– Да уж, тебе есть за что сказать мне спасибо, – буркнула Хелен, но тянучку взяла. – Еще раз в такое влипнешь – уйду и брошу тебя. Что будем делать теперь?

– Веселиться, судя по всему, – сказал я.

Мы и правда повеселились в этом мире на славу. Потом мы прозвали его «Крима-ди-лима» – так назывался коктейль, от которого все там были такие веселые. Похоже на густой апельсиновый сок со сливками. От него не пьянеешь, а просто становишься довольным и смешливым. Мы его пили, конечно. Там все его пьют, даже младенцы. Нельзя не пить. Его вливают силой. Думаю, те Они, кто играл в старую добрую Крима-ди-лиму, считали, что будет забавно, если держать всех постоянно под хмельком. И все равно приятнее мира я, наверное, не видел – прямо как праздник длиной в месяц.

Поскольку я все время был слегка пьяненький, то научился грубить Хелен в отместку. Оказалось, что именно так с ней и надо. Мы с ней постоянно задирали друг дружку. Я перестал ее бояться, а до этого, честно говоря, побаивался, очень уж она была странная. А еще мне здорово помогло, что в Крима-ди-лиме Хелен постоянно ошибалась. Оказалось, не такая уж она и всезнайка, к тому же она никак не могла понять, что к веселью здесь относятся очень серьезно. Все-таки ее воспитывали слишком строго.

Чаще всего ошибки Хелен были связаны с ее властью над всякой ползучей гадостью. Она твердила, что это как раз не дар, а просто она любит всякую живность. Хелен ее и правда любила. Если мне случалось поругаться с Хелен, а потом хотелось ее успокоить, проще всего было найти какого-нибудь червяка, уховертку или крысу и дать ей. Тогда она заправляла волосы за уши и склонялась над подарком, сияя от уха до уха и приговаривая: «Ой какая красотулечка!»

– Никакая не красотулечка, – говорил я. – Я просто хотел тебя развеселить.

Беда в том, что в мире пьянчужек со змеями и пауками нужно быть очень осторожным, да и со слоновьими хоботами тоже. Местных стариков они вовсе не радовали. За долгие годы у них в организме накопилось столько крима-ди-лимы, что они уже видели змей там, где их нет. Поэтому к настоящим относились без особого восторга.

Мы с Хелен нашли работу в пантомиме, играли переднюю и заднюю половину лошади. Выступали мы каждый вечер на Эспланадо-ди-Популо, пока акробаты переодевались. Ходить в ногу мы так и не научились, но это считалось даже забавным.

Зрители слышали, как мы считаем: «Раз-два, раз-два, меняем ногу, да с левой, дурында!» – и просто падали со смеху.

За неделю мы заработали столько, что смогли купить Хелен новую одежду. Нам пришлось обойти уйму магазинов, потому что в Крима-ди-лиме черного не носят, а Хелен требовала именно черное. В конце концов она взяла их измором. Еще через неделю я тоже смог переодеться из людоедской рубахи, которая уже надоела мне хуже горькой редьки. Мой новый костюм был однотонный, красивого яркого темно-красного цвета. Продавцы считали, что он такой же строгий, как у Хелен.

В честь моих обновок Хелен раздобыла змею, скользкую, черную с ярко-красными пятнами, – тайком от меня. И протащила ее в тот вечер в свой конец лошади (задний). Я узнал про змею, когда она проползла по спине моей красной рубашки. Я высунулся по пояс из передней половины лошади, весь красный, и грязно выругался. Публика визжала от хохота, пока я вытряхивал проклятую змею из одежды, а потом она, шипя, сползла со сцены в толпу. После этого публика визжала уже не от хохота.

– Это же не змея! – заорала на меня Хелен. – Это разновидность ящерицы!

– А мне плевать! Не смей больше так делать! – зарычал я в ответ. – Залезай обратно в лошадь! Левой, правой, левой, правой!

Но нас освистали и прогнали со сцены. И потом чуть не уволили.

Еще одну крупную ошибку Хелен совершила, когда я пустил ее для разнообразия в переднюю половину лошади. Она говорила, что ничего не видит и это нечестно. А из передней половины лошади все было прекрасно видно – из пасти. На сцене Хелен застыла и уставилась на публику.

