Тот год был омрачен для меня потерей моего учителя Жоффрея де Фонтане, чья душа отошла к Богу.
***
Разум: Интеллектуал своего времени, доминиканец Гийом Парижский занимал одно из высших мест в иерархии двора Капетингов, будучи не только королевским исповедником, а значит, и знатоком всех планов короля Филиппа и его доверенным лицом, но и папским инквизитором в королевстве Франция. Дело ордена тамплиеров стало своеобразной проверкой Гийома на лояльность королю, и он в полной мере оправдал надежды Филиппа IV.
Историческая справка: 14 сентября 1307 года король Филипп повелел разослать тайные письма, которые должны были быть вскрыты в особый день — 13 октября. Текст каждого письма содержал однозначный приказ: подвергнуть аресту всех рыцарей-тамплиеров на землях Французского королевства. А 22 сентября Гийом Парижский разослал письма всем инквизиторам, приорам, субприорам и учителям в доминиканские монастыри по всей Франции с призывом поддержать любые указы короля, что означало одно — церковная и светская власти договорились нанести совместный удар по Ордену. Рекомендовалось применять пытку ради получения признательных показаний.
13 октября 1307 года тамплиеры были арестованы. С 19 по 26 октября их пытали и допрашивали. Гийом Парижский лично вел дознание в отношении тридцати семи рыцарей, включая Жака де Моле. Всего в Париже было схвачено 138 тамплиеров, которые дали признательные показания уже к середине ноября.
Жака де Моле допрашивали публично. 25 октября в Тампль были приглашены университетские профессора и бакалавры по теологии, перед которыми не только Великий магистр, но и его сотоварищи, повторили свои признания вины.
И, хотя Папа Климент V издал буллу от 22 ноября об аресте всех тамплиеров в Европе, в феврале следующего года он лишает полномочий всех инквизиторов, епископов и архиепископов что-либо предпринимать в отношении дела тамплиеров.
26 мая 1308 года состоялась торжественная встреча Папы и короля в Пуатье, на которую были привезены специально отобранные 72 тамплиера, которые исповедовали свою вину перед папской комиссией с 29 июня по 2 июля. И 5 июля Папа Климент возвращает полномочия инквизиторам и епископам в отношении осуждения отдельных тамплиеров, но коллегиально. Таким образом, Гийом Парижский остается не главным распорядителем в этом деле, а в членом комиссии из семи человек.
Истина: Мой Ангел плакал на моем плече, потом ходил неслышной тенью из угла в угол, заламывая руки, взывая к Господу и не получая ответа. У Ангела был старший брат — Мэтью, и он, не найдя ничего привлекательнее рыцаря храмовника, принял обеты, а младшего — отправил в монастырь. В их родовом замке в Крессонсаке, чьи стены видели славу предков, возвращавшихся из Крестовых походов, теперь гнездились совы и плодились ночные мыши.
Ангел: Змей заменил мне брата, и не было ревности в его совершенных глазах, когда я рассказывал о Метью. Он был прав — старший брат был тем, кем я восхищался, тем, кем я хотел стать: храбрым и удалым рыцарем, грезившим о завоевании Гроба Господня и возвращении святынь нашей веры.
— Твоя душа еще не столь совершенна, друг мой! — наконец произнес Змей. — Ты терзаешься о брате, который уже давно не с тобой, а должен думать о Боге и о милостях Его.
— Но ты же думаешь о своей Маргарите, — ответствовал я, — значит, оба мы еще не столь заполнили любовью наши сердца, раз беспокоимся о тех, кто сейчас не с нами.
***
Разум: После такой немилости со стороны понтифика и решений, способных свести на нет все труды и бессонные ночи, что достались на долю Гийома Парижского, для исповедника короля настали тяжелые времена. И тогда случилось… Нет, не случилось — родилась идея, заполнить пространство вокруг, столь взбаламученное напряжением между королем и понтификом, иными делами, более традиционными и соответствующими целям должности инквизитора. К этому времени, все иноверцы-иудеи были изгнаны с французских земель, а оставшиеся — крещены, а те, кто справлял обряды тайно, были надежно запрятаны в казематы, поэтому стоило приглядеться к ересям. Оставленные без должного присмотра, они уже сильно смущали умы простого люда, особенно на границах.
Истина: Неожиданно я получил письмо от тех, кто был близок к моей Маргарите и всячески поддерживал ее труды. Читая строки, я не понимал сути: каким образом экземпляр моей Книги попал к епископу Шалон-на-Марне [2]? И почему он обратился к брату Радульфу, инквизитору Лотарингии? И как оба они могли вспомнить, что Книга моя была осуждена Гвидо де Коллемеццо? И почему они решили, что именно та Книга, что оказалась в их распоряжении, соответствует той, что была сожжена? Мы же с Ангелом ее переписали!
Но еще мрачнее были вести, что епископ Камбре, Филипп де Мариньи, приказал схватить мою Маргариту, и что якобы теперь ее везут в Париж, отдавая на растерзание этому зверю -Гийому Парижскому.
Ангел шептал мне ободряющие слова и отговаривал тот час отправиться в путь или написать письма, тем, кто мог бы ее защитить:
— Твоя душа неспокойна, — приговаривал он, — к кому обращаться, если не к королю или самому папе? А если ты пойдёшь и скажешь, что все слова в Книге — твои слова, что будет? Ты погубишь себя и наше общее дело.
— Моя возлюбленная Маргарита! — обращался я, не слыша голос Ангела, сквозь текущие по моим щекам слёзы: — как я могу тебе помочь?
Обвинения брошенные в лицо моей Маргариты не стали скрывать: все знали, в Париж привезли [3] еретичку, которая написала «сочиненьице», маленькую книжонку, что была сожжена по приказу епископа Камбре. Но эта простая женщина, не убоявшись гнева Божьего, переписала ее во множестве раз и начала распространять в среде духовных лиц.
Я метался в бреду, не зная, что мне предпринять, и даже не заметил сразу, что Ангел мой исчез. А через несколько дней, я узнал, что он сам пошел к инквизитору Гийому Парижскому и во всеуслышание заявил, что будет защищать женщину по имени Маргарита, прозванную в народе «Порете», что значит малый, ничтожный.
Ангел: — Я отказываюсь приносить клятву, что требует от меня суд, — повторил я, следуя примеру Маргариты, — и отныне я замыкаю уста, и не скажу ни слова.
Вера: — Если вы отказываетесь принести такую клятву, то властью данной нам, мы отлучаем тебя, Гайярд от Крессонсака, и тебя, Маргарита, прозванная Порете, от церкви, пока вы, по доброй воле не согласитесь вернуться в лоно матери нашей, Пресвятой Католической Церкви.
Малое отлучение имело срок: от года до полутора. Если по истечению 18 месяцев, человек отказывался давать клятву перед лицом суда инквизиции: быть искренним и говорить только правду, то его признавали упорствующим еретиком, зачитывали обвинительный приговор и передавали власти светской, для сожжения.
Разум: Их могли бы и пытать, но пока было не время тревожить умы судебным процессом о ереси, нужно было дождаться первого удара тех, кто в то время был слаб, но готовился выступать в собственную защиту.
Истина: Это шаг означал забвение… На долгие, долгие месяцы… или годы. Пока души их не соединятся с Господом. И они оба сделали этот шаг, падая в бездну, но с сердцами, полными любви… ко мне. Ничтожному! Нет! Они захотели, чтобы я жил дальше, поскольку своими незапятнанными душами, стремящимися навстречу к божественному, верили в истину моих слов.
