Я взглянул на лицо Ким. Сказанное мной заметно испортило ее миловидное личико. Оно стало похоже на маску, бледную и безжизненную. Из ее глаз неудержимо потекли слезы, оставляя темные следы от косметики. А правая щека стала нервно подергиваться, искажая лицо до неузнаваемости.

Я понял, что мои слова кучно легли в цель.

Анна Семеновна Ким больше всего в жизни боялась тюрьмы и сумы. В возрасте восемнадцати лет она по рекомендации своей тети поступила на работу в продовольственный магазин. Проработав в магазине чуть более года, Анна научилась всем премудростям советской торговли — ловко обсчитывать и обвешивать. Она стала настоящим психологом и с первого же взгляда определяла, как действовать — обсчитать покупателя или обвесить. Если покупатель внимательно смотрел на весы, она легко обсчитывала. Если был не особо внимателен и больше смотрел на товар, она обвешивала.

Ее книжка в Сберегательном банке регулярно пополнялась вкладами, а импортный холодильник еле закрывался от обилия деликатесов. Вскоре юная продавщица купила себе кооперативную трехкомнатную квартиру, которую обставила модной, равно дорогущей, мебелью.

Ее знали практически все руководители города и нередко обращались к ней с просьбой достать какой-нибудь дефицит.

Но, как это часто бывает, счастье закончилось в один момент. Ким арестовали за хищение государственного имущества и поместили в небольшую камеру местного изолятора. Она сидела там, покинутая всеми друзьями и знакомыми. Каждый из них моментально забыл ее, словно и не было.

От тюрьмы ее спасли прекрасная внешность и молодое тело. Она вступила в так называемую запрещенную связь со следователем, ведшим ее уголовное дело. Эта связь продолжалось около полугода — то есть весь срок, что она провела в изоляторе.

Через четыре месяца Анна Семеновна поняла, что забеременела, и тут же сообщила об этом следователю. Спустя еще два месяца ее выпустили. Сделав криминальный аборт, она через некоторое время забыла о страшных днях, проведенных в тюрьме. Сейчас, слушая сидевшего перед ней милиционера, она моментально вспомнила камеру, в которой провела долгих шесть месяцев.

В этот раз, судя по раскладу оперативника, ей светило намного больше, чем тогда. Перспектива женской колонии в Пановке или Козловке, о которых она слышала в изоляторе, ее совсем не прельщала. Она понимала, что там будет, если все пойдет по худшему сценарию. Холодок ужаса медленно прошел по ее лопаткам и охватил все тело. От ледяного страха занемели ноги. Анна почувствовала, что теряет сознание и инстинктивно схватилась за край стола.

Я протянул ей стакан воды, и она выпила сразу весь.

— У меня есть шансы? — совсем другим тоном заговорила Ким.

Я кивнул.

— Ладно, вынуждена поверить, мне ничего другого не остается. Записывайте, — выдохнула она.

— Вот и хорошо, — подбодрил я. — Вы умная женщина, это сразу видно. Сейчас вы пойдете с сотрудником и расскажете следователю все, что вам известно по этому случаю. Советую ничего не скрывать, ибо маленькая ложь вызывает большое недоверие. Вы прекрасно знаете, чем это может закончиться.

Старостин вывел Ким из кабинета. Она обернулась у двери и произнесла:

— Не закрывайте меня, прошу вас. Моей вины в смерти вашего сотрудника нет. Я просто передала ему то, о чем попросил меня муж. Я не знала, что они готовили аварию. Я за него отвечать не хочу. Я вам могу пригодиться, я много знаю.

— Хорошо, Ким, хорошо, — успокоил ее я. — Мы еще с вами встретимся и обсудим все.

Они вышли. Оставшийся чистым на столе лист постановления об аресте вновь напомнил мне об Агафонове.

Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал голос телефонистки:

— Соединяю с Москвой!

Разговор с Москвой был тяжелым. Мне, уже в который раз за эти два дня, пришлось подробно докладывать обстоятельства произошедшего ДТП.

Сотрудник главного управления уголовного розыска то ли плохо слышал меня, то ли не понимал, о чем я говорю, но постоянно перебивал, пытаясь уточнять какие-то ему одному важные моменты. Эти постоянные вопросы казались лишенными смысла и просто выводили из равновесия. Меня как будто ловили на каких-то противоречиях.

