– Анна, – говорит он. – Не хочешь ли ты уделить несколько часов своего времени помощи бездомным?
– Ну… э-э-э… – я смотрю в пол. – Дело в том, что… Не уверена, что гожусь для этого.
– Никогда так не думай. Мы все годимся, – не моргнув глазом отвечает Крис, и в это время прибывает лифт. Двери открываются, мы заходим. – В любом случае, речь о том, чтобы раздавать чай, картошку, выслушивать, показывать, что тебе не все равно. Я слышал, как ты разговариваешь с людьми по телефону, – у тебя талант.
Но ты не знаешь, какую ненависть я испытывала к другому человеческому существу. Что я натворила.
– Я подумаю над этим, – отвечаю я, когда мы останавливаемся на первом этаже.
Быстро пересекаю вестибюль и захожу в крутящиеся двери, но Крис не отстает. Он проскальзывает туда за мной и касается моей спины, пока мы маленькими шажками движемся к выходу.
– У нас есть довольно трудные подопечные, – продолжает он, когда мы выходим на тротуар. – А некоторые просто заплутали, и их нужно немножко подтолкнуть в правильном направлении.
Это мне знакомо, думаю я, вспоминая последние шесть месяцев. Временами я чувствовала такое отчаяние, что легко могла бы прибегнуть к наркотикам и оказаться на улице. Возможно, мне действительно следует стать волонтером: это помогло бы сосредоточиться на благодарности за то, что у меня есть, а не на печали о том, что я потеряла. Как говаривала моя бабушка, всегда есть кто-то, кому хуже, чем тебе.
Крис чувствует, что я начинаю сдаваться.
– Просто попробуй и посмотри, может, понравится. А если не понравится, обещаю никогда больше об этом не заговаривать.
– Хорошо, – слышу я собственный голос.
– Замечательно! Пойдем, сюда, – он хватает меня за руку и разворачивает в противоположном направлении.
– Что, прямо сейчас?
– Конечно, сейчас.
* * *
Церковь Святого Спасителя удобно притулилась за огромным пабом, который раньше, похоже, был главным городским кинотеатром. Это кирпичная викторианская постройка, слишком большая и просторная для все уменьшающегося числа прихожан. Когда мы заходим через боковую дверь, Крис рассказывает, что «облик церкви» подвергся перепланировке: центральный неф был значительно уменьшен и разбит на секции, чтобы создать помещения для общественно полезной деятельности.
– Здесь кухня, туалеты вон там, за купелью, – он останавливается перед дверью в одно из внутренних помещений. – Небольшой совет перед тем, как мы зайдем. Будь дружелюбна, но не слишком. Не сообщай никакой личной информации, кроме имени, не давай свой номер телефона, не добавляй никого в друзья на «Фейсбуке». Не давай им денег, какую бы историю они ни сочинили. Они все спустят на наркотики.
– Да, конечно, – отвечаю я, у меня начинает кружиться голова. Зачем я в это ввязалась?
Мы входим. Комнату заполняют разномастные диваны и кресла, заляпанные кофейные столики и большой обеденный стол в углу. Есть и книжный шкаф с потрепанными книжками в мягких обложках и стопкой старых журналов. Больше всего это место похоже на лавку старьевщика, но есть в нем что-то уютное. Я быстро обегаю взглядом собравшихся – все мужчины, – чтобы убедиться, что здесь нет никого из той компании, с которой я столкнулась в индустриальном районе.
Крис громко окликает сборище:
– Ребята! Ребята! Это Анна, она пришла на нас посмотреть, так что, пожалуйста, ведите себя хорошо.
Большинство мужиков не обращает на него никакого внимания, но некоторые поворачивают головы и награждают меня неприятным свистом.
– Вот этого не надо, – говорит Крис. – Мы относимся друг к другу с уважением, помните?
Я сделала мысленную заметку в следующий раз надеть что-нибудь менее женственное – если, конечно, будет следующий раз.
– Так что мне нужно делать? – спрашиваю я.
– Не приготовишь чаю? Я пойду с тобой, покажу, где что.
На кухне Крис рассказывает мне истории некоторых завсегдатаев. Один только что отсидел в тюрьме за избиение жены, у второго диплом химика, третий раньше служил в армии. По словам Криса, большинство из них оказались на улице после развалившегося брака или сокращения на работе – а зачастую и того и другого.
