Олесенька, Леся, как ее звала вся лаборатория, за последние полгода успела так достать абсолютно всех сотрудников, что в честь ее ухода был куплен торт и куча конфет, и накрыт стол в кабине бухгалтера: там было просторно и не воняло химикатами.
Лидия провела по подоконнику рукой в перчатке и задумалась, разглядывая серые пушистые следы на указательном пальце.
Нерадивая, шумная, обожавшая сплетни, Леся, год назад вышла замуж, а чуть позже и забеременела, к собственной громкоголосой радости. Лидия никак не могла взять в толк, как вообще можно было ее полюбить, да еще настолько, чтобы связать с ней свою судьбу! Леся поражала своей болтливостью. Она хихикала, как малолетняя дурочка, опрокидывала то и дело пробирки (благо, ничего особо опасного ей не доверяли), забывала маркировать образцы, путала записи в журналах.
От такой помощницы у Лидии захватывало дух. Она пыталась урезонить Лесю, перевоспитать со свойственной ей тщательностью, но, увы. Взбалмошная балбеска таковой и оставалась.
Полный «восторг» наступил, когда Леся обнаружила себя беременной. Та – да – дадам! И теперь всю работу целиком и полностью выполняла Лидия: таскала ящики с образцами, проводила опыты, вела журнал, цапалась с начальницей, а, точнее, опустив голову, выслушивала наставления и угрозы, и все это под неостанавливающийся поток слов.
Голосок Леси Лидия иногда слышала даже во сне, и просыпалась потом разбитая, встревоженная, всклокоченная. Девчонка ее убивала!
И вот, слава тебе, Господи! Настал час расставания на долгих три года. Какая уж тут пыль!
В светлую, обычно чистенькую комнатку, Леся ворвалась, как огромный пес – сенбернар с прогулки: язык набок, живот то вздувается, то опадает, ноги в грязи. И столько же шума:
– Лидия Ивановна, я в обуви, знаете ли, подумала, какой смысл, если я уже сейчас поеду. Тема приедет, уже звонил, я вот халат, думаю оставить и туфельки, ну те, зелененькие, помните?! Тема говорит, ты чего их в роддом потащишь? Ой, телефончик в плаще оставила, вдруг Тема опять позвонит, а я не услышу?! Он у меня сердится так, когда я трубочку не беру! Вы, Лидия Ивановна, конфетки-то кушали? Нет?! А че?! Вкусные! Я сейчас все кушаю, Тема говорит…
Лидия мягко повернулась к девушке и тихо, но отчетливо произнесла:
– Пошла отсюда на хрен со своим Темой, конфетками и туфельками! Дверь – вон та дырка в стене позади тебя с ручкой из серого металла!
– Чего? – в кои-то веки наступила благословенная тишина.
– Ну не глухая же ты, – так же тихо произнесла Лидия, равнодушно оглядывая большой живот под бесформенным серым платьем, еле прикрывавшем бедра, красные колготки на полных ногах, обутых в короткие полусапожки, кучу пакетиков и сумочек, навешанных на локти и плечи, – собралась уходить – уходи!
Чего? – полный ротик открылся и не закрывался, шумно втягивая воздух. Леся искренне полагала, что ее все любили, все, без исключения, а уж Лидия Ивановна – серенькая, блекленькая мышь-наставница, и вовсе боготворила ее.
– Топай! – махнула рукой Лидия. – Вали к своему Теме, Васе, или как там его, и конфетки свои засунь себе куда-нибудь! Сил уже нет тебя видеть, а, особенно, слышать, – и отвернулась снова к окну, где шелестели под шальным майским ветром сосны, и трава ложилась в одну сторону гривой зеленой лошади. Май шел, широко шагая в город, сметая холод, иней, лужи с корочками льда. Май тащил за собой разбитного дружка по имени Лето, в которого, как обычно, повлюбляются все вокруг, пьянея, забываясь, окунаясь в счастье.
– До свидания, – дверь хлопнула где-то в другой вселенной.
– Вот уж хрен ты угадала, – пробормотала Лидия и потянулась за влажной тряпочкой, ожидавшей своего часа в уголке рабочего стола.
В целом Лидия осталась довольна своим поведением, несвойственным ей в обычное время. Это был настоящий прорыв для серенькой безликой служащей, ведь никогда и никому, кроме как в своем воображении, она не позволяла себе сказать такое.
