Судя по тому, как ощутимо вокруг сжатых кулаков винторогого заклубилась первородная тьма, так открыто его еще не посылали. Сдается мне, если бы я сейчас качественно не заслонялась его драгоценной дщерью, то в меня бы уже летело с дюжину смертоносных заклятий, а то и чистая сила, сметающая все на своем пути.

Пока мы вели сей познавательный диалог, я лихорадочно прикидывала, как выкрутиться из ситуации. Вообще-то я хотела взять заложника, чтобы мне открыли проход обратно в мой мир. И желательно не в горящий ангар. Но что-то мне подсказывало: демон ни за что этого не сделает или…

– Ты хочешь получить свою дочь живой и невредимой? – вкрадчиво спросила я.

Бессильная ярость в глазах демона была мне ответом.

– Тогда открой мне портал в мой мир.

И тут он расхохотался.

– Демоны этого не могут, – сквозь смех глумливо и громко возвестил рогатый. – Все, у кого есть темные меты, сами проваливаются в бездну и сами же возвращаются. Это правило, которое знают все ведь…

При упоминании о мете плечо, в котором боль уже слегка поутихла, словно прижгли каленым железом. Рука дернулась, лезвие рассекло кожу на шее демоницы. Та непроизвольно пискнула, и ее отец оборвал фразу на полуслове.

– Ведьма, ты покойница, – холодно и с расстановкой произнес он, поняв, что никуда я от него не денусь.

– Ты и вправду не знаешь, как вернуться? – выдохнула заложница в унисон с папочкой.

– Знала бы, не стояла бы тут, как идиотка, – прошипела я.

– А если я подскажу, что делать, возьмешь меня с собой?

– Кардерина, только посмей… – предостерегающе начал демон.

Я отчасти понимала возмущение родителя: где это видано, чтобы жертва помогала своему мучителю? Да еще и не из романтических чувств, а, так сказать, назло. Но демоница прошептала:

– Чтобы открыть проход обратно, точно представь место, куда надо перенестись. Заложи пентаграмму векторов пространства, пересеченных с осью времени, и влей в узловую точку силу не меньше пятого уровня.

Из всего сказанного я поняла только одно: надо представить место!

И я вообразила. В красках и подробностях. В ощущениях.

Старый пирс. Выбеленные солнцем и просоленные морем доски. Волны, что набегают одна за одной, одна за одной. Море, шепчущееся с прибрежным песком, запах водорослей. Истошный, а вовсе не романтичный крик чаек. Ракушки, что выбросило прибоем. Скалы бухты, проход к которой с суши перекрыт горным хребтом, а с воды – извилистый, как кишки каракатицы, и непредсказуемый. Через такой можно пройти только на шлюпе, да и то лишь хорошо зная путь.

Мою руку прошила дьявольская боль. Казалось, изнутри, из костей, наружу, к коже, вырывается что-то. Прогрызает себе путь огненными челюстями. Я заорала. Пошатнулась вместе с заложницей, которая – гадина! – еще и оттолкнулась пятками, будто пытаясь меня завалить, напрочь наплевав на то, что я могу перерезать ей горло…

И мы действительно рухнули. Лопатками я впечаталась во что-то мокрое и твердое, в ягодицу впилась то ли крупная галька, то ли ракушка. А рядом с виском, на уровне глаз, из песка торчал крупный камень.

Дыра, из которой мы вывалились спиной вперед, схлопнулась прямо перед носом демона. Но мне было не до этого. Отбросив в сторону саблю, которой я чудом не перерезала горло заложнице, я рывком оголила правое плечо. На коже, там, где всю мою жизнь красовалась печать, сейчас происходило нечто дикое: татуировка в виде черного пламени сжигала печать. Она буквально жрала ее с одного бока своими огненными языками. Печать трескалась, сочилась кровью, которая тут же запекалась, а меня раздирала дикая боль. Наконец она накрыла меня с головой, как гигантская волна, смяла, перевернула. И я впервые в своей жизни потеряла сознание.

Сколько пролежала в беспамятстве – сказать тяжело. Когда я очнулась, то первое, что увидела, – рассвет. Получается, что я провалялась тут всю ночь? Оставалось надеяться, что и только, а не целые сутки. А потом взгляд упал на белого кролика. Эта сволочь догрызала саблю! Сидела и нагло хрумкала. Только один эфес и остался. Скрежет стоял знатный, с длинных, острых клыков пушистой гадины аж искры летели, но она продолжала уписывать сталь, как иной заяц – капустный лист.

