Мариам угрожающе подняла лопату, как будто хотела ударить ею бедного песика, а Хьюго быстренько спрятался за спину Бие и теперь осторожно выглядывал из-за ее плеча.

– Пошла прочь! – заверещала Майя.

Но прежде чем Мариам ударила собаку, я успел взять ситуацию в свои руки. Точнее, схватить собаку за ошейник. Я действовал так уверенно, словно был настоящим собаководом. Ласково разговаривая, я не сильно, но решительно потянул песика прочь от картонки со Снутте.

– Спокойно, малыш, спокойно, – говорил я ему. – Это всего-навсего Снутте. Его сегодня похоронят, и тогда никто – ни человек, ни даже такой замечательный пес, как ты, – не должен приходить сюда и тревожить его.

Ах, он действительно был замечательным, этот пес, с этими угольно-черными блестящими глазками. Песик поднял голову, и на его мордашке было написано столько любопытства и радости, словно он прямо сейчас собирался стать моим другом.

– Пошла прочь! – снова крикнула Майя.

– Успокойся, – тронула ее за рукав Бие.

Хьюго с Мариам ничего не сказали, но Мариам, по крайней мере, опустила свою лопату.

У меня был только один выход. Я же не мог отпустить песика, потому что тогда он бы снова бросился к коробке со Снутте. Мне было нетрудно идти, согнувшись и придерживая песика за ошейник. Так мы спустились с поросшего деревьями холма и оказались на аллее парка.

– Идем, малыш, – ласково приговаривал я, – поищем твоего хозяина или хозяйку.

Мне показалось, что пес понял меня, потому что последовал за мной, радостно помахивая хвостом. Внизу на аллее стояла тетенька в зеленой спортивной куртке и с поводком в руке. Едва завидев нас, она закричала:

– Амелия, ах ты негодница!

Разумеется, она имела в виду собаку, а не меня. И она не имела в виду ничего дурного, когда кричала «негодница», потому что, несмотря на весь свой грозный вид, тетенька выглядела ужасно довольной. Амелия! Значит, это была девочка. Когда я отпустил ошейник, собака бросилась прямиком к хозяйке и принялась лизать ей руки, пока та пристегивала поводок.

– Благодарю тебя, мальчик, – сказала тетенька, и на этот раз она обращалась ко мне. – Ты явно умеешь ладить с собаками.

– Спасибо, – только и смог выдавить я.

Я стоял и смотрел, как тетенька и собака удаляются по аллее, пока окрик Хьюго с верхушки холма не заставил меня вспомнить, что вообще-то я пришел сюда на похороны.

Подумать только, я умею ладить с собаками. Вот здорово-то!

– Привет, малыш Оскар! – крикнула из кухни мама, едва я перешагнул порог нашей квартиры.

Счастье, что я был один. У меня замечательная мама, но она совершенно не понимает, когда меня можно называть малышом, а когда нет. Я разулся и, повесив куртку, потопал на кухню. Мама стояла у стола и резала лук.

– Как прошел день? – спросила она и шмыгнула носом.

– Я был на похоронах, – ответил я.

– На похоронах? Ты шутишь.

Мама обернулась, и я увидел ее красные от лука глаза. Рукавом рубашки она вытерла со щек слезы.

– Нет. Это Снутте, кролик Майи. Мы похоронили его в рощице в парке.

– Вот оно что! – Мама улыбнулась и снова вернулась к разделочной доске.

Закончив резать, она высыпала лук на сковородку, где тут же аппетитно заскворчало.

– Да, да, – пробормотала она. – Такова жизнь. Но это вы хорошо придумали – устроить могилку для Снутте.

– Я встретил в парке собаку, – сообщил я.

– Мм… – протянула мама. – Не мог бы ты подать мне бульонный кубик? В холодильнике лежит. – И она показала туда лопаточкой для жарки.

