– Гадина, да…
– Ты вот зачем арбуз притарабанила? Скиснет на солнце-то…
– Ничо не скиснет. Слупасим, как миленькие.
– Уссымся же! Савич говорила, станций не будет до ночи. – Ничо не уссымся. Чо ты? Остановимся еще сто раз.
Обеда же тоже не будет, вагон со столовкой бомбанули вчера. А мы им и наобедаемся.
– Вагоном? – рассмеялась Маша.
– Арбузом.
– Фу, он же теплый будет.
– Вагон? – теперь уже смеялась Маня.
– Арбуз!
– Он и был теплый. Они всегда теплыми растут. Их уже потом, когда сорвут, на леднике охлаждают, чтобы жажду людям утоляли.
Слишком жарким получился конец лета в сорок первом году, они ехали уже почти неделю, а дождика так и не было ни одного. В некоторых водокачках на станциях даже вся вода высохла. Зато урожайным выдался тот год: арбузы, дыни, виноград, помидоры, яблоки, другие овощи и фрукты девчонки видели каждый день.
– Ух! Гляди! Лен цветет!
– И чо?
– Красиво.
До самого горизонта, встык безоблачному синему небу, со всех сторон плескалось огромное море светло-синих цветов.
– Да… Лен-конопель… Синее такое все. А это разве лен? Я думала, он коричневый, – задумчиво спросила Маня.
– Дурочка. Он потом коричневый, когда из него веревки делают и тряпки. А когда цветет – он синий-синий очень, как незабудки. Видишь?
– Дай шаркунок!
– Не-а… – Маша крепко сцепила кулачком ворот сарафана, под которым на суровой, видимо пеньковой, нитке болтался невзрачный берестяной шаркунок, будто подружка собиралась отнять его силой.
– Ну дай… Я же отдам потом…
– Ты мне тогда два дня не отдавала. От самого Николаева… И в тупике когда стояли… Не дам, не проси.
– Жадина-говядина, пустая шоколадина!
– Ну и пусть! Зато у меня мой шаркуночек есть!
– Жмотина!
– Ну и пусть! Ты же тогда как-то не так обзывалась?
– Буржуйка?
– Нет.
– Жадница?
– Да! – смеялась Маша. – Жадница… Получается: и жадная, и задница…
– Не дашь – я с тобой вообще разговаривать не буду до вечера. Дай!
– Маня, не попрошайничай, пожалуйста. Он же мой. Он же только у меня должен быть. Я же его нашла.
– Я его нашла! Я первая увидела.
– А подняла его я! Значит – мой!
– И мой! Я же не насовсем, на денек только. Желание загадаю, и все. Дай?!
– Пионерка, а в сказки веришь. Не дам.
– Всем расскажу, что ты хоть тоже пионерка, а сама у боженьки просишь!
– Не прошу, а загадываю! Не у боженьки, а у шаркунка!
– А он взаправду желания исполняет?..
– Смотри, уж сколько едем, а лен все не кончается. Синий-синий, как море.
– Ага… Синий-синий, как небо… Красиво… Хорошо… Не жарко…
– А вон там журавли летят, смотри!
– Да, опять снова летят. Какие-то они маленькие. Может быть, это утки?
– Нет, журавли!
– Утки!
– Журавли. Только они далеко.
Девочки надолго замолчали. Просто ехали, слушали ритмичные колесные стуки и гудки паровоза, таращились на поля, редкие перелески и высокое синее небо.
– Да… – напевно выговорила Маня. – А наши парни, дураки, все на фронт убежали.
– Как это?
– Так это! Еще утром на станции. Спать надо меньше. Савич как сирена орала, а чо орать-то? Все! Тю-тю! Догонять их не стали. Телеграммы на прошлые станции пульнули с приметами по списку, и все. Вояки! Твой Пашечка их подзудил, наверное. Вертля! Сели на встречный товарняк и укатили. Даже все средние отряды тоже. Пашка их подговорил. Блоха на гребешке! Теперь у нас из-за него целый эшелон малышни и баб. Приедем на Урал, нам скажут: «Давайте делайте гранаты», а мы скажем: «Мы не можем, у нас парни на фронте, а малышня обсерлась».
Маша поднялась, одернулась и села на коленки.
– А… как же?..
– Так же!
– И Паша убежал?
– Тетеря сонная. Я думала, ты знаешь…
– Мы же звезду смотреть хотели ночью.
– Теперь вдвоем посмотрим. Что ее смотреть? Она уже три дня за нами едет.
