МАТЬ. По делам... А где это - Гаген?

ВЕРНЕР. Гаага находится в Голландии.

МАТЬ. Ага... Подойди-ка поближе.

Вернер подходит к ней. Она - шепотом.

Ты бы мог хоть разок подарить своей старой матери цветы. Это любой женщине приятно. В особенности - тюльпаны из Голландии. Они же там очень дешевые. Ты привезешь мне огромный букет тюльпанов из Голландии. Сделаешь мне сюрприз? Чтобы все здесь лопнули от зависти... Мой сын теперь ведет дела даже в Голландии.

ВЕРНЕР. Мама, да они уже несколько лет намазывают себе на хлеб мою дешевую деревенскую ливерную. В Голландии, в Бельгии, в Италии, во Франции, в Дании, в Норвегии, в Швеции, в... - да повсюду. И скоро - даже в Чехословакии.

МАТЬ. Значит, им вкусно. А кто ее там продает? Ты же совсем их не знаешь, Вернер, большинству людей нельзя доверять. Как-то раз в Ветценхаузене отцу отказались продать двух телят. Хотя обо всем договорились заранее. Даже ударили по рукам и дали слово. Это было... в конце тридцать первого. Кто-то предложил им больше. Он был, кажется, откуда-то из-под Шенталя. Чтобы ты знал, если и тебе придется... Ты ведь бываешь повсюду. Да, люди, люди... (Пауза, она продолжает чистить туфли.) Но как чудесно, что ты теперь часто бываешь в Гагене. Только езди осторожно. Ради меня. Иной раз это случается, как по расписанию, и человека нет. (Плюет на туфлю.)

ВЕРНЕР (с отвращением, зло). Хельга Кох была на пять лет моложе тебя. Еще утром вы с ней ели рогалики...

МАТЬ. Странно, я сейчас тоже об этом подумала.

ВЕРНЕР. Я знаю.

МАТЬ. Да? (Короткая пауза. Затем так же зло.) Вернер, куда ты дел пилочку Руди? Ты ее в карман спрятал? Пилочку Руди...

ВЕРНЕР. Проглотил.

МАТЬ. Ты же не ребенок, Вернер. Отдай пилочку, которую мне подарил Руди.

ВЕРНЕР. Убери руки.

МАТЬ. Как Хельга Кох. Взяла, даже не спросив, когда меня назначили дежурить на кухне. А потом умерла. Но я тут же забрала пилку с ее стеклянной полочки. Еще до того, как все опечатали. Отдай ее мне.

ВЕРНЕР. Не отдам.

МАТЬ. Почему ты все время стремишься очернить Руди? Он дарит своей матери маникюрный прибор... Хельга Кох была довольно-таки лицемерна... Посмотри сюда... (Тянет его к бумажному кресту, приклеенному над кроватью покойной.) Вот!

ВЕРНЕР. Что, что, что?

МАТЬ. Ничего. Я только хотела показать. Странно, что она попросила послать за пастором. Когда ей стало плохо. Вернер, я, кажется, знаю, почему она этого захотела.

ВЕРНЕР. Правда?

МАТЬ. Чтобы облегчить свою совесть.

Пауза.

Не знаю, стоит ли вообще говорить об этом.

ВЕРНЕР. О чем?

МАТЬ. Ты еще подумаешь, что я мелочная. Но, в конце концов, пять марок - это пять марок.

ВЕРНЕР. Тебе нужны деньги, мама? Что же ты не сказала?

