— Кондор-Два — «Доминатор», контроль связи.
— «Доминатор», связь хорошая, — отозвался эфир новым, свежим и молодым голосом. Ну разумеется, не будут же они постоянно держать адмирала в роли простого диспетчера…
— Кондор-Два, продолжаем торможение в штатном режиме. Выход на орбиту через двадцать часов сорок минут. Рассчитываем посадку со второго витка.
— «Доминатор», отрицательно. Рассчитывайте стыковку с орбитальным госпиталем, апогей девятьсот перигей восемьсот сорок, эклиптика двенадцать.
— У вас же нет для нас стыковочных узлов, — усмехнулся МакГрегор.
— К вашему прилету эту проблему успеют решить.
— Отрицательно, Кондор-Два. В орбитальной госпитализации не нуждаемся. Мы идем на посадку.
— Сэр, при всем уважении к вам, это решение командования флота.
— Дайте мне Мердока.
— Хорошо, сэр, — ответил молодой голос с неудовольствием.
Ждать пришлось около минуты, не считая задержки сигнала.
— Капитан? Мне доложили, что вы отказываетесь стыковаться с госпиталем.
— Знаю я ваши флотские повадки, адмирал. (МакГрегор намеренно отбросил «вице» — мелкая лесть иногда не повредит.) Если мы согласимся, вы упрячете нас в карантин месяца на два…
— Честно говоря, на три. Таков порядок.
— Порядок таков, что мы должны были вернуться шестьдесят лет назад. Неужели вы считаете, что семьдесят пять лет, прошедшие с нашего отлета с Барнарда — недостаточный срок для карантина?
— Поймите, капитан, это нужно в первую очередь вам. Состояние здоровья вашего экипажа, учитывая все обстоятельства…
— Вот именно. Учитывая все обстоятельства. Адмирал, я не знаю, есть ли у каждого из нас эти три месяца. А мы восемьдесят лет не видели голубого неба Земли. И мы хотим посмотреть на него снизу, а не из космоса.
— Ну, что вы говорите, капитан. Медицина за эти годы шагнула вперед…
— Вы можете вернуть нам молодость?
Вновь ответ задержался дольше, чем требовалось для прохождения сигнала. На какой-то сумасшедший миг сердце капитана забилось в надежде услышать: «Да, теперь и это возможно!»…
— Нет. К сожалению, нет, капитан.
— Значит, нам нечего делать в этом вашем госпитале. К тому же есть риск, что нас оттуда вообще не выпустят. Врачи заявят, что нам противопоказано тяготение, и до конца жизни мы сможем видеть Землю только в иллюминатор. Что, скажете — не так?
— Я не врач, — ответил Мердок без прежней уверенности.
— Ну так спросите у них. Я-то их знаю. («В мое время отбор по здоровью в звездные экспедиции был воистину драконовским… поэтому, наверное, столько из нас и дожило до возвращения. Почти половина команды.»)
— Да, капитан! — словно вспомнил что-то Мердок. — Мы получили ответ на ваш запрос. К сожалению, ответ отрицательный. Ваша жена скончалась двадцать восемь лет назад. Ваш сын умер три года назад. Мне очень жаль, капитан.
МакГрегор вздохнул с облегчением. Должно быть, Мердок хотел дать ему понять, что капитану нечего делать на Земле… где ему сознавать, что МакГрегор стремится на Землю вовсе не ради встречи с призраками прошлого.
— Что по другим членам команды? — спросил он.
— Живы сестра Томлинсона, дочь Баффита, двое племянников Гонсалеса, младший брат Гуччи, племянник Стерна и племянница Прауда. К сожалению, это все.
Ничего удивительного. Когда они уходили к звездам, мало у кого были семьи и тем более дети. Все-таки, даже если бы все прошло по плану, они вернулись бы почти через тридцать лет после старта. Правда, благодаря релятивистскому сокращению времени, сами бы при этом практически не постарели… Тогда летали только к ближайшим звездам, хотя теоретически можно было посылать экспедиции, которые вернулись бы и через сто, и через триста, и через тысячу лет. Но этого не делали. Не столько даже потому, что вернувшимся астронавтам было бы трудно адаптироваться в новом мире — просто считали бессмысленным. И, как выяснилось, правильно считали. Люди все-таки изобрели этот, как его, гипердрайв…
— Адмирал, — сказал МакГрегор, — как вы знаете, ученых у нас на борту было больше, чем астронавтов Флота. И тем не менее — среди тех, кто дожил, большинство составляем именно мы. Как вы думаете, почему?
