– Господам угодно прокатиться, – раздалось снизу.

Гекча поднялся с асфальта.

– С вашего разрешения мы хотим воспользоваться этим автомобилем.

В профессоре, еще не остывшем от словопрений в Военно-Техническом Бюро, закипело холодное бешенство.

– Может быть, вам еще что-нибудь нужно? У моего коллеги, например, есть хорошее исподнее… Совсем чистое…

Этот вопрос остался открытым, оттого что кто-то крикнул:

– Профессор! Коллега!

Нарушив все правила конспирации, на дорогу выбежал один из делегатов и начал трясти руку Папе Цаплеру.

– Не пугайтесь, профессор. Тут все порядочные люди, – приговаривал делегат.

Близоруко щурясь, профессор разглядывал говорившего, не в силах поверить своим глазам, и наконец всплеснул руками.

– Сеньор Себасьяно? Вы? – спросил он с великим изумлением. – Вы на большой дороге? Вам что, мало платят на кафедре гидравлики?

– Одну минуту, профессор! – перебил его делегат. – Среди нас нет грабителей!

Ага… Вот и ощущения вернулись. Из бесплотного духа, витавшего в кабине над профессорскими головами, я стал живым человеком. Чувствующим, видящим, способным к действиям. В руках автомат, и взгляд с прищуром. Так. На всякий случай. Я же понял, что это не враги.

Профессор полуобернулся ко мне и вполголоса, но так, чтобы слышал водитель авто, сказал:

– Это профессор Цаплер. Порядочный человек… Мне думается, что он на нашей стороне… Позвольте, я поговорю с ним.

Я пожал плечами. Машина у нас, считай, имелась. Водителей в нашей компании тоже хватало, так что вполне можно было бы обойтись без помощи и даже согласия, но я все-таки кивнул. Все-таки хозяин за рулем своей машины выглядит убедительнее, тем более что, оказывается, и личность он тут достаточно известная.

– Пожалуйста. Но ничего лишнего…

– Конечно нет, – успокоил меня делегат, ничего, похоже, плохого не подумавший. – Я только объясню, что его автомобиль послужит благородному делу.

Пропаганда – дело хорошее, однако сейчас не время для митингов.

– Хорошо. Только не объясняйте какому…

Делегат повернулся к профессору:

– Уважаемый коллега! Я не вправе рассказать вам всего…

Тот, кого мой соратник назвал профессором Цаплером, ехидно и невежливо перебил коллегу:

– Я не настаиваю на том, чтобы узнать хотя бы и половину. Не принимайте меня за идиота… По виду ваших друзей и так понятно, кто вы такие.

Делегат сбился, подавившись готовой соскользнуть с языка фразой.

– Вы знаете мой образ мыслей. За последние сорок пять минут он стал еще более радикальным, поэтому давайте ближе к делу… Если вам нужна помощь двух бедных провинциальных профессоров, то мы готовы оказать вам ее.

Наш товарищ затряс его руку еще сильнее:

– Спасибо, профессор! Я знал, что в трудную минуту вы будете рядом с нашим многострадальным народом!

– Короче.

– Нам нужен ваш автомобиль.

– Вас преследуют? Вы бежите?

– Что вы! Мы просто планомерно отходим, – с достоинством ответил коллега. – Из тактических соображений.

Папа Цаплер посмотрел на Самомото. Тот с интересом ждал, чем закончатся переговоры.

– Ладно, – сказал профессор. – Я тут подумал и решил, что для Военно-Технического Бюро это будет покруче, чем репейник. Репейнику еще расти и расти, а тут – раз, и готово…

Я его понял – интродукция все-таки имеет смысл, – и товарищ за рулем грузовика кивнул:

– Мы поможем вам. Приятно, когда в такую тяжелую минуту лучшие представители нашего многострадального народа пожелали составить нам компанию.

Он повернулся ко мне, сразу определив, кто тут главный. Пару секунд мы мерились взглядами. Очевидно, профессор решал, какой тон выбрать для разговора. Я представлял, что сейчас творится в его голове, и поэтому не удивился его выбору. Профессор решил говорить с позиции силы. Ну, сразу видно, что не профессор психологии.

– В тех кустах у вас никто не прячется?

