Литмир - Электронная Библиотека

Он схватил себя за волосы, развернулся и побрёл к лаборатории.

— Эй, эй, Юрген, герр Хаген, группенлейтер! Псст! Да стой же, дурила!

Запыхавшийся Мориц со всей силы дёрнул его за рукав.

— Ну чего ты? Хочешь, я вообще останусь тут? Пусть развлекаются без меня. Хочешь?

— Хочу, — сказал Хаген. — Это ничего не изменит, но без тебя станет немного чище. Наверное.

По огибающей боковую часть винтовой лестнице они поднялись на огороженную площадку с пластиковыми креслами. На каждом сиденье была аккуратная пирамидка снега с уже подтаявшей верхушкой. Хаген смахнул свою, а Мориц приземлился прямо так, скрючился, подпёр руками острый подбородок.

— Какой у тебя эмпо?

— Не твоё свинячье дело.

— Спасибо. Вообще-то я просто хотел помочь.

— «Помочь»? Ты?

— И ещё раз спасибо. Мой капитан.

— Прости, — сказал Хаген, смутно сознавая, что извиняется не перед Морицем, не только перед ним, а перед кем-то ещё, смертельно обиженным и глядящим на него с вопросом откуда-то издалека, и самое страшное заключалось не в вопросе, а в этом вот непонимании. Стремясь убежать от него, он зачерпнул снега и потёр им лицо. Хар-рошо! Перед глазами как будто прояснело.

Автоколонна — два основных бронефургона и сопровождающие, испуская короткие гудки, натужно потянулась к воротам. Игрушечные люди вручную подталкивали застрявший игрушечный шлагбаум.

— Как поживает твой дед из Дендермонде?

Мориц вздохнул.

— Вчера я придумал новое слово. Силезия. Ты знаешь, что такое «силезия»?

— Нет. А может, да. Лучше об этом не думать здесь. Ложная память.

— Ложная память…

Синее небо вдали казалось нежным и воздушным, гораздо светлее и безмятежнее, чем здесь, над их головами.

— Знаешь, иногда мне кажется, что всё уже было, — тихо сказал Мориц. — Когда я вот тут сижу и смотрю себе… мне кажется, что всё было именно так. А больше уже никак никогда не будет. А тебе не кажется?

— Мне кажется, что я попал в какой-то страшный сон, — сказал Хаген. — Случайно. По ошибке. И никак мне из него не выбраться.

Мориц кивнул с видом знатока:

— Это всё магнитная буря, Юрген. Что-то они зачастили. Да ещё активная луна. Ты знаешь, что на ней живёт человечек?

— Уже не живёт, — мрачно сказал Хаген. — Жил да вышел весь. Кончился. Загнулся. Окочурился. Спёкся.

***

— Это всё магнитные бури. И луна. Да, луна.

Та, полная событий, ночь растянулась до бесконечности. Завершившись в переговорной, совещание трёх лидеров продолжилось в белом, отлично оборудованном морозильнике. Правда, состав участников слегка изменился.

— Территория, — сказал Кальт. — Территория. Территория!

Он мерил шагами кабинет. Безразмерная тень летала по стенам, трепеща огромными крыльями. Хаген застыл в неподвижности, заботясь лишь о том, как бы нигде не отразиться. Здоровые инстинкты подсказывали ему замереть и не отсвечивать, чтобы не попасть под новый виток электрической ярости.

— Очень активная луна, — пояснил Кальт, поворачивая к нему меняющееся лицо. — К утру всё как рукой снимет. Придётся потерпеть, действует на всех.

— И на вас?

— Я же человек, — резонно заметил он.

Удивительная ночь: пока Хаген превращался в техника-исследователя, доктор Зима превращался в нечто, напоминающее человека. По чуть-чуть, но процесс завораживал.

— Неперспективные разработки! Что они знают о перспективе? Время — вот что должно нас интересовать! Вопросы «где» и «когда». Они же закапсулированы в моменте и не видят ничего дальше своего носа. Мои разработки направлены в будущее. Я сам — будущее. Идиоты, сборище идиотов!

Он резко затормозил, прислушался, издал смешок.

— Юрген-Йорген, история повторяется. Возьмём любую сложную систему, в которой задействовано несколько сознающих себя, самодовольных эго. Система растёт, развивается, усложняется и бац — её развитие наталкивается на вековечное препятствие — человеческую глупость. Она бессмертна — глупость, а не система! И вот уже пошли сбои, аномалии, перекосы, точки бифуркации, траектория превращается в развилку, запускаемую каким-то фактором. Это может быть всё, что угодно — новая технология, идея, кризис, ветер в межушном пространстве… или техник с какой-то затейливой ересью в голове. Что у вас в голове, Йорген? Какая-то ничтожная тайна, ерунда, пустяковина. Воспоминание? Соображение? Почему бы не сказать прямо, без увёрток, поделиться неудобным, стыдным симптомом со своим доктором? Поверьте, доктора и не такое видали. Есть у вас тайна, эмпо-в квадрате-техник?