Маленький надлом, вызванный нервным напряжением, произвел над ней какой-то удивительный эксперимент, и эффектом она восхитилась. Вид ошеломленного, словно сдувшийся шарик, лица Леси бальзамом пролился на старые раны души, забывшей о радости и лете.
Становилось жарко. Скоро будет совсем невозможно работать. Коллеги разъедутся в отпуска, лаборатория опустеет, не слышны станут визгливые препирательства младшего персонала. Только Лидия, не ведающая наслаждения, расслабления, передышки, словно шагающая без устали заводная игрушка, будет приходить на работу и продолжать свой скрипучий бег, пока другие любят, смеются, удивляются, плачут…живут.
Ей нет места за этими старыми деревянными стенами, нет места за пределами парка, надежно укрытого от посторонних глаз вековыми соснами, бесформенным кустарником, полуразвалившимся забором.
Сорок два года. Морщины, тусклая кожа, оплывшая фигура, какие-то воспоминания. Может быть, она тоже когда-то любила лето, но нет, ничто не всплывает в памяти, кроме жары, ненужной, раздражающей духоты, тополиного пуха, катающегося по полу и забивающегося в углы резвыми зверюшками из фильмов-ужасов. Мороженое? Любила? А черт его знает…
И вот пришел июнь.
В светлом кабинете царила чистота, стерильная, беззвучная. Не играла музыка, хотя многие лаборанты обожали начинать день под бодрые хиты популярных радиостанций. Все на своих местах: стол, стул, журналы стопкой, реактивы на глянцевой рабочей поверхности построены, как по линеечке, мусорное ведро с чистым пакетом внутри, у дверей новая партия воды из северной части региона. Ящики наставлены по датам один на другой, потому что Лидия Ивановна строго отчитает за беспорядок, и грузчикам Олегу Петровичу и его внуку Сереге придется снова все переделывать. Ну ее, эту Лидию со взглядом овцы и характером цепной овчарки. Обгавкает с утра, и весь день наперекосяк.
Она потянулась, сняла легкий плащ, который одевала даже в жару, достала из шкафчика белый халат с прожженными по подолу дырами резиновые перчатки. Вот уже целый месяц тишины. Тяжеловато, конечно, совсем без помощника, но лучше уж провести целый день в беготне и бесконечной писанине, чем терпеть идиотские высказывания, или еще того хуже, исправлять тупейшие ошибки, совершенные между болтовней по телефону и поеданием плюшек.
– Ну и воняет здесь! – звонкий голосок, раздавшийся из коридора, пригвоздил Лидию к месту. Перчатки упали на пол, так и не расправленные.
– Потерпишь, Настя, не наглей, – а это уже голос Киры Витальевны, начальницы лаборатории, заставил Лидию обернуться и вытянуться по привычке в струнку. Что это еще за новости с утра пораньше?!
Двери распахнулись, и в кабинет вошла Кира Витальевна – ухоженная, ясноглазая дама предпенсионного возраста. Под расстегнутым белоснежным халатом, отглаженным и совершенно целым, виднелось шикарное свето-зеленое платье, расшитое мелкими стразами.
– Здравствуйте, Лидия Ивановна, – звонко поприветствовала она хозяйку кабинета, – а я вот вам практикантку веду, – и, обернувшись, позвала в полумрак за дверью: – эй, красотка, давай, не трусь!
– Здравствуйте, – буркнула Лидия, по своему обыкновению, и уставилась, шокированная возникшим видением, прямо в дверной проем.
Через ящики перешагнули непомерной длины ноги в невиданных туфлях. Это первое, что вообще разглядела Лидия, обалдевшая и растерянная. Потом образ сложился в стройную красавицу с белыми, прямыми и блестящими, как шелк волосами, светлыми карими глазами на удивительно нежном, юном личике, смуглым от загара.
– Вот это – Настя Матиото – студентка-химик, практикантка, называйте, как нравится. Университет выделил помощников на все лето, считайте, повезло. Да и этой кукле полезно будет поработать под вашим руководством.
Лидию слегка покоробило фамильярное обращение с девчонкой всегда корректной начальницы. Она заподозрила здесь какой-то выгодный обеим сторонам ход, или, как минимум, родственную связь, поэтому, на всякий случай, вежливо кивнула Насте и спросила:
