– Я назначил приём у социального педагога, – добавил Томас. Все дети под опекой ДСО ходили на консультации, нуждались они в этом или нет. – На данный момент, она будет видеться с ним раз в неделю.

– Это хорошо, – она выпрямилась, словно готовясь к... чему? – Кое-что произошло, и время выбрано неудачно.

– Оу?

– С тех пор, как мы забрали Джереми под опеку – мы пытались связаться с его отцом.

Томас почувствовал, как внутри у него похолодело.

– И?

Она сжала губы, довольно тяжело вздохнула.

– Что? – надавил Томас.

– Он в Алабаме, живёт со своей матерью. Я говорила с ним о лишении родительских прав, и он сказал, что ему нужно подумать об этом.

– В последний раз, когда мы разговаривали, ты сказала, что его отца не нашли, – возразил он.

– Он связался с нами вчера. Ну, не он. Это сделала его мать. Она слышала о пожаре и звонила, пытаясь найти своего внука.

Томас отвернулся, когда его охватила вспышка злости. Хотя он провел с мальчиком всего несколько дней, было больно думать, что он может его потерять.

– Это печально, – сказала Тэмми. – Но ещё рано. Мы ничего не знаем ни об отце, ни о бабушке. Они могут быть неподходящими для Джереми. И, в конце концов, отец сбежал, и он не был женат на матери Джереми. И всё же, он записан в свидетельстве о рождении...

Томас покачал головой.

– Ты знал, что такое возможно, – напомнила ему Тэмми.

– А ты знала, что я хотел усыновить ребёнка и не хочу, чтобы дети приходили и уходили из моего дома. Я не собираюсь допускать, чтобы детей вырывали у меня в тот момент, когда я начинаю привязываться. Я не этого хотел.

– И ты уже привязался?

– Конечно!

– У нас не было причин полагать, что отца найдут.

– Ты не можешь так со мной поступить!

– Я бы не слишком расстраивалась. Пока нет. Вероятнее всего, дело дойдёт до суда, и, в конце концов, решение придётся принять. Для Джереми это шанс быть с семьёй. С настоящей семьёй.

– А я кто?

– Мне жаль, малыш.

– Это не твоя вина.

– Я знаю, но мне всё равно жаль. Не сдавайся пока. Эта женщина может быть сумасшедшей, которая не имеет к нему никакого отношения.

Томас выдохнул сдерживаемый воздух, чувствуя себя плохо из-за этого, распрямил плечи.

Возьми себя в руки...

– Так что ты хочешь сказать?

– Я хочу, чтобы ты был готов к тому...

– Что я не стану его отцом?

– Ну... да. Всё может обернуться не так, как ты надеялся.

Томас нахмурился. В его мыслях всплыло полдюжины злых комментариев, но он сдержал их.

– Я знаю, ты разочарован, – сказала она. – Отец, очевидно, бывший заключенный. На твоем месте я бы не слишком волновалась. Пока нет. Но с моей стороны было бы неправильно не рассказать тебе, что они связались с нами. Посмотрим, куда это приведёт.

Томас подошёл к эркерному окну с видом на задний двор, который был хорошо подстрижен и погрузился глубоко в весенние муки. Томасу было проблематично установить игровое оборудование, куда входили специальные качели, в которых Джереми мог пристегнуться так, чтобы качаться, как другие дети. Он испытал большое счастье, покупая эти качели, устанавливая их, создавая планы для их совместного будущего. От этого он чувствовал себя отцом. Настоящим отцом. Ему вдруг показалось, что его новоприобретённое отцовство ускользало через пальцы.

– Помимо этого, – сказала Тэмми, вставая рядом с ним и глядя в окно, – как всё идёт? В смысле серьёзно. У тебя есть какие-то опасения?

Он подумал о том, что Джереми делал предыдущей ночью.

– Прошлой ночью он спал со мной... ему было плохо, так что я сказал, что всё в порядке...

– И?

– Он начал... приходовать мою ногу. Не знаю, как ещё это назвать. Я думал, что ошибаюсь, но это не так.

