Представьте себе худшие из грибковых заболеваний кожи, которые вы когда-либо встречали, — стригущий лишай, чесотку, паршу, бластимикоз, споротрихоз. Добавьте к этому ваше представление о плесени, о влажной гнили, о поганках, произрастающих на тухлятине. Затем представьте всех этих паразитов в их ускоренном движении: нарисуйте себе картину, как они кишат прямо у вас на глазах и атакуют вас — подмышки, глазные яблоки, мягкие влажные ткани вашего рта, как они устремляются в ваши легкие…

Первая экспедиция на Венеру целиком погибла. Со второй приехал врач, у которого хватило предусмотрительности запастись довольно большим, как ему казалось, запасом салициловой кислоты и ртутного салицилата, а также маленьким ультрафиолетовым излучателем. Трое из участников этой экспедиции вернулись.

Широкая колонизация требует приспособления к окружающей среде, умения защищаться от нее. Луна-Сити, на первый взгляд, может служить отрицанием этой аксиомы, но так только кажется. «Лунатики» всецело зависят от воздушного котла, вмещающего лишь пространство их герметически закупоренного города. Однако Луна-Сити не является самоснабжающейся колонией. Это всего-навсего аванпост, обсерватория, место для разработки недр, станция для снабжения горючим.

Венера — колония. Колонисты дышат воздухом Венеры, едят ее продукты, подвергают свою кожу действию ее климата и себя — всем опасностям, таящимся в ее природе. При этом обитатели Земли могут жить только в холодных полярных районах Венеры, где климат напоминает джунгли Амазонки в жаркий день во время сезона дождей. Здесь они босиком шлепают по болотам, не избегая главных опасностей новой среды. К этому их и готовят.

Уингейт съел свой обед — пищу вполне удовлетворительную, но плохо сервированную и безвкусную, если не считать венерианской дыни. За съеденную им порцию в чикагском ресторане для гурманов содрали бы сумму, на которую целое семейство среднего достатка могло питаться неделю. Устроившись на ночь в отведенном ему месте, он попытался разыскать Сэма Хьюстона Джонса, но не мог найти никаких следов, и никто из завербованных не мог припомнить, чтобы его видели. Один из служащих карантина посоветовал Уингейту разузнать о своем друге у агента Компании. Уингейт так и сделал — в своей обаятельной манере, к которой он всегда прибегал, имея дело с мелкими служащими.

— Приходите завтра утром. Будут вывешены списки.

— Благодарю вас, сэр. Извините, что потревожил вас, но я не могу найти моего друга и беспокоюсь, не заболел ли он или не случилось с ним чего-нибудь. Не могли бы вы мне сказать, нет ли его в списке больных.

— Что же… подождите минутку, — служащий стал водить пальцем по своим записям. — Хм… вы говорите, он был на «Вечерней Звезде»?

— Да, сэр.

— Нет, он не… Мм, нет… О да, вот он! Он здесь не сходил.

— Что вы сказали?

— Его отправили на «Вечерней Звезде» дальше, в Новый Окленд на Южном полюсе. Он был нанят как помощник машиниста. Если бы вы мне это сказали, я бы сразу сообразил. Все рабочие-металлисты из этой партии посланы на новую Южную электростанцию.

Через минуту Уингейт достаточно овладел собой, чтобы произнести:

— Очень благодарен за вашу любезность.

— Пожалуйста, пожалуйста. — Служащий отвернулся.

— Колония Южного полюса! — пробормотал Уингейт. — Колония Южного полюса…

Его единственный друг — на расстоянии двенадцати тысяч миль. Теперь Уингейт почувствовал себя совершенно одиноким — одиноким, обманутым, покинутым. За время, прошедшее между его пробуждением на борту корабля и встречей с Джонсом, у него не было возможности ясно оценить свое тяжелое положение. Он еще сохранял высокомерие светского человека, инстинктивное убеждение в том, что все это несерьезно: такие вещи просто не случаются с людьми, во всяком случае с людьми его круга.