– Превращение в бездомного происходит очень быстро, – говорит он, держа хлипкие одноразовые стаканчики, в которые я наливаю чай из непомерного чайника. – Сейчас ты вполне счастлив, а через минуту – ни жены, ни работы, ни денег, ни дома…
– Да, может случиться с каждым, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Мы наливаем в стаканчики молока и ставим их на подносы. – Пошли обратно?
Когда мы возвращаемся в комнату, я вижу, что мужчин в ней прибавилось и появилось несколько молодых женщин. В комнате шумно, в разговоре – если можно его так назвать – слышится агрессия. Парни подстебывают друг друга, и далеко не дружески. Я раздаю стаканчики с чаем и принимаю заказы на горячие хот-доги и булочки: оказывается, местная булочная жертвует центру нераспроданный товар. В дверь просовывается голова викария; поздоровавшись, он торопливо исчезает. Появляются еще два волонтера, женщины, и сразу же приступают к работе на кухне: включают духовку и открывают большие консервные банки с фасолью.
– Помочь? – спрашиваю я, топчась в дверях. Здесь, среди витражей и книг с религиозными псалмами, я чувствую себя безопаснее.
– Да нет, – отвечает одна из волонтерш, поднимая двухлитровую бутылку молока. – Кто оставил это открытым? Нет, ну серьезно!
Я не признаюсь в преступлении. Вместо этого ухожу в туалет, хотя мне туда не надо, а потом неохотно возвращаюсь в основную комнату.
Крис пытается организовать игру в карты, но никто не воспринимает ее всерьез. Народу стало еще больше. Мест не хватает, поэтому люди стоят кучками, нервно переминаясь с ноги на ногу. Мне не видно их лиц, и от этого я ощущаю тревогу. Появился очень высокий толстый человек в грязной одежде, с отвисшими штанами, сползающими с волосатой складки у него на попе. От него исходит такая вонь, что меня тошнит. Его зовут Голубь, и остальные явно стараются держаться от него подальше. Он то ли пьян, то ли обдолбан – в центр не разрешается приходить в таком состоянии, но я не имею представления, как волонтеры собираются его выпроваживать. Это занятие мне не подходит, решаю я, пока его опухшее лицо щерится на меня с противоположной стороны комнаты.
– Надеюсь, ты не возражаешь, но мне пора, – говорю я Крису. – У меня на сегодня еще есть дела, и…
Он отрывает взгляд от карт, которые тасует.
– Какая жалость. Ну, в любом случае, спасибо. Надеюсь, ты еще вернешься. Сама видишь, нам здесь пригодится любая помощь.
Я неубедительно поддакиваю.
– Тогда увидимся завтра. На работе.
Теплый летний вечер, почти стемнело. На этот раз я иду домой не через Зону, там небезопасно в это время суток. К тому же от церкви до моего дома есть более прямой путь – по дороге мимо вокзала, а потом по большому мосту через реку.
Я размеренно шагаю, вспоминая людей, которых встретила сегодня, и благодаря бога, в которого не верю, за то, что никогда не опускалась так низко. По крайней мере, у меня есть работа и крыша над головой. По крайней мере, я жива.
Нет, не думай об этом. Не сейчас. Никогда.
В центре города царит мертвая тишина. Все магазины и кафе давно закрыты, людей на улицах мало. Я прохожу мимо спящих на порогах мужичков и женщины на скутере для инвалидов. И только когда я выхожу на главную улицу и иду мимо высоких таунхаусов, где расположены офисы, я замечаю, что кто-то идет за мной. Шаги незнакомца звучат как эхо моих собственных, словно этот человек, он или она, специально подстраивается под мой темп.
Мой пульс учащается, я мгновенно покрываюсь потом. Мне хочется обернуться, чтобы посмотреть, кто это, но я не решаюсь. Наверняка это какой-нибудь невинный прохожий возвращается домой или гуляет с собакой. Вот только собаки я не слышу.
Я начинаю идти быстрее, и человек у меня за спиной тоже прибавляет шагу. Должно быть, он всего в нескольких метрах от меня, потому что я слышу тяжелую поступь и тяжелое дыхание. Неужели это Голубь? Он, кажется, оставался на месте, когда я уходила, но ведь он мог выйти за мной. Как же глупо с моей стороны было не проверить. Я тяжело сглатываю и шагаю еще быстрее, стискивая сумочку. Мой преследователь тоже ускоряется. Если это действительно Голубь, то мне совсем не улыбается привести его прямо к дому.
