Вчера я успешно выполнила своё восьмое по счёту задание и поэтому сейчас могу позволить себе немного отдохнуть и расслабиться, ведь я в некотором роде заслужила. Я лежу на лазурном берегу Ниццы, так как в это замечательное место неделю назад меня отправил мой босс на очередное задание. Нужно было завалить одного не совсем честного на руку магната, который вдобавок ещё и перешёл дорогу другому биржевому магнату, за что последний заплатил нам нехилые деньги. С выполнением этого задания мой счёт пополнился на триста тысяч долларов, которых сполна должно хватить моему брату на операцию. Теперь остаётся одна проблема: дождаться своей очереди и найти донора. Это не так-то просто. Лишь бы у нас хватило на это времени.

За последние полгода я впервые выбралась на пляжный отдых, и оказывается я так по нему соскучилась. Погреть косточки и поразмышлять о дальнейшем бытие просто бесценно. Особенно, если тебе никто не мешает этого делать. Хотя на долго я не могу здесь задержаться. Уже послезавтра меня ждут в «Армагеддоне» с отчётом, поэтому я изо всех сил стараюсь успеть насладиться лучами солнца, шумом моря и таким необходимым мне чувством спокойствия, чтобы мне хватило этого как минимум ещё на полгода. Мало ли сколько мне потребуется времени на последние два задания. В Америке я не могу позволить себе беззаботно валяться на пляжах, хоть и живу в Сан-Диего, но там я не чувствую себя в безопасности. Я бесконечно уязвима и нахожусь под наблюдением «Армагеддона» чуть ли ни ежесекундно. Моя жизнь – чёртово реалити-шоу.

– Будьте добры, «Маргариту», пожалуйста, – обращаюсь к молоденькому официанту за барной стойкой.

– Текилы побольше, ликёра поменьше? Или наоборот? – с акцентом спрашивает, мило при этом улыбаясь.

– Первый вариант.

– Будет сделано, мадемуазель.

Официант любезно передаёт мне мою спасительную «Маргариту» на салфетке, я пробую его через соломинку, убеждаюсь, что вкус великолепен, затем разворачиваюсь и направляюсь на своё прежнее место. Не мешало бы перебраться под зонтик, так как чувствую моя бледная кожа скоро превратится в бордовую наждачную бумагу.

Нахожу свободный шезлонг под зонтиком и переношу туда свои вещи. Я устраиваюсь поудобней и всматриваюсь на водную лазурную гладь, стараясь при этом отключить все свои мысли и, хотя бы на время, но забыть кто я есть на самом деле. Солнце палит безудержно, раскалённый воздух обжигает даже лёгкие, поэтому освежающий коктейль – как раз то, что мне нужно.

Практически уйдя в дремотный транс, я различаю трель своего телефона. Я вытаскиваю его из кармана рюкзака, и обнаруживаю на экране безымянный номер, но по цифрам сразу же определяю, что звонит мама.

Чтоб вы понимали, в моём телефоне только рабочие контакты и ни одного личного, по понятным причинам, разумеется. С недавних пор, всё хранится в моей голове. Благо с памятью я пока ещё дружу.

– Привет, мам.

– Дочка, ты где пропадаешь? – взволнованно спрашивает она – Я тебе вчера целый день звонила. Хотела поделиться с тобой хорошей новостью, но ответа так и не дождалась.

Да вот, мам… Вчера я готовила убийство. Как-то не до разговоров было.

– О, я вчера целый день была на совещании, затем приехали французы и мы вели долгие переговоры с ними. Освободилась только после полуночи, когда поняла, что звонить уже поздно.

– А сейчас что ты делаешь? Кажется, я слышу крик чаек.

– Нет, мам, это не чайки. Это дети кричат. Я сейчас иду в магазин купить кое-какие продукты. Так, о чём ты хотела со мной поделиться?

Мама выдерживает короткую паузу и вбирает побольше воздуха в лёгкие.

– Мы следующие в списке ожидания! Ты можешь себе это представить?

– Бог ты мой! – подскакиваю я с места – Это просто самая лучшая новость! Наши молитвы были услышаны, мам.

– Да! Ты не представляешь сколько я вчера выплакала слёз радости и счастья, а ведь это даже новость не о доноре. Представляешь, что будет, когда нам позвонят и скажут, что появился донор? Я, наверное, с ума сойду вообще.

