Джереми не ответил. Вместо этого он начал тереться о Томаса странным образом, будто тёрся своим пахом о бедро Томаса.
Томас нахмурился, наверняка он ошибался, но...
– Тебе удобно? – спросил он, поворачиваясь, чтобы убрать своё бедро.
Джереми толкнулся к нему, начав тереться снова.
– Что ты делаешь? – спросил Томас.
– Мама всегда...
Джереми не закончил предложение. Он замер и опустил взгляд.
Томас нахмурился.
Конечно, он ошибался.
Он знал, что более восьмидесяти процентов детей, оказавшихся под опекой ДСО, подвергались сексуальному насилию – периодически во время занятий для родителей говорили не удивляться тому, как это может проявляться в повседневной жизни, но...
– Почему бы нам не лечь спать? – предложил он.
Джереми перевернулся, оказываясь к Томасу спиной.
Томас смотрел на него долгие мгновения, на копну непослушных волос на подушке, на маленькую, изогнутую спину, на безрукие плечи. Не зная, что ещё сделать, он подвинулся ближе, обвивая Джереми рукой, чтобы обнять его.
Джереми тихо расплакался.
– Что такое, кроха?
Джереми не отвечал.
– Не плачь, – сказал Томас, чувствуя раздражение. Он не хотел раздражаться, знал, что это недостойно, что Джереми не виноват, что ему было так тяжело, но плач начинал изводить его.
– Эй, всё нормально, – тихо сказал он. Он оперся на локоть, чтобы посмотреть на мальчика сверху вниз. – Что происходит?
Джереми плакал беспомощным, ошеломлённым образом.
– Нам нужно вызвать Солнечную полицию? – спросил Томас.
Мальчик покачал головой. Он перевернулся, прижался к Томасу и снова начал тереться о него в отчаянной, навязчивой манере. В этот раз нельзя было ошибиться в его намерениях.
– Джереми, ты не можешь этого делать, – сказал Томас, снова отодвигая своё бедро.
Джереми скорчил недовольное лицо.
Определённое поведение означает, что не была удовлетворена определённая нужда.
Он помнил эти слова очень ясно. Их повторяли снова и снова во время занятий для родителей. Когда ребёнок проказничает, значит, что-то где-то не так. Он голоден. Он устал. Он злится. Ему больно. Что-то происходит. Какая-то нужда не была удовлетворена. И это могла быть любая нужда. Нужда в объятиях и успокоении. В разговоре. В том, чтобы его утешили. В том, чтобы его выслушали. Чтобы поняли. Чтобы услышали. Чтобы покормили, дали лекарств, уложили в кровать.
Он сделал попытку смягчить выражение своего лица.
– Мы не можем так делать, – сказал он, как надеялся, дружелюбным голосом. – Такое взрослые делают со своими партнёрами. Это не то, что дети делают со взрослыми. И это нужно делать наедине. Почему бы нам просто не обняться и лечь спать? Ладно? Ты скучаешь по маме?
Джереми нахмурился.
– Хочешь рассказать мне о ней?
Джереми не хотел.
Томас поправил одеяло и лёг так, чтобы Джереми мог положить голову на изгиб его плеча.
Глава 21
Койл Триппер сел на потрёпанный диван в трейлере своей матери на задворках Калмана, штат Алабама, и смотрел повторы по телевизору, распивая – довольно быстро – упаковку из шести банок пива.
– Тебе нужно подумать об этом, – сказала Мэрилу Триппер.
– Мама, ты закончишь с этим?
– Ты ведёшь себя как чёртов дурак, прямо как твой папаша!
– Я не хочу заботиться о каком-то засранце-калеке!
– Ты не думаешь, – решительно произнесла его мать. – И тебе нужно поменьше пить. Никто не захочет тебя нанимать, если ты придёшь с запахом, как от публичного дома. В любом случае, у тебя испытательный срок, знаешь ли.
– Ты от меня отстанешь?
– Когда будешь в своём доме и сам платить по своим чёртовым счетам, тогда я от тебя отстану, но пока ты под моей крышей...
Койл закатил глаза.
– Говорю тебе, – добавила она. – Ты не думаешь об этом. Ты отец этого мальчика, а он недееспособный. Ежемесячно получает чек от государства. Тебе нужно подумать об этом. По крайней мере, у тебя будет доход.