– Мы кое-что замечали, – тихо сказала она. – У него есть привычка тереться лицом о нашу грудь. Другие социальные работники это замечали. Я замечала. Поначалу мы думали, что он ластится. Может, что это его способ. У него нет рук, так что он не может обнять тебя, так что, может быть... но спустя некоторое время это стало очевидно.

– Думаешь, его мать...?

– В том трейлере он был с ней один. Мы не знаем, что происходило.

– Но ты думаешь, что она насиловала его?

– Это разумное предположение, да.

– Так что это значит?

– Тебе следует сказать его консультанту и дать ей разобраться с этим. Я даю тебе тот же совет, что и любому потенциальному родителю в этой ситуации: не смущай его. Не пристыжай его. Не делай из этого проблему. Если ему нужно мастурбировать – а он это может; это может быть уже привычкой – то скажи ему найти безопасное, уединённое место и не позволять другим людям увидеть его. Скажи ему, что это личное, и ему нужно быть осторожным и не навредить себе. Я видела детей, которые так сильно играют с собой, что получают шрамы и раны от того, что грубо трут кожу. Если ты захочешь отслеживать это, будь осторожен. Какой-нибудь крем или смазка могут быть полезны.

Томас молча обдумывал услышанное. Он слышал тревожные истории во время родительских занятий. Дети мастурбировали в продуктовых магазинах. Дети мастурбировали так сильно, что приходилось везти их в больницу и сдерживать. Дети принуждали своих младших братьев и сестёр к сексуальным действиям – дети в возрасте пяти и шести лет. Повторяющиеся действия, которым они научились от насильников, родителей или опекунов. Действия, которые проделывали с ними. Томас не испытывал ничего такого, будучи ребёнком, и ему тяжело было представить реальность этого.

– Дело в том, – добавила она, – что ты не хочешь пристыжать его за это. Многие дети мастурбируют, особенно те, кого насиловали или познакомили с этим через насилие, и они привыкли к этому. Так что, как с любым других плохим поведением, ты захочешь отвлечь его и перенаправить его внимание, если сможешь, и попытаться лишить энергии. Но срываться из-за этого или делать из этого большое дело не вариант. Его консультант может предложить некоторые стратегии, вещи, которые ты можешь попробовать.

– Зачем его матери...?

– Ох, кто знает, мистер Томас? Я задаю себе этот вопрос миллион раз в день. Почему эти люди делают то, что делают. Если ты сможешь ответить, то выиграешь Нобелевскую премию.

– Ну, помимо этого, он отличный ребёнок, и я знаю, что поначалу был немного напуган, но я уже начинаю чувствовать себя его отцом. Его настоящим отцом. В смысле, теперь я не могу представить, что его не будет в моей жизни.

– Ты привязался?

– Очень сильно. И есть кое-что ещё.

– Оу?

– Ты помнишь того парня, о котором я тебе говорил? Рэнди? Что мы встречаемся время от времени? Кажется, всё становится более серьёзно. Он отличный парень, но сидел в шкафу так долго, что ему трудно говорить об этом открыто. Я хочу, чтобы он был одной из моих нянек.

– Ему придётся сдать отпечатки пальцев.

– Всё в порядке.

– Я всё думала, когда ты дойдёшь до этого. Ты не первый заявитель, который "встречается время от времени" и не будешь последним. Думаю, лучше быть насчёт этого открытым. Запрет на усыновление оспаривают, ты знаешь.

– Знаю.

– Если ты серьёзно-пресерьёзно, ему нужно будет пойти на занятия, полный набор. Не думаю, что это будет проблемой.

– Мы думали, что просто начнём с того, что он будет сидеть с ребёнком. Он такой парень, которому нужно облегчить свой путь. У него чуть не случился инфаркт, когда я сказал ему, что собираюсь усыновить ребенка.

– Почему?

– Это не совсем в стиле геев. Тяжело вести большой модный "гейский образ жизни", когда тебе нужно менять подгузники. Кроме того, у него уже есть двое детей, и он не может представить, почему кто-то в моём возрасте захочет проходить через это.

Она рассмеялась.

Они повернулись посмотреть на дверь, которая вела в комнату Джереми.

– Мы ничего не скажем о его отце или бабушке, – сказала она. – Не раньше, чем узнаем всё наверняка. Мы не хотим его расстроить. Согласен?