Сперанского ждут сегодня. Он будет жить в Морской, в доме Жерве.
Малиновский мне прислал свой эстамп при весьма нежном письме. Стало, его опять полюбили чиновники, что выгравировали его.
Константин. С.-Петербург, 23 марта 1821 года
Вчера видел я московского князя Голицына вечером у Татищевых. Как он любезен! Много говорили о Москве, обо всем, что там делается, сделано и что он делать предполагает. Он, кажется, очень ее полюбил. Толковали о дилижансах; хотел прислать мне разные проекты на рассмотрение, говорил о тебе, так что жаль мне было, когда он встал, чтоб ехать.
Сперанский приехал третьего дня. Поеду к нему, но не тотчас, а то подумают точно, что из подлости, а этого слова в нашем календаре нет.
Александр. Москва, 24 марта 1821 года
Получено известие, что браиловский паша, мстя за турок, убитых в Кандии, велел перерезать всех христиан, а их было у него до 11 000. То-то пойдут мщения! Метакса перевел прозою с греческого, а Глинка переложил в стихи гимн или марш греков: это род Allons, enfants, de la patrie [«Марсельезы»]. Удивительно, что всему этому нет никаких подтверждений и что неизвестно, как будет это принято нашим двором.
Полторацкий хочет в новом своем доме затеять род Пале-Рояль; ему за этаж купец один дает 37 тысяч в год и берет на 4 года, но хочет, чтобы всякая продажа была бы тут позволена, даже карточная игра. Полторацкий поехал об этом хлопотать, но не думаю, чтобы на это согласились: довольно разврата и без того.
Ну, брат, какой был шум в нашей конференции субботней. От вздора вышло; но Кологривов, который давно вострит зубы на ***, начал браниться с ним за его самовластие.
Тот говорит ему: «Ну полно лаять, ты, как какой-нибудь стряпчий, говорун, мелешь все пустяки!» А тот: «Я стряпчий? Я пустяки мелю? Да ты забыл, с кем ты говоришь; я не хуже тебя, я стряпчий, положим, так, а ты дурак в полном смысле». *** струсил и, переменив тон, прибавил: «Вот ты и сердишься, и бранишься; я тебе в шутку сказал, что ты стряпчий». На это ему отвечает Кологривов: «Ну и я шучу; я ссылаюсь на моих товарищей, ну может ли быть дурак тот, у кого 22 тысячи душ?» Каковы наши матадоры: Масальский сидел ни жив ни мертв. Кончилось шумом, дело не решили, и за дрянью: положено собирать публику для баллотирования, то есть дать ли Друэ залу на другой концерт или нет. *** все сидит дома, не был на репетиции и ввечеру во вторник не был в концерте. Эк его пугнул усач!
Нехорошо, что Закревский все болен. Смотри, как он при всем том толстеет, что доказывает, что кровь густеет от неподвижности тела; небось в походах был здоров всегда. Для него не объявлять же войну? А, право, было бы кому. Пусть ходит или ездит верхом, а ты обрати себе это в урок; не будь так ленив в городе, где бесподобные тротуары и гулянье. Я всегда тебя об этом просил.
Свиньину нечего делать, как хвалить то, что очевидно полезно; а то придется ему восстать и против мостов, фонарей, пожарных труб и проч. «Белую суму» буду от тебя ожидать. У меня теперь вообще мало чтения. Постарайся достать «Переписку Наполеона», давно тебе обещанную С.-Флораном; это бы годилось ужо в деревне.
Я вчера не поехал в Собрание, но слышу, что мое предсказание сбылось. Никто не приехал, а закон велит быть по крайней мере пятидесяти членам, чтобы баллотировать. Все это осталось нерешенным, и бедный Друэ истомился ожиданием. У *** опять схватка была с графом Толстым, тестем Закревского. Он ему говорит: «Вы, верно, нездоровы, а то бы это не говорили»; а тот татарскому князю в ответ: «Нет, я здоров, а вы, верно,......так надселись и не выспались»; все захохотали, и *** же остался в дураках.
Александр. Москва, 25 марта 1821 года
Вот тебе и прокламация Ипсиланти, любезный брат. Она переведена с греческого молодой Мавракордато. Что-то выйдет из этого, но дело святое! Постыдно, чтобы в просвещенном нашем веке терпимы были варвары в Европе и угнетали наших единоверцев и друзей. Не имей я семьи и тебя, пошел бы служить и освобождать родину свою, Царьград.
