Впрочем, газета Глебу мало чем помогла и Дрейк сразу же определил, что именно за ней скрывается тот подлый негодяй. Что между тем, не давало ему возможности для какого-нибудь манёвра, он не имел никакого представления о мотивах действий этой организованной группы, и к тому же он был не один, а с Анни, и это сдерживало его от проявления своей нетерпимой ко всему неизвестному, внутренней сущности. И Дрейк с ненавистью посмотрев на смотрящего на него с заглавной страницы газеты, нового лидера консервативной партии, мистера не знамо кто или Икс, за чьей спиной виднелся принц Вторит, и решив, что из принципа не будет голосовать за консерваторов, а за их противников двумя руками, натянув на лицо улыбку, вернулся к Анни и к цветку.
Где между тем тоже произошли свои изменения, и такая послушная и внимающая к нему Анни, сейчас показала себя во всей коварной красоте, которая всегда слишком ревнива к любой другой красоте, как к той же красоте розы, и прямо-таки глазами желает присоединить её к своему совершенству. И мистер Дрейк хоть и многоопытен в такого рода делах и даже готов на сопутствующие делу растраты, всё же на этот раз сложившаяся ситуация, из-за своей необычности, вызывает у него тревогу и ему стоит больших трудов широким жестом, без спросу цены, взять из рук цветочницы этот цветок.
И как сразу же выяснилось, он не зря опасался, ожидая какой-нибудь подвоха со стороны тайных сил, в виде той же цветочницы, которая стоило ему только затронуть розу, как вдруг, как будто от боли, громко взвизгнула, и с неожиданными словами: «Ой!», – вначале отпустила розу, а затем прижала уколотый шипом розы палец руки к своим губам. И хотя Дрейк не единому её притворному движению и слову не поверил, – он даже не дёргал за розу, – и посчитал всё это за дилетантскую постановку, с целью выманить из него побольше денег, всё же это так быстро и неожиданно случилось, что он не успевал перехватить инициативу и был вынужден только рефлексировать.
Так вслед за тем, как цветочница рефлекторно и так звучно прижала свой уколотый палец к губам, а Анни ясно, что ужаснулась при виде случившегося, то Дрейк готов был биться об заклад, что вдруг появившаяся кровь на матерчатых белых перчатках цветочницы, была следствием её прокуса пальца, а не следствием укола шипа розы. Но разве ему в данных обстоятельствах кто-то поверит. Да ни за что на свете. Да ещё, наверное, признают циничным, практически конченым и не пробивным на чувства человеком, что есть правда, но сейчас ему не нужна такая откровенность, и Дрейк вынужден молча хлопать глазами и проявлять озабоченность при виде случившегося – при этом его свободная рука почему-то очень живо потянулась в карман, где лежал его портмоне.
Цветочница же тем временем не останавливается на достигнутом, и она опустив от лица уколотую руку, где в области указательного пальца отчётливо виднелось красное пятнышко, которое она, по мнению Дрейка, выдавала за кровь, и аккуратно взявшись другой рукой за края перчатки, на глазах сидящих за столиком Анни и Дрейка, принялась потихоньку стягивать свою перчатку. И хотя это зрелище не для слабонервных дам и брокерских душ господ, тем не менее, никто не отводит своего лица от происходящего, и Анни, как и Дрейк, как заворожённые сидят и следят за тем, как рука цветочницы постепенно оголяется.
И вот когда перчатка собою освободила пясть руки, и начала постепенно, сантиметр за сантиметром, освобождаться пальцы, то перчатка на одно мгновение вдруг остановилась, застряв в той пальцевой области, где, как правило, особы женского рода носят приглянувшиеся им колечки. Цветочница же, обнаружив эту заминку, быстро поправляет не желающую без накоплений в себя слазить перчатку, и вновь принимается за своё осторожное дело, где на свет тут же появляется то озорное препятствие, в виде небольшого колечка, с небольшим красным камушком на нём. И, казалось бы, что здесь такого, когда самое страшное ещё впереди, но вид этого колечка с красным камушком, вдруг заставляет вздрогнуть, как Анни, так и самого Дрейка, что было весьма удивительно при его-то хладнокровии.
