— Да? — возникает Нотт и со смешком указывает на Гермиону. — Что ж, а вот твоя Грейнджер похоже другого мнения.
От всей абсурдности, что свалил на него этот псих, Драко совсем забывает о реакции Гермионы на этот бред. Которая стоит ни жива, ни мертва, в замешательстве слушая, как эти двое спорят, кому «посчастливилось» так вляпаться.
— Черт, Ангел... — Драко оборачивается к ней и проникновенно вглядывается в её потерянные глаза. — Ты же не поверила в эту чушь? Скажи, что не поверила, — он с мольбой в своих ярких серебристых глазах берет Гермиону за руку, пока Нотт с каким-то садистским удовольствием наблюдает за тем разладом, что между ними посеял. Чтобы умирать счастливыми не приходилось...
Гермиона смотрит на него — сомнение в ней упрямо не стихает. Не каждый день услышишь таких громких заявлений, как то, что у твоего жениха, оказывается, возможно, есть беременная бывшая. Но Гермиона всё смотрит на него... в его умоляющие поверить ему глаза. И думает... что верит. В конце концов, как она может ему не верить? Просто одна только мысль, что Драко может связывать что-то с другой женщиной, тем более ребёнок, разбивает ей сердце. Но то, как он убеждает её в обратном, то, как уверен в своей невиновности... Нет, она верит ему. Точно верит.
И Драко видит это по её вновь потеплевшим к нему светло-карим глазам. Гермиона в ответ сжимает его ладонь, давая понять, что они по-прежнему нерушимы.
С каких только пор между ними возникло столько взаимопонимания? С каких пор они верят друг другу беспрекословно? Создавая такую крепкую связь, что ни одна ложь ненавистников не способна породить между ними раздор. Когда они так долго и упорно притворялись, что ненавидят друг друга, не замечая то прекрасное, что возможно между ними. Что они вовсе не разные, а дополняют друг друга. А в некотором даже схожи. Вероятно, с тех самых пор, как наконец перестали притворяться врагами, коими никогда не являлись, это прекрасное и случилось.
— Где же сама Пэнси? — внезапно приходит Гермионе в голову вопрос. Ведь с потолка Нотт такую идею явно не взял бы. Слишком изощрённая даже для него.
— А черт её знает, — совершенно спокойно отвечает он, пожав плечами и бегло оглянувшись по сторонам. — После того, как обрушился мост, я её больше не видел.
— На твоём месте я бы побеспокоился над сохранностью матери твоего ребёнка, — говорит ему Драко подчеркивающе, в попытке отвлечь от идеи их массового убийства. Он не мог точно внять, серьёзно ли Нотт всё это. Но этот его обезумевший взгляд... Ранее они видели такой же взгляд у Айолы Блэк. И ничем хорошим это не обернулось.
Теодор производит впечатление человека, которому абсолютно нечего терять. Он был в пропасти, готовый потянуть за собой всех. Заставить их поплатиться за свои беды. И его явно не обрадовал тот факт, что ему не удалось убедить Малфоя и Грейнджер в том, что Паркинсон и его плод в ней, — теперь их проблема. Потому что, если бы убедил... возможно, ему стало бы легче. Вместе с ними он бы убедил и себя, и Дафну. И эта фатальная ошибка, поставившая окончательную точку в его с Дафной отношениях, могла бы быть исчерпана. Как-никак она ведь всегда возвращалась к нему. Но уж точно не теперь... Она соврала ему в угоду своему новому любовнику, в угоду этой парочки, которую находила друзьями.
Тео знает, больше в её сердце нет для него места. Они все вытеснили его. Забрали её у него.
И раз этот маленький обман, который он пытался провернуть, чтобы ему не пришлось делать единственное, что, по его мнению, могло вернуть ему Дафну. Избавив её ото всех, кто ей дорог. Чтобы остался только он... Ведь, Нотт был убеждён, тогда ей не останется ничего, кроме как принять его.
Так вот, раз у него и это не вышло...
Что ж, тогда ему точно придётся.
Истерика внутри него сменяется холодным расчётом. Страшная улыбка распознаётся на его лице все шире и шире. Веселье. Ему должно быть весело! Он монотонно смеётся. Он сделает это. Он их всех убьёт. И тогда она к нему вернётся. Да-а. Непременно вернётся.
Это все ради неё.
