку, мы могли бы попробовать все это провернуть.

— Но как?

— Еще не знаю. Может, возьму пару ребят и поднимусь немного наверх. Если бы мы захватили живьем мута, это могло бы сработать.

— Шансы ничтожны.

— Я бы рискнул.

Нарби обдумал сказанное. Он считал, что весь план строится на туманных предположениях и дурацких соображениях. Однако если Эртц рискнет и план сработает, самые заветные планы Нарби намного приблизятся к реальности. Подавление мутов силой — дело долгое и кровавое, а возможно, и вовсе невыполнимое. Он прекрасно осознавал все трудности на этом пути.

Если же план не удастся, ничего не потеряно — кроме Эртца. А потеря Эртца — это вовсе не потеря в этой игре. Хм-м.

— Давай, — сказал Нарби. — Риск оправдан, парень ты смелый.

— Хорошо, — согласился Эртц. — Доброй еды.

Нарби понял намек.

— Доброй еды, — ответил он, собрал книги и удалился. Только много позже он сообразил, что Эртц так и не сказал ему, где пропадал столько времени.

Эртц тоже осознавал, что Нарби не был с ним до конца откровенен, но, зная Нарби, он не удивился. Он был доволен уже и тем, что его импровизированная подготовка к будущим действиям была воспринята так хорошо. Ему и в голову не пришло, что, возможно, было бы проще и эффективнее просто сказать правду.

Некоторое время Эртц занимался рутинной проверкой Конвертора, а также назначил действующего Старшего Вахтенного Офицера. Довольный тем, что его отдел может теперь работать в его отсутствие, он велел слуге привести к нему Алана Махони из деревни. Поначалу он собирался вызвать портшез и встретить Махони на полпути, но потом посчитал, что это будет выглядеть подозрительно.

Алан с радостью приветствовал его. Сверстники Алана давно остепенились, а он, все еще неженатый кадет, до сих пор батрачил на более преуспевающих односельчан. Так что важнейшим жизненным достижением оказалось для него кровное братство со старшим Ученым. Это затмило даже недавние приключения, значения которых, впрочем, его крестьянский ум все равно не мог полностью осознать.

Эртц оборвал его и торопливо закрыл дверь.

— У стен есть уши, — тихо сказал он, — а у клерков также и языки. Хочешь, чтобы мы оба отправились в Путешествие?

— Ох, черт, Билл… я не хотел…

— Ничего. Встретимся на той же лестнице, по которой мы спускались, десятью палубами выше. Считать можешь?

— Конечно, до десяти могу. Даже до двадцати могу. Один да один будет два, да еще один будет три, да еще один будет четыре, да еще один будет пять, да…

— Достаточно. Вижу, что можешь. Но я больше надеюсь на твою верность и твой нож, чем на математические способности. Приходи туда как можно скорее. Поднимись где-нибудь, где тебя не заметят.

Сорок-первый был еще на посту, когда состоялось свидание. Эртц окликнул его по имени, стоя за пределами досягаемости пращи или метательных ножей — разумная предосторожность, когда имеешь дело с тем, кто дожил до своих лет только благодаря умению обращаться с оружием. После того как его опознали, Билл отправил стража найти Хью Хойланда. Сам же с Аланом уселся ждать.

Сорок-первый не нашел Хью Хойланда в квартире у Джо-Джима. Самого Джо-Джима тоже не было. Бобо спал на своем месте, но от него было мало толку. Хью, сказал Бобо, пошел туда-где-все-летают. Сорок-первому это мало что говорило; сам он был на территории невесомости один раз в жизни. Поскольку палуба с невесомостью простиралась на всю длину Корабля, будучи фактически последним концентрическим цилиндром вокруг оси Корабля — хотя Сорок-первый и не мог бы выразить это в таких терминах, — то информация о том, что Хью отправился в невесомость, была бесполезной.

Сорок-первый озадачился. Приказ Джо-Джима нельзя оставить без внимания, и он крепко вбил в свои дремучие мозги, что приказ Эртца имеет такую же силу. Он снова растолкал Бобо.

— Где Две Мудрые Головы?

— Ушел к мастерице ножей, — Бобо опять закрыл глаза.

Уже лучше. Сорок-первый знал, где живет мастерица ножей. Каждому муту приходилось иметь с ней дело; она была незаменимым мастером и торговцем в их краях. Поэтому сама она была неприкосновенна; ее мастерская и вся прилегающая территория были нейтральной зоной. Он вскарабкался на две палубы и поспешил к ее дому.

Дверь с надписью «Термодинамическая Лаборатория — вход воспрещен» была открыта настежь. Сорок-первый не умел читать; ни название, ни запрет ничего для него не значили. Но он услышал голоса и определил, что один голос исходит от близнецов, а другой — от мастерицы ножей. Он вошел.

— Хозяин… — начал он.

— Заткнись, — сказал Джо. Джим не обернулся, продолжая спор с Матерью Лезвий. — Ты сделаешь эти ножи, — говорил он, — и без разговоров.

Она стояла перед ним, уперев все четыре огрубевшие руки в широкие бедра. Глаза ее покраснели — ей приходилось смотреть на плавящийся в горне металл; по морщинистому лицу на редкие усы, уродующие ее верхнюю губу, стекал пот и капал на обнаженную грудь.

— Вот именно, — отрезала она, — я делаю ножи. Нормальные ножи. А не вертела для свиней, которых тебе хочется. Ножи длиной в руку — тьфу! — Она плюнула в вишнево-красное нутро горна.

— Послушай, старая Экипажная кляча, — ровно произнес Джим, — или сделаешь как тебе говорят, или я поджарю тебе пятки в твоем собственном горне. Ясно?

Сорок-первый потерял дар речи от изумления. Никто никогда не говорил так с Матерью Клинков; действительно, Босс — большая шишка!