– Работаем! – рявкнул я на нее. Когда согнешься в три погибели внутри лошади, обхватив того, кто впереди, становится жарко и противно.

Но Хелен вскрикнула и бросилась к краю сцены. Такого я не ожидал. Сел и потянул на себя переднюю половину лошади вместе с Хелен. Хелен брыкалась, хотела выбраться, но не могла. Публика была в восторге. Я – нет.

– Пусти меня! – кричала Хелен. – Там на площади мама! Я ее с пяти лет не видела!

Она вскочила и побежала со сцены. Я еще сидел, поэтому меня поволокло следом. Я ехал по помосту и вопил:

– Это не она! Прекрати! Послушай! Это не может быть твоя мама!

К счастью, публика решила, что в жизни не видела ничего смешнее: лошадь разломалась напополам, и передняя половина в ярости развернулась к задней.

– Что ты несешь?! – закричала Хелен. – Это моя мама, это она!

– Нет, не она! Замолчи! – прошептал я. – Твоя мама осталась в твоем мире. Как же иначе? Она не умеет ходить по Цепям. Это та, кем стала бы твоя мама, если бы родилась здесь. Возможно, у нее даже есть здесь дочка, похожая на тебя, но я надеюсь, что нет, иначе мне ее очень жалко!

– Я тебе не верю, – проговорила Хелен.

– Сама подумай, – сказал я. – Ты же лучше меня знаешь, как устроена система миров.

И рассказал ей, как в мире скотоводов наткнулся на печатника, который был там волосатым всадником.

– И вообще, у бедной женщины удар случится, если ты набросишься на нее, нацепив пол-лошади! А потом лошадь лопнет, и оттуда выскочишь ты во всей своей красе! Напугаешь ее до смерти! Замолчи. А то нас снова освищут.

– Ладно, – надулась Хелен. – Я тебе верю. Но ты все равно не прав.

Передняя половина лошади развернулась и наделась на заднюю, причем с размаху, потому что Хелен никому спуску не давала, и представление продолжалось. Потом Хелен несколько дней была в прескверном настроении. И я ее понимаю. Я бы тоже расстроился, если бы вот так увидел маму. Более того, это напомнило мне о Доме с новой силой, и я теперь думал о нем так же неотвязно, как Хелен. Несколько дней мы вообще не могли разговаривать друг с другом как нормальные люди.

Но все же мы остались добрыми друзьями – и когда Граница позвала снова, я держался за Хелен. По-моему, мне было бы грустно, если бы стало некого подкалывать.

Следующий ход мы сделали за час до темноты. Уходить нам очень не хотелось. На Эспланаде как раз стало оживленно – все готовились к ночному веселью. Кругом бродили толпы смеющихся гуляк, угощавших друг друга очередным бокальчиком крима-ди-лимы, загорались разноцветные огни. Это было очень красиво, потому что небо здесь было желтое, и на нем мерцали белые звезды, а на желтом фоне тянулись гирлянды красных, зеленых и синих лампочек. Почувствовав зов, мы в последний раз отхлебнули крима-ди-лимы и двинулись по Эспланаде. Я уже говорил, что крепко держал Хелен за рукав. Мы точно не знали, где тут Граница, и я решил не рисковать.

– Богатыми будем, – сказала Хелен. – Я скопила приличную сумму.

– Раздай, – посоветовал я. – В следующем мире над тобой только посмеются. Уж деньги-то точно везде разные. Единственное, что ценят везде, – это золото.

Мы раздавали деньги горстями всем встречным детишкам. За это нам подарили по два воздушных шара, свисток – ну, такой, что если в него подуть, выскочит длинная бумажная трубка с розовым пером на конце, – и кулек карамелек. Вообще-то, мы ничего не просили, но такие уж они, жители Крима-ди-лимы.

Все это оказалось нам совершенно ни к чему. Граница захватила нас прямо напротив эстрады, и мы угодили в самую гущу войны. Мы увидели то же желтое небо с теми же мерцающими звездами. Разноцветных гирлянд, конечно, не было, мы оказались в чистом поле, там, где только что были дома́, росли кусты. Когда мы там очутились, справа послышался вой и появилась цепочка грозных красных вспышек. Над головой – фью-фью – свистело что-то маленькое.