— Нет! — сказал Хаген, вжимаясь в упругую спинку дивана.

Нестерпимый физиологический позыв скрутил кишки в раскаленный пульсирующий жгут. Такого чистого ужаса он не испытывал с тех пор, как посетил местный игрокомплекс. Сейчас от тераписта несло безумием — озоном и горелой органикой, Хаген словно оказался вблизи мощной кварцевой лампы, и она придвигалась всё ближе.

— Нет? Так-таки и нет?

— При чём тут моя тайна? Может быть, всё проще? Может быть, всё дело в том, что вы тоже пытаетесь подтянуть себе всю колоду?

— Что-что? — заинтересованно переспросил доктор Зима, опускаясь рядом.

Хаген резво отполз в угол, уцепился за подлокотник.

— Трудно принимать взвешенные решения, когда карты меняют масть. Вы обвинили Улле в некомпетентности. Как же он будет компетентным, если вы постоянно подтасовываете факты?

— Ух ты! — сказал Кальт. — Франц, обрати внимание! Улле приобрёл заступника, а у нас появился оппонент. Весь мир против нас, скажите на милость! Лидер, Мартин со своими болванчиками, а теперь ещё и эмпо-техник, свалившийся с луны. Мы чертовски непопулярны!

Гипсовый охотник примостился в кресле — комфортабельном сугробе, достаточно просторном, чтобы развалиться во всю ширь и немного подремать. Но он не дремал: горящие глаза неотрывно следили за каждым движением доктора. Хагену подумалось, что в этом кресле и в этой позе Франц провёл не одну бессонную ночь, составляя компанию своему чересчур активному хозяину. Наблюдая терпеливо и самозабвенно, как дети готовы смотреть на пляшущие язычки пламени или кропотливую вязь морозного узора на стекле.

— Я могу его убить, — сказал Франц.

Хаген не понял, кого он имел в виду. Лидера или Улле? Или… Зато терапист, кажется, уловил суть:

— Убьёшь и займёшь его место?

Франц потупился. Теперь уже Кальт рассматривал его в деталях, пристально и беззастенчиво, оценивая и подводя итог.

— Ты предлагаешь хорошие, надёжные решения, — проговорил он неожиданно мягко. — Не твоя вина, что они не подходят.

Эффект был как от удара наотмашь. Франц побагровел. Точнее, побагровели только скулы, яркими мазками по сухой штукатурке. В руках он держал головоломку, и теперь крепко сжал её, так что поверхность взорвалась диссонансным аккордом тревожно-жёлтых и оранжевых нот.

— Интересно, — сказал Кальт, подхватываясь с места и стремительно подходя к креслу, где клубком свернулся Франц. — Очень интересно. Позволишь прикоснуться? Или тоже будешь скакать от меня через клетку?

Он потрепал охотника по рассыпавшимся волосам. Франц закрыл глаза.

— Наш техник как-то вдруг передумал перегрызть мне глотку. Потерял азарт. А ты?

— Я?

— Ты, ты.

— А… смысл?

Кальт присвистнул.

— Чудеса! Такими темпами я скоро перестану вас различать, мои молчаливые, хмурые правые руки. Ведь так недолго и запутаться. Да ещё эти одинаковые неразменные синяки, волшебным образом возвращающиеся на ваши физиономии. Видимо, придётся расширить дверной проём — вы так часто сталкиваетесь лбами. Но вам следует запомнить одно: мне нужны обе руки. Целые и боеспособные! Хотелось бы и без мелких травм, но тут уж ничего не поделаешь: никто из нас не совершенен.

— Есть ведь ещё одна, — напомнил Франц неожиданно сварливым тоном.

— Ну, это левая, и за неё я спокоен. Она хитрее нас всех вместе взятых. Когда Мартин наконец решится меня удавить, останется только моя левая рука, прекрасная как рассвет над Райхом. Впрочем, у эмпо-техника тоже есть некоторое пространство для маневра. Если, конечно, я деактивирую пару устройств, синхронизированных с моими жизненными показателями. Не ручаюсь, что мы будем жить долго и счастливо, Йорген, но то, что мы умрём в один день — это уж как пить дать.

57
{"b":"651956","o":1}