Так что в Приднестровье население уже понимало, что их ждет, поэтому решило защищать свои интересы. Сначала – мирно. Но переговоры зашли в тупик, и тому способствовали многочисленные провокации. Появились первые жертвы среди мирного населения. На помощь русскоговорящим устремились украинцы, жители России, подтянулись казаки из Ростова. Молдова решила побряцать оружием, и началась кровавая баня. 18 июня в Приднестровском городе Бендеры вовсю орудовала молдавская бронетехника, которой местные жители, имевшие только легкое стрелковое оружие, ничего не могли противопоставить.

Начались уличные бои. Отец Шмидта Николай Иванютенко был в числе оборонявшихся. С молдавской стороны по защитникам города били снайперы, не разбирая, кто оказывался в прицеле – старики ли, женщины, мужчины, подростки, с оружием или без.

Густо сыпались мины, разнося вдребезги стеклянные витрины, вгрызаясь в стены панельных пятиэтажек, срезая осколками деревья и человеческую плоть.

Когда снаряд ударил на противоположной стороне улицы, Николай услышал пронзительный крик. Незнакомая женщина лет сорока, держась рукой за окровавленное бедро, пыталась заползти в подъезд соседнего дома. Рядом с ней, тонко крича, сидела девочка с маленькими, смешно торчащими светлыми косичками.

– Мамааааа, мамочка! – Девочка пыталась помочь женщине опереться на себя и добраться до спасительного подъезда, густо увитого диким виноградом.

– Беги, Настенька, беги, дурочка, – плакала мать, отталкивая от себя ребенка.

Ей никак не удавалось встать, и она с каждой попыткой теряла все больше сил.

Из-за стволов раскидистых каштанов, лязгая металлом льющихся полированных гусениц, выкатилась молдавская БМП. Иванютенко бросился к матери с ребенком, надеясь спасти их, поднять, впихнуть в этот злосчастный подъезд. И тогда с бронемашины по бегущему человеку дробно стукнул спаренный пулемет.

Свет вдруг померк в глазах бывшего лейтенанта, и для мужчины все закончилось. Николай умер на бегу. Пули вошли в позвоночник, сердце и легкие, сбив его тело на тротуар, словно кеглю.

Волосы мертвого перебирал теплый июньский ветер, и кровь, похожая на терпкое красное вино, медленно разливалась по асфальту.

В августе войну завершили российские миротворческие войска. Но эта боль, эта ненависть и стремление убивать, зародившиеся, видимо, в Афганистане, еще долго трепали бывшие колосья снопа, что когда-то звался – СССР.

Ничего этого Сергей Сокольских не знал и о тех событиях представления имель очень смутные. Да, была в том регионе война, погибли люди. И у него, Сергея, тоже ведь была война – настоящая. Сколько их уже было? Но каждая из этих чужих войн была как своя, ведь все они были так похожи. Непростительно похожи.

– Птица, сторгуй винтарь. – Шмидт, мысленно вновь переживший все те события, которые застал совсем мальчишкой, молчал уже больше получаса. Выкурил три сигареты. А теперь вот сменил тему.

– Который? – удивился Сокольских.

– «Мосинку», конечно, остальное у тебя откровенное барахло.

– Да? А АКМ?

– А куда я с ними? До первого военного патруля? Нет, давай «Мосинку». Сколько хочешь?

– А сколько предложишь? Только не жмись, у тебя вон тачка есть, купил же на что-то.

Шмидт назвал цену.

– Да, негусто… – протянул разочарованно Птица.

– Да брось, Есаул тебе все равно за нее много не даст, ты же ему оптом все сдавать будешь.

Сергей подумал: «Что мне винтовка? Себе не оставлю».

«Болтовки» Сокольских не любил, но не потому что они были плохими, скорее, наоборот, очень даже отличными. Просто стиль у Птицы был не тот, ну вот не с руки ему было затвор передергивать после каждого выстрела, поэтому предпочитал автоматику. В тех условиях, в которых он существовал как сталкер, автоматика была предпочтительнее.

– Давай так, продам за полцены от той, что ты предложил… не удивляйся, у меня условие есть. За полцены – и мне будут нужны твое время, машина и бензин.

– Надолго? А то как бы мне твой винтарь золотым не вышел.

– На «нормально», – успокоил его Птица. – Сам увидишь.

Есаул, грузный, но крепкий мужчина за пятьдесят, осмотрел выложенные перед ним трофеи.