— Анатолий Иванович! Я вам об этом уже дважды рассказывал, вы плохо слышите меня? Что конкретно вам непонятно, и что я должен еще раз повторить? — стараясь говорить спокойнее, спрашивал я.

— Постойте, постойте, Анатолий Иванович! Я уже вчера отправил шифровку на ваш адрес, в которой все досконально изложил. Неужели вас не ознакомили? Или что-то еще непонятно?

Я чувствовал, что выхожу из себя, и поэтому, воспользовавшись паузой в разговоре, сделал несколько глотков воды.

— Абрамов! Мы вчера вечером получили копию оперативного сообщения КГБ, в котором содержится информация о готовящемся на вас покушении. Насколько мне известно, они информировали вас об этом лично? Как вы отреагировали, какие меры предосторожности вами предприняты?

— Анатолий Иванович! Вы абсолютно правы. Я был проинформирован, но в этой бумаге, если вы ее внимательно прочли, говорится о покушении на меня лично, а не на моих сотрудников. Что я мог предпринять по этой информации? Да ничего! Просто стал более внимательно относиться к своей безопасности. У меня, вы знаете, шесть машин, и все они в разъездах. В каждой машине по четыре сотрудника. Теперь что нам всем — сидеть безвылазно в городе? Тогда прошу вас, скажите, как нам работать, когда все фигуранты и техника разбросаны по всему Казахстану?

— Виктор Николаевич! Успокойтесь, не надо горячиться. Вы правы, надо работать и возвращать машины. Но нужно соблюдать осторожность, беречь людей! Если бы вы предупредили водителя, я думаю, что ДТП можно было бы избежать.

— Извините меня, но я с вами не согласен. Я вчера лично разговаривал с водителем. Лапина я знаю много лет, он очень опытный водитель и не раз был в различных передрягах. Так вот, он вчера мне сказал, что уйти от удара было невозможно. Идущие сзади «КамАЗы» закрыли ему все возможности маневра. За рулем тех машин были опытные водители, умеющие делать такие дела. А если бы Лапин попытался уйти в кювет, то на такой скорости шансов выжить не было бы ни у кого. Он хотели остановиться, но «КамАЗ» сзади раздавил бы их. У меня к вам вопрос, Анатолий Иванович! Я согласно приказу МВД СССР являюсь заместителем оперативно-следственной бригады. В мою непосредственную задачу согласно этому же приказу входит оперативное обеспечение всех следственных действий группы, а также оперативное сопровождение этого уголовного дела. Есть руководитель группы Лазарев, скажите, почему за это ДТП отчитываюсь я, заместитель?

— Не задавайте мне провокационных вопросов! Вы и так хорошо знаете ответ. Советую быть внимательней в работе с подчиненными и не забывать об осторожности не только в действиях, но и в выражениях. Думаю, вы не настолько глупы, чтобы не понять моего совета.

— Спасибо. Если у вас ко мне больше нет вопросов, то позвольте мне заняться своими делами?

Попрощавшись, я положил трубку и с облегчением сел в кресло.

«Да, советчиков и учителей, как всегда, много, — подумал я, — вот только настоящих помощников нет!»

Вспомнилось выражение моего начальника: «Тот, кто не может работать сам, обязательно учит других».

«Интересно, что решит Москва — направит кого-то разбираться сюда или все спустит на тормозах? Последнее вполне возможно», — подумал я.

Поднимать по этому случаю большой шум было не в интересах Москвы. Вот если бы руководителем группы был я, то с меня спросили бы по полной программе. А тронуть Лазарева, родного брата первого замминистра внутренних дел СССР, они явно не решатся. Старший Лазарев не позволит копать.

Сейчас или в самое ближайшее время они должны как-то прикрыть Лазарева. Подставлять они его не будут. Пришлют нового руководителя, вот тогда могут что-то и предъявить, в том числе и мне.

Я сидел за столом, тяжелые мысли, меняя одна другую, проносились в моей голове. Вывел меня из этого состояния звонок телефона. Он показался мне таким резким, что я аж сморщился. Звонил Уразбаев Расих.