На самом деле Диана пожалела, что мать прислушалась к совету. Если бы она продолжала при посторонних носить на себе слишком большую девочку, ненормальность ее поведения стала бы заметна.

Можно подумать, что бабушка читает ее мысли, потому что она как-то сказала:

– А что поделать? У твоей матери не такое сильное расстройство, чтобы имело смысл вмешиваться. Ее нельзя назвать хорошей матерью ни для тебя, ни для Селии. Закон здесь бессилен.

Тем более что Николя мог служить ходячей справкой о психическом здоровье: с ним Мари вела себя как нормальная мать, любящая и сдержанная. Как можно было счесть потенциально пагубным семейное окружение, в котором вырос столь уравновешенный мальчик?

В пятницу вечером, когда Диана присоединялась к семье, отец жарко обнимал ее и называл «моя принцесса». Брат целовал и показывал свои новые сокровища: кроссовки, комиксы, Лего. Мать довольствовалась тем, что бормотала сквозь зубы: «А, это ты», и продолжала свой путь в сопровождении неизменного сателлита – Селии. Та обожала сестру, но не осмеливалась выказать это в присутствии матери.

Когда Диана расспрашивала Николя, тот только пожимал плечами:

– Мама просто помешалась на Селии, вот и все. В остальном порядок.

– А что она обо мне говорит, когда меня нет?

– Она никогда о тебе не говорит.

Когда Селии исполнилось шесть лет, Оливье заявил, что хватит ей спать в родительской спальне. Ее устроили в комнате Дианы, теперь там стояло две кровати.

Диана насупилась, когда ее поставили перед свершившимся фактом. Сначала пришлось выдержать прощание, достойное Фонтенбло[1], мамы с дочуркой: «Нет, моя дорогая, я тебя не бросаю. Это только на ночь, она быстро пройдет. Ты уже большая, ты больше не можешь спать с папой и мамой. Старшая сестра приглядит за тобой». Все это повторялось раз десять и орошалось слезами и ребенка, и матери.

В конце концов Оливье пришел за женой, сказав, что детям пора уже спать. Стоит ли уточнять, что Диана не получила от мамы никакого пожелания доброй ночи?

Едва они остались одни, как Селия бросилась к сестре.

– Мама сказала, что ты приглядишь за мной.

– Оставь меня в покое, я сплю.

– Я закричу, мама будет тебя ругать.

– Можешь начинать.

Ошеломленная такой твердостью, к которой она была совершенно непривычна, младшая сестра обняла старшую:

– Я люблю тебя, Диана.

– Что на тебя нашло?

– Почему тебя нет всю неделю? Я так тебя люблю. Мне лучше, когда ты здесь.

– Чепуха какая-то.

– Нет, это правда. Мама слишком меня любит, она никогда не оставляет меня в покое.

– Тебе это нравится, ты только и просишь еще.

– Я не знаю, что делать.

Диана почувствовала долю истины в ее словах и повернулась к сестре:

– Ты должна сказать ей, что так нехорошо.

– Но я люблю маму.

– Конечно. Именно потому, что ты ее любишь, ты и должна ей сказать. Ты должна сказать, чтобы она оставила тебя в покое, что тебе плохо от ее поцелуйчиков, что она мешает тебе расти.

– Скажи ей сама.

– Если это скажу я, она не поймет. А теперь возвращайся к себе в кровать.

– Пожалуйста, можно я посплю рядом?

– Ладно, но только эту ночь.

Малышка прильнула к старшей сестре. Диана не могла сдержать умиление. Следовало признать, что Селия была прелестна. Она заснула, обнимая девчушку.

На следующее утро, когда мать позвала Селию, чтобы искупать ее, Диана подумала, что сестра воспользуется случаем, чтобы поговорить, и спряталась за дверью.

– Мама, ты должна оставить меня в покое, – услышала она.

– Что ты такое говоришь, дорогая? – В голосе Мари звучала паника.

– Ты должна оставить меня в покое. Мне плохо от твоих поцелуев.

– Тебе не нравятся мои поцелуи?

– Нравятся, но их слишком много.

– Прости, дорогая, – сказала мать на грани слез.

Диана затаила дыхание. Неужели сработало? В этот момент она услышала:

– Это Диана мне велела так тебе сказать.

