Помимо закупки разных припасов, и службы, я всё же новую машину принимал, были и другие новости. Отец Нади в госпиталь попал. Оказалось, тот тоже воевал под Сталинградом. Сержант-телеграфист при штабе стрелковой дивизии. Сейчас тот излечивался в Подмосковном городке, где размешался госпиталь. Насколько я знал, проводив меня, Надя с мамой и сестрой, оставив Алёшу на моей маме, должны отправиться туда, навестить отца. С подарками, припасами, чтобы ему там не скучно было. В семидесяти километрах от столицы тот городок. За два дня должны всё сделать и вернутся. Возможно Надина мама останется при госпитале, чтобы за мужем ухаживать, ранение тяжёлое, осколочное с проникновением в грудь. Если удастся договорится, то под конец лечения они его к нам домой заберут, чтобы на дому долечивался. Меня постараются в курсе держать, почту ещё никто не отменял, так что пожелав им удачи, я и улетел. Кстати, немного денег выделил, чтобы за отцом было чем ухаживать, закупить что нужно. Остальное как лежало в тайнике, так и лежит. Там почти тридцать тысяч осталось. Надя о нём не знала, у неё на карте в банке лежали чуть больше пяти тысяч, вот и пусть лежат, это НЗ на всякий случай.
Так вот, запах был просто сводящий с ума, сало вкусно пахло, так что пока летел, пока садился на дозаправку, только и глотал слюни. А по прилёту, подхватив мешок, отправился по командирам. Не зря же те меня в тыл отправили, надо отблагодарить, вот все домашние вкусности и разошлись по рукам. Кстати, моё такое понимание ситуации командирам нравилось, так что подарки принимали в охотку, сообщив что вечером посидим, отметим, попробуем вкусности. Тем более отмечать есть что, меня утвердили на должности командира второй эскадрильи, и пусть в эскадрильи всего пять истребителей, считая мой, но главное воевать есть на чём и есть с кем. Парни опытные.
А на следующий день начались полёты, мою эскадрилью сразу включили в план боевых вылетов. Кстати, узнал насчёт штурмовиков. Их уже не было, вывели на пополнение и переформирование. За десять дней боёв от полка осталось всего два самолёта, латанных-перелатанных. Их оставили другому полку и отбыли в тыл. Вот такая она война. В этих сталинградских сражениях наш полк проявлял чудеса героизма и ведения боевых действий. По крайней мере потери у нас были минимальны, если так смотреть по статистике потерь по нашей Воздушной армии. Правда, и задания нам дают серьёзные. Мы работаем мы по прикрытию города. Но если возникает нужда, получаем и другие приказы. Например, первый боевой вылет моей эскадрильи, прикрытие пикировщиков «Пе-2», которые летели бомбить фронтовой аэродром противника. Хорошо поработали. В этом вылете я сбил один «мессер» из дежурной пары, что находилась над аэродром, а потом спикировал и выпустил «эрэсы» по зенитным точкам, для облегчения работы наших бомбардировщиков. Уничтожил две зенитки, да и парни постарались. Я с одной парой выполнял обязанности группы по расчистке воздуха, ещё одна пара непосредственно сопровождала «пешки». Тут и они подошли, две эскадрильи, пятнадцать машин общим счётом, и смешали с землёй стоянку техники и склады с бомбами и «ГСМ». Вот при возвращении на нас навалились двенадцать «мессеров», видимо с другого аэродрома. Ох и пришлось покрутиться. Обошлось без потерь, все вернулись, но два вражеских истребителя заземлили, ещё один уходил с дымами. «Пешки» потерь не понесли. Немцы прорваться к ним не смогли. Так сопроводив «больших» до их аэродрома, мы повернули к своему, благополучно вернувшись. Я сдал машину механику, требовалось заправить и боекомплект пополнить, а сам направился в штаб на доклад, куда и остальные лётчики моей эскадрильи потянулись.
Постепенно я втянулся в боевую работу, воевал, и мой личный счёт поднялся до тридцати одного сбитых лично, когда произошла трагедия. При заходе на посадку, а мы отбивали очередной налёт на город, два «Хейнкеля» на моём счету, внезапно вынырнувшая пара «охотников», подлетевшая на бреющем, дежурная пара их не заметила, срезала меня. Высота небольшая, я ничего не успел сделать, и самолёт грохнулся на полосу, комом металла и стали закрутившись. Хорошо баки пустые, иначе полыхнул бы. Всего я этого не видел, потерял сознание, когда в полосу врезался.