– Такая красивая, – продолжил я. – Она сбежала от своей хозяйки, но я поймал ее и привел обратно. У нее угольно-черные глазки и золотистая шерсть. Она такая хорошая. И ее хозяйка тоже. Она сказала мне, что я умею ладить с собаками. Это значит, я умею с ними обращаться, да?

Мама молча помешивала лук в сковороде. Может, она не слышала, что я сказал? Я решил произвести небольшую проверку.

– Хочешь, я накрою на стол? – спросил я.

– Да, – тут же ответила мама. – Ты и правда накроешь? Спасибо, малыш.

– А что у нас на обед?

– Спагетти с мясным соусом.

Я достал три тарелки, три вилки, три ножа и три стакана. Мама слышала каждое мое слово, сказанное про собаку, но почему-то решила не отвечать. Но стоило мне спросить про обед, как сразу тебе и малыш, и спасибо.

– Кетчуп? – поинтересовался я.

– В холодильнике, – ответил мама.

– Кокер-спаниель, – произнес я.

Мама обернулась и молча уставилась на меня.

– Думаю, что пес был породы кокер-спаниель, – пояснил я. – Я хочу собаку. Я вчера говорил про домашних животных, но я имел в виду… собаку.

У меня даже сердце защемило, когда я это произнес. Словно до этой минуты я не знал об этом, но стоило слову соскочить с языка, как я тут же понял, что моим самым сокровенным желанием было иметь собаку. И это желание было настолько трепетным и нежным, что мне даже показалось, будто я стою возле мамы и держу перед ней в ладонях свое сердце. Маленькое такое сердце, похожее на мягкое миндальное сердечко, спрятанное в глубине косточки, о котором говорила бабушка.

Мама поджала губы. Но тут в дверном замке заворочался ключ, и мгновение спустя до меня донесся папин голос. Папа обожает петь, особенно оперные арии, и сегодня была его любимая, которую он напевает, когда находится в отличном настроении.

– Nessundorma, nessundorma, – пел он, вешая куртку в прихожей.

Мама улыбнулась и вернулась к готовке. Папа завернул на кухню, водрузил сумку с продуктами на стол и быстро чмокнул маму в щеку, ни на секунду не переставая напевать. Я же стоял в центре кухни, чувствуя себя брошенным и никому не нужным. Но вдруг… Вдруг я услышал какой-то звук. Звук шел из прихожей и больше всего походил на негромкий собачий лай. Я замер, мама тоже.

– Что это? – спросил я.

Папа перестал петь и посмотрел на меня:

– Где?

– Там в прихожей. Лает.

– Эдвард? – И мама строго посмотрела на папу, но тот лишь заговорщицки подмигнул нам и, приложив палец к губам, улыбнулся.

Звук раздался снова. Нежное, тихое тявканье. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что это была собака. Я почувствовал, что у меня подгибаются коленки.

– Мясной соус. Обожаю! – облизнулся папа.

Он открыл шкафчик и достал дуршлаг, чтобы слить воду из сваренных спагетти. И снова принялся напевать свою любимую оперную арию.

Из прихожей в третий раз донесся бодрый, жизнеутверждающий лай. Я забыл, как дышать, и навострил уши. В голове пронеслась картинка: на коврике в прихожей сидит пес и ждет, когда же к нему подойдут. Интересно, какой он породы? И это щенок или уже взрослая собака? Судя по лаю, он еще совсем маленький. Можно ли по голосу судить о размере собаки?

Я глубоко вздохнул и выскочил в прихожую. И что же? Там никого не было! Пусто. На коврике перед дверью не было никакой собаки. Я даже заглянул под плащи и куртки, висевшие на вешалке. Никого!

Но тут лай раздался снова. Теперь он звучал совсем рядом. На скамеечке в прихожей лежал папин смартфон и издавал собачий лай. Я взял его и медленно поднес к глазам. На экране подскакивал вверх-вниз нарисованный щенок с хлопающими ушами, а чуть ниже под ним шла надпись: Я голоден!

Гав! Гав!

С комком в горле и телефоном в руке я вернулся на кухню.

– Это твой мобильный, папа, – замогильным голосом произнес я.