МАТЬ. Нет. Я просто считаю, что это странно. Дело в том, что я их ей одолжила. Уже полгода назад. Но она ни разу об этом не вспомнила. А у нее была очень приличная пенсия. Как я ждала! Каждый день. Просто не могла уже смотреть ей в глаза. Но не стану же поднимать разговор. Из-за жалких пяти марок. (Она поднимает туфлю.) Ну вот, какую же из них я почистила? (Открывает большой чемодан, достает очки, рассматривает туфли через очки, отставляет почищенную туфлю в сторону, укладывает очки обратно в большой чемодан, запирает его, с трудом снимает со стола и начинает чистить другую туфлю.) Да, да, Хельга Кох была уже полной склеротичкой... Ее сын живет в Гуткау. Это же рядом. Но он здесь ни разу не появился. Так что мне просто грех на тебя жаловаться. Ты вот даже приехал, чтобы забрать меня домой на праздники. Я же могла залезть в Хельгин кошелек. Ее сын неплохо устроен. У него в Гуткау срочная химчистка, и во Фридерикендорфе, и в Кляйнмюленфельде... Он все чистит, не берет только меха. Ему неплохо живется. Но как я могла решиться на такое. Только и взяла, что пилочку Руди со стеклянной полочки. Целых полчаса простояла над ней, - а вон там лежала Хельга, - пока наконец отважилась. Не то Руди было бы потом неприятно.

ВЕРНЕР. Руди, Руди, Руди!

МАТЬ. Ведь эту пилку я ей только одолжила... А Хельга нас оставляет, и пилки нет... Да, он ко мне никогда не приезжает. Во всяком случае, - очень редко. Он очень занят. И потом, он такой ранимый.

ВЕРНЕР. Руди ранимый? Ну уж извини.

МАТЬ. Просто для него здесь слишком безрадостно. Зато он мне часто звонит. Даже очень часто. Справляется, жива ли я еще. Лемке каждый раз приходит за мной.

Пауза.

Кажется, в Кляйнмюленфельде нету.

ВЕРНЕР. Мама! Чего нет в Кляйнмюленфельде?

МАТЬ. Там у него нет химчистки. Третья, кажется, в Альберсдорфе.

Пауза. Хор.

Ты знаешь, какое новшество ввел недавно Лемке?

ВЕРНЕР. Вы обязаны в половине десятого быть в постели.

МАТЬ. Ах, ты знаешь об этом?

ВЕРНЕР. Мне Лемке сказал.

МАТЬ. Кто-кто сказал?

ВЕРНЕР. Лемке.

МАТЬ. А больше он ничего не говорил?

ВЕРНЕР. Говорил.

МАТЬ. Что же?

ВЕРНЕР. Что ты слишком много болтаешь. Сплошную чушь. И все вперемешку. И еще сказал, что ты ужасно всем действуешь на нервы.

Пауза

МАТЬ. Верни! Это оттого...

Нарочито торжественно садится на незастланную кровать.

Все мы здесь только ожидаем своей смерти.

Короткая пауза.

У меня недавно была кровь.

ВЕРНЕР. Кровь? Что за кровь?

МАТЬ. Ну, там. В кабинете задумчивости.

ВЕРНЕР. Наверное, это было что-то другое.

МАТЬ. Нет, я не ошиблась. У меня с перепугу руки сделались мокрые от пота. Я вся буквально взмокла.

ВЕРНЕР. Ты немедленно пойдешь к врачу. Лучше всего - к частному.

МАТЬ. Это было бы чудесно.

ВЕРНЕР. Деньги я тогда переведу. Договорились?

МАТЬ. И ты готов это для меня сделать?

ВЕРНЕР. Естественно.

МАТЬ. Вeрни...

Вернер от нее отстраняется.

Что с тобой?

ВЕРНЕР. Опять ты на меня наседаешь.

МАТЬ. Я - твоя мать! Куда ты собрался?

ВЕРНЕР (лжет). Мне нужно... срочно позвонить.

МАТЬ. Звонки по личным делам здесь не разрешаются.

ВЕРНЕР. Тогда я принесу еще бутылочку пива.

МАТЬ. Дед Пекарский уже все распродал.

ВЕРНЕР. Черт возьми, ну... мне нужно выйти.

МАТЬ. Но зачем?

ВЕРНЕР. Ну, мне нужно... (Уходит.)

Хор слышится громче. Мать прислушивается. Наполовину приоткрывает дверь, чтобы вовремя услышать приход Вернера, и проверяет, что находится в картонной коробке, - там портативный телевизор. В проеме двери появляется большая тень.