Очнулся я в санитарном эшелоне, лежал на нижней полке весь в гипсе. Очнулся раз и навсегда, сознание ясное было. Тело болело, явные переломы ныли, но уходить обратно в беспамятство я не спешил. Осмотрелся, снаружи явно ночь и редкие фонари мелькали, похоже мы через какой-то город проезжали, те изредка освещали купе. Пить хотелось просто страшно, все мысли только и были о живительной влаге.
В купе из персонала никого не было. На соседней нижней полке лежал раненый весь в бинтах и монотонно стонал. Кто на верхних лежал не видел, только рассмотрел свешивавшиеся руку или ногу. Пить хотелось с каждой минутой всё сильнее, пошевелится я не мог, гипсовый каркас не давал, да и мышцы деревянные, не пошевелишься. Лишь отметил что ноги чувствую, это хорошо, позвоночник цел. Я пытался подать голос, но из горла лишь вырвался хрип, попытался набрать слюны, смочить горло, и не сразу, но получилось, так что попытался окрикнуть:
- Эй, есть там кто?
Полуоткрытая дверь купе давала надежду что меня услышат, и не сразу, но действительно услышали. Зашёл полусонный санитар, что дал мне напиться, узнал, как у меня дела, ловко подсунул утку, и ушёл. А я вскоре уснул. Надо завтра врача расспросить, узнать, что со мной, а то санитар ничего не знает.
Наш эшелон шёл на Москву. Там центральный узел приёма раненых, дальше уже распределяли по тыловым госпиталям. Далеко не все оставались в столице. Правда, местных, москвичей, старались оставить, особенно если родственники есть. У меня были, и я предупредил об этом врача, так что теперь знал, что попал в списки тех, кого высадят в столице. Также я узнал о своём состоянии. Пара сломанных рёбер, левая рука, и серьёзный перелом правой ноги, мне её практически по кускам собирали, и в результате та укоротилась на пять сантиметров. В общем, ранения такие, спишут под чистую, воевать и летать мне больше не придётся. Чудом уцелела левая нога, та где я в прошлом году получил ранение в колено. Она одна не в гипсе, ну и правая рука. Хорошо меня в обломках истребителя поломало, перемололо, можно сказать.
За два дня эшелон добрался до столицы, и там уже привычное для меня дело. Опять ночью разгрузка, перевозка до госпиталя, и выгрузка на койку. В этом госпитале я ещё не бывал, ранее лечился в другом.
Утром при обходе консилиума врачей, в этот раз просить гитару или баян я не стал. Как оказалось, у Кирилла напрочь отсутствовал музыкальный слух, отчего тот и не стал музыкантом при такой-то маме, вот и я не стал разубеждать. Не умею так не умею. Иначе палево будет. Так и терпел. А записку я через санитара своим передал. На завод к отцу унесут, а тот постарается помягче сообщить остальным. Надю не хочу волновать, ещё молоко пропадёт. Да уж, ситуация. Всего две недели назад покинул Москву, улетев на фронт воевать, и вот вернулся в таком виде. Голова лысая, в нашлёпках ран, зелёнкой всё обмазано, в гипсе. Открытые части тела тоже в зелёнке, ссадины замазали. Вид ещё тот, ужасный. При первом ранении я куда лучше выглядел.
В общем, будем лежать и лечится. Раз для меня всё, врачи уверенно говорят, что летать я не смогу, комиссию не пройду, даже пытаться не стоит, так и не буду, хватит, навоевался, то стоит поискать себе работу по мирной профессии. С другой стороны, летать не смогу, но при штабе-то службу нести вполне. Вплоть до начштаба полка могу дослужится, или какую другую должность получить. В общем, до конца войны можно будет где найти место, чтобы дослужить и вытянуть стаж до майора. А это уже старший командный состав, другое дело, и группа по инвалидности тоже другая. Точнее отчисления по ним. После обеда, ел я сам, правая руках хоть и плохо слушалась, отбита, вся в синяках, но действовать ею мог, и лёжа, ел супчик. А что мне на гипс постелили клеёнку, поставили тарелку на грудь, и я поел, в прикуску с белым хлебом, пока санитарка по очереди кормила других. Когда она закончила, я уже очистил тарелки, аппетит у меня был ого-го, второе съел и компот из яблок выпил. Хорошо.