– Да чтоб тебя! – рыкнула я и, на ощупь найдя камень, метнула в этого проглота.

Кролик отскочил, слегка хромая. Выплюнул изо рта покореженный металл и знакомым голосом заявил:

– И не надо так орать. Мало что меня этой пакостью чуть не прирезала, так еще и сейчас едва булыжником не зашибла.

Осознание приходило медленно, но четко: этот пушистый засран… в смысле кролик – демоница. Та самая, свадебная.

– А что у тебя с лапой? – зачем-то спросила я.

Ну да. Я. Говорю. С кроликом. Точнее – с крольчихой. Веду беседу. Так и захотелось помахать рукой и добавить: «Эйта, ты здесь?» Наверняка дарующая безумие где-то рядом.

– Я же говорю, что ты меня чуть не прирезала. Пришлось рукой за лезвие схватиться, вот и располосовало меня до кости. Так что…

– Ты, сволочь! – Я начала приходить в себя. – Это была сабля из аллурийской стали.

– Новую купишь, – невозмутимо заявил будущий воротник. – К тому же я нервничала….

– Двести золотых! – взревела я.

Крольчиха не впечатлилась. Я же, кое-как встав, подобрала эфес, потом бесцеремонно цапнула белую пакость за уши и, пошатываясь, побрела прочь с пляжа.

Крольчиха висела, поджав под себя лапы и ошалело таращась по сторонам красными глазами.

Я шла молча. Шерстяной комок нервничал. Сначала просто шевелил усами, а потом задергал поджатыми задними лапами.

– Слушай, а почему ты в свой нормальный облик не превращаешься? Ну, в рогатый? – решила уточнить я.

– Я еще не достигла совершеннолетия, – буркнула крольчиха. – И в мире людей не могу появляться в своем истинном виде… А почему спрашиваешь? – заподозрив неладное, забеспокоилась она.

– Точно не превратишься в демоницу?

– Точно!

– Отлично…

Вообще-то я должна была доставить саблю заказчику еще ночью. Но тут случился патруль и склады. Ну подумаешь, на пару ударов колокола позже приволоку заказ.

До постоялого двора, что стоял у южных ворот, я добралась быстро. Просочилась через черный ход, взбежала по лестнице и прислушалась, прильнув ухом к двери.

– Где только темные носят этого гада?! Двести золотых…

Кто-то нервно расхаживал по комнате. Хотя почему кто-то? Мой клиент.

Я постучала, как было условлено: два коротких удара, пауза, еще четыре.

Дверь распахнулась тут же, и я, широко улыбаясь, протянула вперед две руки: в одной – эфес, в другой – крольчиха.

– Ваша сабля, лэр!

Лицо господина, который усиленно изображал благородного, вытянулось, а нижняя губа затряслась.

– Что-о-о?! – взревел он.

– Сабля, – невозмутимо повторила я и буквально впихнула в руки оторопевшего мужика эфес и крольчиху.

Он машинально схватил, и тут же мои запястья на миг полыхнули огнем – исчезла клятва на крови, которую я дала: доставить заказ во что бы то ни стало. Я выдохнула. Все же хорошо, что я не уточнила срок и состояние сабли, когда произносила слова магического обета. Наивный лжелэр (при нашей первой встрече он строил из себя аристократа, а сам держал вилку за столом, как простолюдин) полагал, что я доставлю заказ к нему целым, а не по частям. Увы, он не знал, что в щекотливых делах бывают накладки.

– Как? – выдохнул он, осознавая, что двести золотых таки потеряны для него навсегда. И даже мысль о том, что неисполнительный контрабандист сдох, не могла бы согреть его душу, ибо я была живее всех живых.

– Очень просто. Рукоять тут. – Я ткнула в эфес. – А острие – в ней, – перевела перст на крольчиху. – Можете ее выпотрошить и достать…

Извернувшись, пушистая отчаянно засучила лапами, угодив лэру в грудь. Тот согнулся и разжал пальцы.

Впервые я видела, как клинок дал деру. Хорошо, часть клинка. И мне следовало сделать то же самое.

И я припустила. По коридору, прямо в распахнутое окно. Благо я отлично знала, что там, за подоконником, – конек крыши. Приземлилась удачно. Правда, в последний момент черепица под ногами все же решила, что для роли мостовой она не предназначена, и предостерегающе затрещала.