— Вероятно, вас более строго отбирали по здоровью?
— Нет, медицинские нормативы были для всех одинаковы. Дело не в этом. Выдержать это семидесятипятилетний полет мог только тот, у кого была цель. Ученые после аварии двигателя этой цели лишились. Они знали, что все добытые ими сведения о системе Барнарда безнадежно устареют к моменту нашего прибытия. Ведь после нас были другие экспедиции?
— Третья планета Барнарда уже колонизована, — признался адмирал. — На спутниках действуют постоянные станции. На месте вашего лагеря — мемориал.
— Вот-вот… А у нас, у экипажа, была цель — довести и посадить корабль. Неважно, как нас встретят, и будут ли огромные аудитории внимать нашим докладам. Просто — вернуться на Землю. На Землю, адмирал. Не на околоземную орбиту.
— Я понимаю ваши чувства, капитан… («Да уж, как же!») Но вы должны следовать на госпитальную станцию. Это приказ.
— Сожалею, сэр. Я восемьдесят лет неукоснительно следовал уставу. Но боюсь, что больше мне уже нечего терять, адмирал. Я намерен посадить корабль на Землю, чего бы мне это ни стоило.
— Капитан, ваш посадочный модуль оснащен ядерным двигателем. Эксплуатация таких двигателей в атмосфере Земли запрещена пятьдесят лет назад.
— У нас имеются аварийные ракеты на химическом топливе.
— Вы представляете себе перегрузку при использовании этих ракет?
— При полном расходовании штатного запаса топлива — четыре g, — вынужден был признать МакГрегор.
— Я не врач, капитан. Но даже я понимаю, что это убьет вас. И вы это понимаете, иначе тормозили бы с бОльшим негускорением, чем один и два.
— Да, но это при штатных запасах. Если вы дадите нам дополнительное топливо, мы сможем идти по более пологой траектории и с меньшей тягой, удерживая перегрузку в допустимых пределах.
— С какой стати мы должны давать вам топливо?
МакГрегор вздохнул.
— Я прошу вас, адмирал. Очень прошу. Может быть, это последняя просьба, с которой я обращаюсь к кому-нибудь в моей жизни.
Мердок помолчал.
— Производство топлива такого типа прекращено шестьдесят лет назад, — сказал он наконец. — Идите к госпитальной станции, капитан. Даю вам слово офицера, что вас отправят на Землю первым же челноком.
— Сожалею, сэр, отрицательно. Я должен сам посадить свой корабль на свою планету. Я ждал этого восемьдесят лет.
Вновь повисла пауза. В динамике потрескивали помехи.
— Я выясню, что мы можем для вас сделать, — произнес Мердок.
Адмирал забыл отключить микрофон, и МакГрегор, напрягая слух, мог различить обрывки реплик его собеседников. «При всем уважении к вам, сэр… кучка выживших из ума стариков… откуда мы знаем, куда они грохнутся…» Затем Мердок, видимо, спохватился, в динамике щелкнуло, и стало тихо.
— Сэр, даже если мы заполним все емкости топливом, нам не удастся обойтись без перегрузок в 1. 4, если не выше — заметил Прауд, глядя на экран компьютера.
— Но они будут кратковременными, — возразил МакГрегор. — В любом случае, я, конечно, никого не принуждаю садиться вместе со мной. Все, кто хотят, могут остаться на орбитальной части, их заберут и доставят в госпиталь.
Тянулись часы ожидания. Капитан так и остался на мостике, решив больше не возвращаться в свою каюту — вызов мог последовать в любой момент, а кроме того, снова эти ступеньки…
— Пятнадцать минут до коррекции, сэр, — доложил Прауд. — Каков дальнейший курс — на предпосадочную орбиту или на госпитальную?
— Предпосадочная, — упрямо произнес МакГрегор. В худшем случае, у них бы хватило топлива, чтобы вновь подняться на госпитальную… но думать об этом не хотелось.
К горлу подступила легкая дурнота — корабль менял курс. В былые времена он бы этого и не заметил…
— Кондор-Два — «Доминатор», произвел коррекцию курса, следую торможением минус один и два с выходом на эллиптическую апогей пятьсот перигей триста восемьдесят, эклиптика восемь.