Слово «прячется» мне не понравилось, но я простил его этому штатскому – все-таки не лингвист он, а, похоже, какой-то ботаник:

– Нет. В тех кустах у нас никого нет.

Глядя на меня, новый знакомец достал из бокового кармана тонкую трубку. Покатав что-то во рту, поднес ее к губам и с силой дунул в сторону кустов. Там громыхнуло. В стороны полетели ветки и осколки камней. Один из осколков ударил меня по ноге. Черт! Больно же! Как бы даже не больнее, чем когда меня штыком пырнули.

Пережидая звон в ушах, я с искренним интересом оглядывал вывороченную рядом с дорогой ямину. Ого! Никак не хуже гранаты. Только вот как он ее во рту уместил и через трубочку выплюнул?

Через мгновение на дороге остались только автомобиль, профессора и я.

– Что случилось? Кто стрелял?

Папа Цаплер присел на корточки так, что голова его оказалась рядом с головой нашего товарища.

– Это хорошо, что у вас там никого не было, – сказал он назидательно, кося глазом в мою сторону, – а то могло бы произойти несчастье…

Если б профессор удосужился поднять вверх палец и потрясти им, то стал бы похож на бродячего проповедника. Только вот яма в земле намекала на то, что проповедями этот интересный человек может и не ограничиться. Чтобы не оставаться в долгу, я улыбнулся и подбросил на ладони пистолет.

– А это – пистолет Марголина с глушителем. Если выстрелить кому-нибудь в руку, в ногу… или даже голову, то эффект будет примерно тот же, хотя шуму – гораздо меньше… Я считаю, что мы договорились?

Профессор наклонился, близоруко разглядывая оружие в моей руке.

– Похоже, вы очень серьезные люди, – наконец сказал он.

– Не сомневайтесь, – подтвердил я его догадку. – Но если мы отсюда не уберемся, то всем нам будет плохо.

– Уговорили, – буркнул профессор. Повернувшись к товарищу, так и не покинувшему кабины грузовичка, скомандовал: – Самомото! Мы уезжаем.

– Что за люди?

– Общество, – ответил Папа.

– Хорошие люди, – с чувством заметил ученый, рассматривая автомат на Зеббовой груди.

Тот махнул рукой, и с задней стороны грузовика послышался топот многих ног, хлопнула дверца.

Профессор обеспокоенно заозирался:

– Ты бы предупредил молодых людей… Мало ли что…

– Да! – сказал Папа Цаплер. – Там у нас ящики… Так вы с ними поосторожнее.

– Что-то ценное? – поинтересовался я. – Достояние угнетенного народа?

– Нет. Овощи. Продукция с лабораторного огорода…

В голосе профессора чувствовалось нечто недоговоренное. Я посмотрел на дымящиеся останки куста, потом на профессора. Тот, ухмыльнувшись, ответил на немой вопрос:

– Эта горошина с той свеклой, что в фургоне лежит, на одной грядке росли…

– Биовзрывчатка, – внес ясность желчный Самомото. – В машине не плевать и не курить.

Он явно хотел произвести впечатление на нас, но просчитался.

– Других предосторожностей не нужно? – небрежно поинтересовался я. – Чесаться и бить чечетку не возбраняется?

Папа Цаплер оглядел меня, словно редкость, бог знает как попавшую в его руки. Ему явно хотелось сказать что-то колкое, но ученый благоразумно сдержался. Вместо этого он с печальным вздохом произнес:

– Я не знаю, насколько вы матерый революционер, но в плане науки, друг мой, вы дремуче невежественны… Вы даже не представляете, с чем столкнулись!

– Почему же? Но самое главное для меня в данный момент то, что, по-видимому, у вас есть все необходимые документы от Министерства Нападения.

– Господи! – Он воскликнул так, словно я спросил его о чем-то неприличном. – Документы… Да уж конечно! Мы же на них работаем!

– Работали, – поправил Папа Цаплер товарища. – Все уже в прошлом…

– Значит, помех на нашем пути будет не много.

– Если ваши приятели не подорвут нас по дороге, – сказал Самомото, – то мы довезем вас хоть до президентского дворца, если вам туда нужно.

– Вас знают? – удовлетворенно спросил подошедший Председатель, услышав то, что хотел услышать.

Профессора переглянулись с самодовольными улыбками: