Упоминая «первый сектор», обычно не различают государственные органы власти и местное самоуправление. Однако местное самоуправление имеет существенные отличия от центральной власти и собственные цели развития, зачастую более точно отражающие интересы местных сообществ. В последнее десятилетие его роль во всём мире значительно возросла, свидетельством чему стала глобальная тенденция к децентрализации, регионализации и муниципализации2 социальной политики, нашедшая свое отражение и в нашей стране.
Примечательно, что в России возникновение социального партнёрства было с самого начала связано не с профсоюзами, а с общественными движениями и местным самоуправлением (земским движением). Его истоки можно проследить с конца XIX – начала XX вв., когда при поддержке земств (а в отдельных случаях и государственной власти) возник первый опыт решения общественно значимых проблем «творческим союзом разного толка интеллигентских направлений с широким размахом молодого, меценатствующего капитала»3.
Уничтожение крепостничества, судебная, земская и другие реформы радикально изменили не только экономику, но и весь уклад жизни в России и породили новые масштабные социальные проблемы, прежде всего бедность и массовую миграцию в города. В то время как резко усилились имущественные и культурные контрасты, традиционная система социального попечения – от «дворянских гнёзд» до крестьянской общины – повсеместно разрушалась. Основанная на родственных и общинных связях, патриархальной опеке, она не могла существовать в новых условиях.
Немногочисленные государственные учреждения, входившие в систему общественного призрения, не справлялись с растущей нищетой. Традиционные формы купеческой благотворительности – особенно «слепая» милостыня – не могли спасти положение, зачастую оборачиваясь равнодушием и небрежностью, питая институт профессионального нищенства.
В то же время в России впервые возникли новые силы, обратившиеся к решению социальных вопросов. Это местное выборное самоуправление, общественные движения (научные и культурные общества, движение трудовой помощи), благотворительность промышленников и финансистов.
Земская реформа дала возможность создать местное выборное самоуправление, ведавшее хозяйственными делами и «общественными пользами и нуждами». Земства содержали дороги, открывали школы и больницы, учреждали кредитные кассы и общества взаимного страхования, занимались попечением местной промышленности и пропагандой новаторских методов земледелия. Несмотря на постоянные попытки правительства ограничить источники дохода и функции земств, имевшейся толики самостоятельности хватало, чтобы содействовать местным инициативам. Земства поддерживали многие передовые начинания, в частности педагогические и культурно-просветительские. Результаты были налицо: «Провинция преображалась ещё быстрее Москвы. Наряду с ростом хозяйственного благополучия росла и культурная самостоятельность»4.
Реформы пробудили общественное сознание. Получили развитие идеи либерализма – «перехода от крепостного и служивого государства к государству свободному»5 и формирования самостоятельной и самодеятельной личности как основы гражданского и общественного существования. Способом такого существования стали объединения граждан, созданные в их собственных, независимых от государства интересах. По всей стране появлялись многочисленные общественные организации, занимавшиеся культурными и научными вопросами – от Общества дешёвых квартир и других пособий нуждающимся жителям Санкт-Петербурга до Общества разумных развлечений г. Самары.
Это поприще было «и потребностью, и возможностью отдать свои незанятые силы и взамен получить известное нравственное удовлетворение»6. Благотворительная и просветительская деятельность в целом относились к немногим сферам легальной гражданской активности: до 1905 г. не существовало органов представительной власти и избирательного права, профессиональные союзы и партии были запрещены. Благотворительность служила делу милосердия и в то же время выражала гражданскую позицию демократической интеллигенции.
Широкое распространение получило движение трудовой помощи, идеология которого перекликалась со стремлением разночинцев к самореализации через профессиональную деятельность. «Целесообразнейшая, единственно рациональная форма благотворительности должна состоять в предоставлении нуждающимся оплачиваемого труда, а не милости, не даровой помощи» (из отчёта Санкт-Петербургского дома трудолюбия для образованных женщин).
Свой вклад в формирование социального партнёрства внес молодой российский капитал. Имена Третьяковых, Морозовых, Мамонтовых известны нам как имена меценатов. Но их благотворительность не ограничивалась поддержкой искусства. Например, Варвара Алексеевна Морозова создала широкую сеть благотворительных заведений для рабочих своих мануфактур. В неё входили больницы, аптека, родильный приют, приют для сирот, колыбельная (ясли), богадельни, убежища для хроников (больных хроническими заболеваниями), дом призрения, библиотека. В. А. Морозова выплачивала стипендии для обучения в профессиональных училищах и гимназиях. Благодаря её дару в 50 тысяч рублей открылась первая бесплатная библиотека-читальня им. И. С. Тургенева. Но репутации «филантропки» у Морозовой не было, помощь она оказывала с большим разбором. В целом деятельность семьи Морозовых – пример благотворительности, которая сочетала меценатство и социальную поддержку рабочих, направленную, в конечном счёте, на предотвращение классовых конфликтов.
Однако «не всё обстояло благополучно в этом подъёме. Несчастье канунной России заключалось в том, что в общественности цвела весна, в то время как в политике стояла злая осень. Всякого народного учителя поинтеллигентнее, всякого священника, не водившего дружбы с урядником, норовили перевести в местечко подальше без железной дороги»7.
О чём свидетельствует этот краткий исторический очерк? Чтобы добиться реальных перемен в решении социальных вопросов, общественному, благотворительно-капиталистическому и земскому движениям нужно было соединиться. Но сделать это удавалось только на местном уровне. Создать прецедент взаимодействия различных сил в широком масштабе, на регулярной основе было невозможно в условиях полицейского надзора и некомпетентности властей.
В тех редких случаях, когда массовые и гласные протесты общественности приводили к изменениям в государственных ведомствах, возникало качественно новое явление. Поддержав нововведения законодательными актами, гарантиями автономии для общественных инициатив и субсидиями, государство давало толчок реформе. Возникали конкретные ситуации взаимодействия, которые сегодня можно трактовать как прообраз социального партнёрства.
Примером успешного взаимодействия была реформа народного образования 1915–1916 гг. – первый опыт соединения государственно-реформаторского, общественного, земского и благотворительно-капиталистического начал. По оценке историка, это был «почти состоявшийся интеллектуальный переворот в России».
В предвоенные годы неблагополучие народного образования остро ощущали все слои общества. Матери обратились с открытым письмом к министру народного просвещения: «Традиционное тираническое образование, угнетающее память и не дающее нисколько развитие уму, идущее вразрез с душою и любознательностью ребёнка и юноши, вконец опустошает его душу и ум». В Государственной Думе П. Милюков предупреждал: «Система сыска и доносов, вся система нашего воспитания делает из молодого поколения карьеристов, самоубийц и революционеров». Промышленники понимали, что «закостеневшая система образования как шлагбаум стоит на пути подъёма экономики»8.