Но с тех пор его человеческое достоинство было столько раз оскорблено и унижено (особенно постарался полицейский офицер), что он уже не был так уверен в том, что застрахован от несправедливости или произвола. Постриженный и вымытый помимо своей воли, лишенный своей одежды и облаченный в какую-то набедренную повязку, увезенный за миллионы миль от привычной социальной среды, вынужденный подчиняться приказам людей, равнодушных к его чувствам и заявляющих свои права на его личность и поступки, и вот теперь, отрезанный от общения с единственным человеком, на поддержку которого он мог рассчитывать, — Уингейт понял наконец с отчетливостью, от которой похолодел, что с ним, с ним, Хамфри Бентоном Уингейтом, преуспевающим адвокатом и членом всех юридических клубов, теперь может случиться все, что угодно.

— Уингейт!

— Это тебя. Проходи, не заставляй себя ждать!

Уингейта протолкнули в пролет двери, и он оказался в переполненном помещении. Более тридцати человек сидело у стен. У стола, рядом с дверью, расположился служащий, занятый своими бумагами. В центре, возле невысокой, ярко освещенной трибуны, стоял человек с чрезвычайно бойкими манерами. Служащий у двери поднял взгляд и бросил Уингейту:

— Поднимитесь туда, чтобы все могли вас видеть!

Он указал на трибуну. Уингейт, мигая от яркого света, двинулся вперед и выполнил то, что ему велели.

— Контракт номер 482-23-06,— прочитал служащий, — завербованный Хамфри Уингейт, сроком на шесть лет, радиотехник, разряд заработной платы шесть-Д, контракт представляется для найма.

Три недели понадобилось им, чтобы сделать его пригодным к работе. Три недели — и ни слова от Джонса. Уингейт не подхватил никаких болезней при контакте с венерианским воздухом и теперь должен был вступить в активный период своего принудительного труда.

— Ну вот, патроны, прошу вас, — заговорил бойкий человек, — у нас есть работник, подающий исключительно большие надежды. Я едва решаюсь сказать вам, какие оценки он получил за свои способности, приспособляемость и общие знания. Скажу только, что администрация предлагает за него тысячу долларов. Но было бы неразумно использовать такого человека для обычной административной работы, когда мы так нуждаемся в хороших рабочих, чтобы вырвать богатства из дебрей и недр. Смею предсказать, что счастливый покупатель, который приобретет себе этого рабочего, уже через месяц поставит его руководителем работ. Но осмотрите его сами, поговорите с ним и решайте!

Служащий что-то шепнул ему. Он кивнул и продолжал:

— Меня просят уведомить вас, джентльмены и патроны, что работник сделал обычное законное предупреждение за две недели о своем увольнении, — разумеется, если он покроет все расходы!

Он весело засмеялся и многозначительно подмигнул, как будто за его замечанием крылась необыкновенно удачная шутка. Никто не обратил внимания на его сообщение, один лишь Уингейт с отвращением оценил характер остроты. Он предупредил о своем желании уволиться на другой же день после того, как узнал, что Джонс направлен в колонию Южного полюса. Но Уингейт тут же обнаружил, что хотя теоретически он имел право уйти с работы, но фактически это лишь давало ему право умереть с голода на Венере, если он не отработает свои подъемные и проезд в оба конца.

Несколько человек собрались вокруг трибуны, внимательно рассматривая и обсуждая его: «Не особенно мускулист…», «У меня нет особой охоты предлагать цену за этих шибко умных молодчиков, они смутьяны…», «Да, но тупой не оправдывает своих харчей…», «А что он умеет делать? Погляжу-ка его анкету…». Покупатели направились к столу служащего и стали рассматривать результаты многочисленных анализов и исследований, которым подвергался Уингейт во время своего карантина. Только один из них, с маленькими блестящими глазками, остался возле трибуны. Он боком придвинулся к Уингейту, поставил одну ногу на подмостки, приблизил к нему свою физиономию и заговорил доверительным тоном:

— Меня не интересуют те дутые рекламные листы, парень. Расскажи мне о себе сам.

— Мне нечего добавить.

— Говори смелее. Тебе у меня понравится. Совсем как дома. Я бесплатно вожу своих парней в Венусбург. Есть у вас опыт в общении с неграми?