– Мама, я не собираюсь заботиться о детях.
– И тебе не придётся. Привези его сюда. Я о нём позабочусь. Он мой внук, знаешь ли.
– И чек тоже заберёшь ты, а?
– Если я буду заботиться о нём... Я оплачиваю счета. Если бы этим занимался ты, мы бы оказались на улице.
– Лучший вариант – оставить всё в покое, и ты знаешь это. Разве не так ты мне говорила?
– Это было до того, как умерла его мать.
– И я должен пойти и вдруг притвориться, что мне интересно?
– Ты не должен притворяться. Ты заинтересован. Он твоя кровь, Койл, и у тебя есть права.
– Его мать была чокнутой на всю голову овцой.
– Даже если так.
– Он урод, мама. Ты не понимаешь? У него нет рук! Ты будешь подтирать ему зад и всё такое? Знаешь, что скажут мои друзья?
– Думаю, меня не волнует, что скажут твои так называемые друзья. Кучка бесполезных ублюдков, если ты меня спросишь. Я говорю о шансе, Койл. Государственный чек. Не ты кормишь семью, знаешь ли.
– Забудь об этом, мама.
– Ну, этого я не могу сделать, – сказала она странным, несогласным тоном. – Я его бабушка. Если он тебе не нужен, я пойду туда и скажу, что он нужен мне. Я его кровь, и он должен быть со своей семьёй. Только так правильно.
Койл Триппер наклонил своё пиво, осушил банку и потянулся за следующей.
Глава 22
Джереми закрыл глаза и подумал о своей матери. О её больших, молочно-белых грудях. Какими они были мягкими. Какими округлыми. Как ему нравилось целовать их, тереться о них щеками. Как она укачивала его в своих руках, подбадривала его, пока он тёрся о неё. Как он продолжал тереться, пока внизу его живота не взрывалось это покалывание, пока его тело не охватывало изобилие головокружительного удовольствия. Как его мать улыбалась, гладила его волосы, называла его своим маленьким мужчиной.
– Хочешь поиграть? – говорила она, пока они готовились ко сну. – Тебе не нужны эти пижамные штаны. Почему бы тебе их не снять? Мама устроится поудобнее. Мама не можем спать в лифчике. Мне становится так жарко. Мама хочет, чтобы было удобно. Почему бы тебе не лечь в кровать? Разве ты не знаешь, как сильно мама любит тебя? Иди поиграй с мамой.
Как ему было безопасно, как он прижимался к её обнажённому телу, его обвивали её нежные, сильные руки. Как у Христа за пазухой. В целости и сохранности. Вдыхал её запах. Чувствовал, как её длинные волосы касаются его голой кожи.
– Хочешь поиграть?
Но этот мужчина... он не хотел играть. Он не был похож на маму. Он не любил его, не так, как любила мама.
Горе в его сердце было резким, пронзающим. Он тосковал по своей матери. Его тело тосковало по ней. Его кожа тосковала по ощущению её кожи. Ему хотелось потеряться в том покалывающем, в том невероятном удовольствии, от которого у него перехватывало дыхание.
– Ты в порядке, кроха? – спросил мужчина тихим голосом.
– Я должен уйти? – спросил он.
– Уйти? Что ты имеешь в виду?
– Ты меня не любишь.
– Почему ты так говоришь?
Джереми не ответил.
– В чём дело? – спросил мужчина, его голос был полон... чего? Заботы? Злости? Разочарования? Раздражения?
– Ни в чём, – сказал Джереми, отворачиваясь от мужчины.
– Думаешь, я тебя не люблю? – спросил мужчина. Джереми почувствовал, как ему на спину легла большая ладонь. Там она обвела маленький круг. – Это неправда. Я люблю тебя, малыш. Я очень тебя люблю. Я даже не знаю тебя – по крайней мере, не очень хорошо. Но я люблю тебя. Ты теперь мой ребёнок. Ты – мой сын. И я всегда буду любить тебя. Тебе не нужно об этом переживать. Мы теперь семья, ты и я.
Джереми не ответил.
Мужчина обвил его рукой, притянул ближе.
– Брось, кроха, – говорил мужчина. – Не расстраивайся. Давай теперь просто спать. Ладно? Всё будет в порядке.