Найти донора лёгких ребёнку тринадцати лет не так-то просто, ведь пересаживаемые органы должны соответствовать друг другу по размеру. В отличие от печени и почек, где донорами для детей могут быть взрослые люди, лёгкие можно пересадить только от ребёнка к ребёнку приблизительно того же возраста. Да и саму трансплантацию лёгких ребёнку выполнить гораздо сложнее, нежели взрослому человеку, так как велика вероятность осложнений, или того хуже, отторжения биоматериала из-за неокрепшего организма.

– Да, мам. Остаётся подождать, когда умрёт какой-нибудь подросток и дело в шляпе, – печально произношу я. – Ужасно, что жизнь можно заполучить только благодаря чьей-то смерти. А ещё ужаснее знать, что это ребёнок. Когда уже наши учёные научатся выращивать биоматериалы? Столько умов и всё без толку!

– Ничего с этим не поделаешь, дочка, – устало вздыхает она. – Такова жизнь. Я бы всё отдала за то, чтобы дети никогда не болели и не умирали, но кто-то за нас сверху решает кому продолжать жить, а кому уйти на небеса. Смерть этого ребёнка, кем бы он ни был, не будет напрасной. Он спасёт сразу несколько жизней. Он станет для нас ангелом.

– Ты, как всегда, права. Ангел во плоти, – всхлипываю я, так как мама смогла меня растрогать. У неё редкая особенность: обычные слова из её уст звучат как фразы, наполненные глубоким смыслом, от которых непроизвольно щиплет в глазах.

– Ну ладно, не буду тебя отвлекать от покупок. Хороших тебе выходных. И жду, наконец, тебя в гости с Джейкобом. Алекс очень хочет с ним познакомиться.

– Хорошо, мам. Обещаю, как только разгребусь с работой, так мы сразу же прилетим к вам. Люблю тебя, дорогая. Передавай Алексу большой привет, и поцелуй его за меня.

– Хорошо, дочка! Обязательно передам. Мы тебя любим. Всего хорошего.

Пока болтала с мамой, я выпила весь коктейль, но после её слов он мне стал ещё больше необходим. А лучше что-нибудь гораздо крепче. Безусловно, всё, что сказала мама – правильно, и я под каждым её словом подписываюсь, но такими словами она заставляет меня окунуться в действительность. Моему брату совсем недавно только исполнилось тринадцать лет, по сути, у него вся жизнь впереди, но ужасно то, что, как ни крути, он не сможет встретить с нами старость, так как средняя продолжительность жизни с донорскими лёгкими – семь лет.

Это несправедливо! За что, Господи!?

От тревожных мыслей меня отвлекает громкий хруст. Я разворачиваю голову на шум, часто моргаю, так как глаза застелила слёзная пелена и вижу периферийным зрением как какой-то парень разбирается с соседним шезлонгом. Причём разбирается в прямом смысле этого слова. Со стороны всё выглядит, будто он ведёт с ним поединок не на жизнь, а на смерть, и всё потому, что его заклинило. Я про шезлонг, не про парня. Хотя, думаю, и его тоже переклинило после моего уничтожающего взгляда, которым я наградила его, намекая тем самым на то, что не в восторге от его намерений. Я уже подумываю, что всевышний услышал мои мольбы, как вдруг этот самый парень отодвигает сломанный шезлонг в сторону и берёт другой, который ставит прямо возле меня.

Не прошло и часа. Я искренне надеялась на то, что он не додумается до такого.

– Я тут вам принёс, – говорит он чуть хрипловатым голос на английском без какого-либо акцента – Не возражаете, если я вас угощу.

Я натягиваю на лицо маску, абсолютно не выражающую никаких эмоций и демонстративно отворачиваюсь от него.

– Вы говорите по-английски? – спрашивает он – По-французски? Может по-итальянски? Или на худой конец по-испански?

– А вы что, полиглот? – не удосуживаюсь даже посмотреть на него.

– Можно и так сказать. Так вас можно угостить «Маргаритой»?

Всё ещё не смотря на него, я протягиваю ему свою ладонь, в которую он помещает бокал с коктейлем. Я всё равно хотела идти в бар за очередным, поэтому не имеет смысла отказываться, раз такое дело.

– Вы здесь отдыхаете или живёте? – продолжает он свой допрос.

– А для вас это имеет какое-то значение?