Я видел Метаксу; он вне себя и сообщил мне еще следующее: армия Ипсиланти состоит уже из 24 тысяч и овладела Галацами неожиданно. Караджиа наименован князем и предводителем сербов. Оба господаря действуют против Порты. Это род сицилийских вечерень, ибо условлено было в первый день поста истребить турок. В Кандии перерезали их 8000, и поднято знамя Гроба Господня, в тот же день должен был сожжен быть турецкий флот; у идриотов готово 200 вооруженных корсарских судов, дабы господствовать в Архипелаге. Что-то скажет наш двор на это? Ужели отдадим на жертву бедных греков? Это не неапольская история, это не интрига четырех мошенников, но порыв целого народа угнетенного. И негров защищают все державы, разве греки хуже негров? Прокламация говорит двусмысленно: «под покровительством высокой державы», но к чему относится слово «покровительство» – к Греции ли или к Кресту? Может быть, и это умысел. Ипсиланти не бродяга, не повеса; не подумавши, не пустился бы на такое предприятие. Я очень любопытен знать, чем это кончится, но молю Бога за греков. Сегодня хочу заехать к М.М.Сперанскому, едучи в Собрание; я помню его участие в нашем деле, а он едет к вам послезавтра.
Прокламация. Перевод с греческого
Греки Молдавии и Валахии!
Феникс Греции, после стольких веков страданий, величественно расправляет крылья свои и призывает под их сень своих законных и послушных детей. Греция, наше милое отечество, торжествующе вздымает знамя наших предков. Пелопоннес, Эпир, Фессалия, Сербия, Болгария, острова Архипелага, словом, вся Греция взялась за оружие, дабы освободиться от варварского ига. Созерцая победоносную армию христиан, драгоценный и животворящий Крест, под покровительством высокой державы она восклицает: «Этот знак нам принесет победу, и да здравствует свобода!» В обеих провинциях, союзных нам, формируется бесчисленный отряд наших доблестных соотечественников, устремляющихся на священную землю нашего милого отечества.
Пусть же те, кто хочет носить имя спасителей Греции и живет в различных областях, стекаются по дорогам, где должен проходить отряд, и пусть вливаются в ряды их мужественных собратьев; но пусть знают те из подлинных греков, кто способен носить оружие и останется равнодушен к этому призыву, что уделом их станет бесчестие и отечество сочтет их незаконными детьми, недостойными носить его имя.
Александр Ипсиланти, викарий греческого регентства,
временно установленного в Яссах.
Яссы, 27 февраля 1821.
Константин. С.-Петербург, 25 марта 1821 года
Наш митрополит Михаил вчера скончался. Был добрый, почтенный человек. Несколько уже времени он все делался слабее да слабее, наконец сделался внутри какой-то нарыв и прекратил его жизнь. О нем все сожалеют. Кто-то будет на его месте?
Ермолов едет завтра, Канкрин [он служил тогда по интендантству; может быть, тогда ближе узнал его государь и вскоре назначил министром финансов] уехал вчера; говорят также, что Дибича призвали. Все это очень вероятно. Наш Петербург уже всю армию заставляет выступать. Гвардии, говорят, дано повеление быть готовою выступить в Могилев.
Газеты берлинские упоминали, а вчера мне сказывали, что приехала эстафета из Берлина с известием, что после первой встречи австрийцев с неаполитанцами у Ристи первые совершенно разбили корпус Пепе, состоявший из 20 тысяч человек, и заняли Аквилу. Всего лучше, что после сражения неаполитанцы все разбрелись, кто куда захотел, следовательно, корпуса сего не существует. Теперь эти напуганные солдаты везде рассеют страх, и, вероятно, их примеру последуют и прочие войска. Австрийцев в Аквиле приняли как избавителей. Дай Бог, чтобы это так было! Сладив с неаполитанцами, австрийцам легко будет управиться с пьемонтанами, особливо если у них несогласие между собой насчет конституции. Авось Бог явит свою милость, и весь этот пожар скоро затушится. Что-то в Греции? Сабанеев мне пишет о своих слухах, что будто бы Али-паша при крещении принял имя Константина, что не так глупо, и что будто султан очень болен, так что подозревают, не дали ли ему яду. Если у него доктора греки, то быть может. Ох, много прольется невинной крови. В Молдавии и Валахии сделано уже начало. Говорят также, что в Одессу пришло много судов с греческими фамилиями и имуществом из Константинополя.