При этом побледневшая Анни, левой рукой невольно хватается за свою правую руку в области пальцев, а Дрейк, как от полной жал змеи, одёргивает руку от розы, и теперь хочет поднять глаза и посмотреть в лицо цветочницы, но вдруг подскочившая с места в нервном напряжении Анни, перетягивает его внимание на себя и не даёт ему посмотреть на лицо цветочницы. А уж после того, как Анни заявила: «Мне уже пора», – и выдвинулась на выход, то спешащему за Анни Дрейку, которому как только на один момент показалось, отчего он даже оглянулся назад, что до него из окружающего городского шума, донесся знакомый шум слов: «Сними покровы иллюзий и открой уже, наконец-то, ей правду», – уже было не до вопросов, куда подевалась эта…?
Но если им, из-за своей столь неожиданной спешки, уже и не ответить на вопрос, куда подевалась эта цветочница, да и вообще кто это такая, при этом всё это относилось больше к Анни, чем к Дрейку, хотя при его-то образе жизни и дырявой памяти на лица, отчего он любит только президентские лица на купюрах, – легче запомнить, – это тоже задача не простая, то насчёт сторонних наблюдателей, к которым относился Глеб, можно было не тревожиться, им всё было видно. Тем более цветочница прямиком направила свой шаг к нему.
И вот тут-то Глеб впервые озадачился, не зная как ему реагировать на всё это, и глупая улыбка на его лице, была тому подтверждение. Цветочница же подойдя к нему, мило улыбнулась, отчего Глебу немедленно захотелось заказать ей кофе, а себе чего-нибудь покрепче и, не дожидаясь, когда Глеб проявит смекалку и сделает такой необыкновенный заказ, загадочно, а как же ещё, говорит ему. – Вы надеюсь, ничего не имеете против того, что я так с розой? – На что Глеб и хотел бы выразительно согласиться с ней, но он вдруг почувствовал, что у него горло неожиданно пересохло, что бывает, как он считал, только в книжках и то только в любовных романах, а тут такая дикая реальность и поэтому только и сказал, что: Угу.
Но раз Глеб такой большой знаток любовной романтической классики, то разве он не знает, что такая немногословность и набыченность с пересохшим горлом героя чьёго-нибудь романа, как раз то, что нужно, и хочется слышать и видеть любой романтической натуре, которая скрывается под той же старомодной шляпкой цветочницы. И цветочнице явно понравился такой немногословный ответ Глеба, раз она решила его многозначительно заинтересовать. – Вы знаете, где находится королевский театр «Глобус»? – спросила цветочница Глеба.
– Найду. – Не изменяет своей краткой брутальности Глеб. Цветочница же ставит свои руки на стол к Глебу, слегка наклоняется к нему и, глядя в глаза, говорит:
– Так вот, если вы хотите, чтобы справедливость восторжествовала, то будьте сегодня в шесть часов вечера там. Я вас встречу со стороны чёрного входа. – После чего она выпрямляется, прищуривается на солнышке, рукой берётся за свою шляпку и лёгким движением руки скидывает шляпку с головы. Откуда к потрясению Глеба и ещё пару десятков случайных прохожих, волнообразно вырываются на свет её рыжеватого оттенка волосы, и их при этом столько тяжеловесно много, что не задаться вопросом, каким образом они все поместились под этой шляпкой, просто невозможно, правда только после того, как сумеешь прийти в себя. А это возможно лишь тогда, когда она скроется из виду, где-то там, в гуще расступающегося перед нею народа.
Когда же Глеб пришёл и осознал себя, то он всё также сидел за столиком кафе и своим непроницаемым видом неимоверно сильно мучил склонившегося над ним официанта, который так и не добившись от него хоть какого-то ответа, теперь решался проверить его пульс на предмет своего наличия. И, наверное, пришедший в себя Глеб, в голове которого так и шумели слова цветочницы и всё под звук дрожи раскатов её волос, перед глазами которого вдруг объявилась интересующаяся физиономия официанта, когда нервно дёрнул веками глаз, хотел озадачиться вопросом, а куда она подевалась, но пришлось спуститься с небес на землю и всего лишь озадачить насчёт себя свалившегося от испуга официанта.