– А! Понимаю. Твоя сестра просто ревнует.

– А почему она ревнует?

– Потому что я не целую ее так часто, как тебя.

– А почему ты не целуешь ее так часто, как меня?

– Потому что она холодна. И всегда такой была. Тебя действительно раздражают мои поцелуи?

– Нет, мама, я их обожаю.

Старшая сестра, которая выслушала достаточно, ушла в полной растерянности. Она уселась на кровать и подумала: «Это я ревную? Мир перевернулся. Если я холодна с тобой, мама, то только потому, что ты сама меня заставила стать такой».

В одиннадцать лет Диана почувствовала, как рушится ее вселенная. Она продержалась до сих пор только потому, что верила, будто мать не осознает ее мучений. И вдруг обнаружила, что по материнской версии именно сама Диана и была виновата в том, что ей доставалось так мало ласки. Обвинение в ревности выглядело комичным по сравнению с этим. Как ей продолжать жить с удушающим чувством чудовищной несправедливости?

Остаток субботы она провела как автомат. Ночью Селия залезла к ней в постель. Диана не шевельнулась.

– Я поговорила с мамой.

– Знаю, я слышала.

– Подслушивать под дверью нехорошо.

– Ты права, иди наябедничай маме.

– Она сказала, что…

– Я в курсе. Ты дура, Селия, потому что сказала, будто это я тебе велела. Ты соврала. Это ты сама мне пожаловалась. Ты навсегда лишилась моего доверия.

– Что такое доверие?

– Это то, чего ты мне больше не внушаешь. Возвращайся в свою кровать.

Селия с хныканьем послушалась. Диана понимала, что слишком строга: что может шестилетняя малышка понимать в таких вещах? Но она так страдала, что судьба сестренки ее не волновала.

Несколькими днями позже, возвращаясь из школы, Диана обходила место строительных работ и поневоле вышла на проезжую часть. Она увидела, как прямо на нее летит грузовик. Загипнотизированная стремительным движением, она не отступила в сторону. Он затормозил слишком поздно, сбив ее. Ужаснувшийся водитель вызвал помощь. Он рассказал медикам, что девочка повела себя странно, и это счастье, что все обошлось сравнительно легко.

Из больницы позвонили Оливье. Он примчался на четвертой скорости и сжал дочь в объятиях:

– Дорогая, что случилось?

Диана сказала, что испугалась и не успела добежать до тротуара.

– Обещай мне, что теперь будешь очень внимательна.

Врач присутствовал при этой беседе. Когда Оливье спросил, когда сможет забрать дочь, тот ответил, что предпочел бы оставить ее под наблюдением до завтрашнего дня. После ухода отца доктор пришел осмотреть свою очень юную пациентку. Он почувствовал, что она достаточно умна, чтобы он мог говорить с ней без обиняков.

– Ты хочешь жить или ты хочешь умереть? – спросил он крайне серьезно.

Изумленная Диана распахнула глаза. Она почувствовала, что вопрос требует настоящего ответа, и задумалась. Минуту спустя она сказала:

– Я хочу жить.

Врач обдумал это заявление, взвесил его и в результате сказал:

– Я тебе верю. Завтра можешь возвращаться домой.

Лежа в больничной палате, Диана всю ночь прокручивала в голове этот диалог. Доктор задал ей единственный вопрос. Вопрос, который она не осмеливалась задать самой себе. А он всего лишь услышал короткий разговор с отцом и, понаблюдав за ней, все понял. Одним вопросом он изменил ее судьбу, потому что она решила, что будет жить, но еще и потому, что у нее появилась цель: выбрать ту же профессию, что и этот человек.

Она станет врачом. Внимательно глядя и выслушивая людей, она будет прощупывать их тела и души. Без лишней болтовни, как вчерашний доктор, она определит, где сбой, и будет спасать людей. Молниеносность ее диагнозов всех поразит.

Когда в одиннадцать лет ты находишь свое предназначение – это все меняет. Искалеченное детство становится не столь уж важным. Отныне она хотела одного: стать взрослой, чтобы добиться высокого статуса врача. Жизнь устремилась к чему-то важному, она больше не сводилась к тому, чтобы терпеть абсурдные мучения, потому что даже страдание могло послужить лучшему пониманию больных. Оставалось только вырасти.