– Где ты их столько взял, я даже спрашивать не буду. – Скупщик снял очки в старой роговой оправе. – Автоматы твои – сильно потрепанные, да и кто у меня их купит? Много не дам, и не проси. Обрезы и Форты, пожалуй, быстро уйдут, хочешь мне сдавай, хочешь – сам покупателя ищи.

Птица чего-то подобного и ожидал. «Мосинку» он уже отдал Шмидту, а вот ТТ, ППС-43 и «Беретту» оставил у себя.

– «Калашников», он «Калашников» и есть, что с того, что старый? К тому же там один вообще очень даже хороший, – парировал Сергей.

– Ага, а три других – не очень. В общем, я тебе свое мнение выразил, думай сам.

Есаул повернул к Птице большой, с крупными цифрами, старый электронный калькулятор.

– Вот столько будет за все.

Сокольских посмотрел на экран калькулятора и разочарованно поджал губу.

– Есаул, может быть, часть бартером проведем? Что у тебя есть, из нового?

Продавец небольшого магазина, со старой, еще советской вывеской «Промтовары», поднялся, скрипнув стулом, снял с полки несколько коробок. Открывая одну за другой, он что-то там осматривал, потом убирал на место или откладывал в сторону.

– Так, что тут у нас может быть интересного для Птицы… Угу, это ему не нужно, это тоже, а вот это покажем…

Интересными оказались несколько импортных охотничьих ружей. Но было дорого. А вот одна вещь действительно привлекла внимание Сокольских.

– «Сайга?» – Сергей взял в руки оружие.

– Да, модификация «Тактика 040-05 М». Кушает твой любимый 12-й калибр. Хороший агрегат, я знал, что заинтересуешься.

Охотничий полуавтоматический карабин был удивительно красив. Ствольные накладки из лакированной фанеры, точь-в-точь как у легендарной снайперской СВД, а вот приклад – откидным металлическим уголком со «щекой», уже как у новой «Драгуновки».

– Есть, кстати, и планка «ласточкин хвост», можно оптику поставить. Хотя… оптика для гладкоствола 12-го калибра, это сильно на любителя, – продолжил торговец.

– На сколько тут? – Птица провел пальцем по шершавому пластику магазина.

– Восемь патронов. Есть еще пять дополнительных магазинов, не считая этого. Если будешь приобретать, подсумки покажу.

– Покажи.

Есаул кивнул и выложил на стол несколько шуршащих предметов амуниции.

– Смотри, вот по типу разгрузочной системы, вокруг тела оборачиваешь, две лямки на плечи, потом пряжки застегиваешь, одну здесь и одну на поясе. Удобная штука, хорошо вес распределяет. Слева и справа у тебя по два магазина будут. Они к «Сайге», большие, широкие, дополнительная защита тела получается.

– Ага, это удобно, если ты в основном ножками ходишь и по земле-матушке угрем не ползаешь. А вот если доведется по-пластунски передвигаться, то ты впереди себя подсумками на груди землю, как бульдозер, будешь собирать. По армии знаю, – добавил Птица и переключился на следующий «лот».

«Вот эти, пожалуй, подойдут. Крепятся на пояс, вон с обратной стороны широкие шлевки под ремень. Сдвоенные, итого – те же четыре магазина получаются. Да к тому магазину, что уже в карабине, я еще один сбоку приделаю, чтобы можно было сменить быстро».

Сергей взял один подсумок и несколько раз быстро застегнул и расстегнул его. Липучка была хорошая, не трещала при открытии.

– Вот это возьму. – Он показал на отобранные предметы. – Еще мне ТэТэшные патроны нужны. Много.

– Хм? У тебя же «Макаров» был?

Сергей вынул ПМ с запасной обоймой, снял с плеча МР-153 и пододвинул все это к Есаулу. – Тоже в счет бартера, посчитай.

Вернувшись в «Морозки» с научной станции, Сокольских два дня не вылезал с местного стрельбища.

Сначала опробовал ППС-43. На слове «пистолеты-пулеметы» Птица язык ломал, поэтому давно именовал их про себя просто автоматами.

Потратив некоторое время на то чтобы попривыкнуть к новому оружию, наловчился быстро собирать и разбирать этот автомат. Переводчика огня на нем не было, но невысокий темп стрельбы позволял приноровиться бить одиночными или короткими, в два-три патрона, очередями.