Зависнув над второй половиной подорванного моста, дирижабль вне гравитации. И порывы землетрясения Драко и Гермиона ощущают не сразу. Это Верховная даёт знать о своей ярости. Новым и ещё более сумасбродным способом. Слишком настороженные нечеловеческим выражением лица припадочно хохочущего Нотта, они крепче переплетают с друг другом пальцы.
Все тут с ума просто посходили!
Я был отвержен,
Я ошибка природы,
Теперь я стою у подножия
Пламенных врат.
И я отверг приглашение,
Так что я уже опоздал,
Однако я не прочь понаблюдать, как они горят,
Так что дьявол может подождать.
Я хочу отыметь этот мир,
Я хочу заставить его страдать,
Я буду смотреть, как он утопает в огне.
И теперь ты, детка, молишься,
А не поздновато ли?
Я смотрю сквозь слёзы
И вижу только кровь.
Я вижу всю боль.
Я только хочу спалить этот мир,
И теперь ты спрашиваешь, почему.
Что ж, считай свои благодетели и молись.
Мы исчезли, как кошмар во мраке,
Всё это время я был обречён.
Кануло всё, что я любил.
— Hollywood Undead «Fuck the World»
Саундтрек: Linkin Park – Breaking The Habit
Как бы Нарцисса не уговаривала, Айола не слушала. Её демонически-чёрные глазницы отражали тьму внутри неё. Верховная пустила её в себя и искусно управляла.
Она сама была тьмой.
Но Нарцисса знала, в этой девочке был свет. На момент рождения в Айоле и Регулусе было столько света, что их невозможно было не любить. Тётя Цисси души не чаяла в своих племянниках; после её сына, они были прелестнейшими созданиями, что она знала. Нарцисса навещала близнецов чуть ли не каждую неделю. Баловала сладостями и подарками, потому что их бабушка была чересчур строга, а Джозиан разбита. Нарцисса пообещала Регулусу заботиться о его детях, и она заботилась.
Но сейчас весь свет угасал. Тёмный мир, в котором жили близнецы, забирал его. И даже несмотря на это они пытались пролить свет в этот мир... до тех пор, пока у Айолы не забрали его единственный лучик, и она больше не стала способна на свет.
Единственное, что могла сейчас сделать Нарцисса, чтобы исправить ошибку, так это уберечь Айолу от самой себя и Корделии. Которая прилагала все свои немалые силы, чтобы убрать Верховную. Но, на удивление, ей это пока не удавалось. Юная Блэк пустила все свои сокрушительные эмоции в магию. И, ох, эта магия была так же сильна, как и её боль. Айола извергала из себя такую мощную энергию, повелевая стихиями, что даже магия Королевы Вуду была непроницаема для неё.
Пока авроры во главе с Поттером занимались задержанием подвергшихся влиянию Королевы Вуду, Нарцисса пыталась быть услышанной для отчаянной племянницы. Люциус стоял позади жены и опасливо взирал на набирающий оборот стихийный апокалипсис. Ни одного магла не виделось поблизости. Их будто ветром снесло. Никто здравомыслящий не желал быть в сердце штурма. И Люциусу бы тоже стоило. Но его семья думала иначе. А значит, его место здесь.
Корделия бросала все силы на свою связь с духами. Она была просто обескуражена противостоянием Айолы Блэк. Никто не мог противостоять её магии прежде. Никто не рисковал даже. Потому что последствия были по-настоящему страшны: духи-лоа забирали отданные им Королевой Вуду души и питались их муками, заключая в персональном аду на веки вечные.
И если изначально Корделия вознамерилась остановить обезумевшую от горя ведьму исключительно ради Блейза, то сейчас, осознав силу Айолы, она просто не могла оставить такого врага в живых. Корделия взывала самым могущественным духам — они будут непременно счастливы полакомиться душевными муками такой талантливой волшебницы. А уж связи госпожи Диллинджер-Забини с загробными божествами были безотказны. Чёрную Вдову по ту сторону непременно принимали за свою. И в аду для неё был зарезервирован личный трон.
— Тебе невыносимо больно, дорогая, я понимаю, — повышая голос, Нарцисса не сдаётся в своих уговорах Айолы прекратить пытаться уничтожить мир. — Но ты не должна распространять эту боль! Позволь мне, и я помогу тебе с этим справиться.