– Мы же загадали, если она отстанет, значит, мы уже приехали в новую жизнь.
– Так это же Полярная звезда. Не знаешь ничего по географии! На Украине ее не было. А тут она везде висит. Вот ночью поглядишь, она опять поедет рядом с нами. Понимаешь? Мы, получается, уже приехали! А он давным-давно в другую сторону поехал. Назад, где нет звезды… Обратно…
Маша плюхнулась на сено и прошептала сквозь слезы:
– Его убьют!
– Маш, ты чо, влюбилась, – приподнялась над нею Маня, – ты влюбилась, бедная? Да ты не волнуйся, может, он героем станет. Война-то скоро кончится. А он поймает Гитлера. А мы ему гранат наделаем на «Уралмаше». Мы же без парней гранаты сможем делать? Правда? Да?
– Убьют его! Убьют…
– Маша, что ты говоришь? Кому он нужен, твой этот Пашка-вошка? Из-за него, что ли, немцы на нас войной напали? А на фронте кормят хорошо, каждому дают две банки тушенки в день! Сколько можно порчеными помидорами, грушами и арбузами пробавляться по овощным вагонам? Хоть мяса парень поест досыта. Еще и Гитлера убьет. К Новому году приедет в орденах и медалях. Не реви ты, глупая! Все же хорошо! Наше дело правое, победа будет за нами!
Маша перестала плакать, села рядом.
– Хорошо… Ты сама придумала его вошкой дразнить?
– Я придумала! Сама!
– Смешно.
– Вернется, вместе посмеемся… Не реви…
– Хорошо, что мы с тобой! Давай всегда вместе будем.
– Будем-будем! Мы и так всегда вместе были. Ты вот помнишь, где нас поймали?
– На рынке… под прилавком…
– А город помнишь?
– Нет. Башню помню и собак.
– Ну, собак я тоже помню, с ними в обнимку спать тепло. Давай, когда вырастем, собак себе заведем больших? Пойдем на улицу и подберем себе пару бродячих псов, на наших тех похожих. Возьмем?
– Возьмем. А мы еще не выросли?
– Нет. Надо в комсомол вступить сначала.
– Смотри, а лен все не кончается…
– Ты не отвлекайся. Надо же знать, откуда мы взялись. Я, кроме шаркунка, вообще ничего толком не помню.
Базар, башня, собаки, шаркунок…
– Там еще трамваи были. Много трамваев…
– Точно! Значит, город был большой! Киев? Одесса?
– Да не похоже. Холодно там было. Помнишь, нас привезли к детдому, будто кукол завернутых? Помнишь? В больших и длинных полушубках. Таких зипунов на Украине осенью не бывает. Может, мы из Москвы?..
– Эх, Машка, Машка, беспризорная ты моя душа!
– Маняшка, Маняшка, подружайка ты моя сердечная!
Потом они опять просто ехали, устроившись на самом краешке вагона, свесив ноги вниз, просто молчали и смотрели на алый закат. Маша, уткнувшись в плечо подруги, тихо плакала.
– Не плачь, Машка. Подождать немного надо. Вернется твой живчик. Мы же девочки. Дождемся, пока мальчишки гадов победят, все опять хорошо потом будет. Костры будем делать, песни петь. Смотри, какие здесь вечера быстрые. Раз – и темно. Вот она и звезда твоя, как миленькая. Солнышко еще не закатилось толком, а уже и луна, и звезды!
– Где это?
– Гляди, плакса!
– Ой! Маруся, глянь! Вот же она опять!
– Я же тебе говорила. Так и приедем мы с ней. Почти приехали.
– Скорей бы уже. Буду ждать. Я дождусь.
– Подожди. Уже скоро. Видишь, льна снова не видно, коричневый опять уже.
– Это потемки потому что. Так-то он синий.
– Синий… Да… Дай шаркунок! – лукаво усмехнулась Маня.
– Ты что? Не поняла? Не дам!!!
– Тогда я завтра с тобой не буду разговаривать! Бойкот тебе будет!
– Ну и не разговаривай.
– Ну и не буду!
– Ну и не надо!
– Жадница!
– Передница!
Будто подслушав их разговор, поезд замедлил ход, зашипел и остановился на темном полустанке.
– Я тогда сейчас к малявкам ночевать пойду, а ты тут сама свои звезды считай! И не забудь двери на ночь задвинуть, а то опять выстудит весь вагон.
– Не уходи, Маня!
– Люби меня, как я тебя, и будем верными друзьями! Завтра – молчок! Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот и съест! Я с тобой, Машка, не разговариваю!
