— Поль, не мне от тебя скрывать, что я изначально была против твоего этого «союза» с Ваней. Нет, я никогда не имела ничего против конкретно него самого. Он хороший и приличный человек, наверное, не менее прекрасный хоккеист и отец, но просто не твой. И вот этого действительно достаточно. Я так и знала, что однажды ты пожалеешь обо всем, что раньше считала, цитирую, правильным и единственным выходом из ситуации. Я же говорила тебе, предупреждала. Почему ты меня не послушала? Зачем ты тогда все скрыла? Кому лучше стало? Тебе? Тасе? Ване? А может быть, Диме, который места себе все это время не находил? — и кто бы сомневался, что сейчас я услышу именно эти слова? Конечно, я не спорю, Гагарина права. Она сто раз предупреждала меня, а я ее, как всегда, не послушала. Посчитала, что я сама лучше всех знаю, как я должна поступить и что от кого скрыть. И мама, и Полина осуждали меня, но, спасибо им, все же не отрекались. Но, как бы я сейчас не была виновата перед всеми, от этих слов подруги мне-то все равно не легче, наоборот, только хуже.

Крепко вцепившись руками в скамейку, тем самым напрягая их до невозможности, я отвернула голову от Полины в противоположную сторону, дабы скрыть новый поток слез. Нет, слезы были вовсе не от обиды, у меня нет никакого права обижаться. Скорее, от стыда. Я прекрасно знаю, что Гагарина права. Просто так больно осознавать, что всё, что я действительно когда-то считала «правильным» и «верным» разбилось в пух и прах за пару мгновений. Одно мое глупое и эгоистичное решение повлияло не только на мою судьбу, но и на судьбу других, ещё нескольких людей. Я мучила не только себя, но и их.

Разве таким принципам и идеалам я придерживалась всю жизнь? Разве этому меня учила моя мать, которая стала моим учителем и личным путеводителем по жизни? Разве хотела я причинять кому-то боль?

— Поль, ладно, извини. Я не хотела так резко. Правда. Но ты же знаешь меня, я по-другому не умею. И давай-ка не плачь мне тут, слезами горю уже не поможешь. Исправим мы всё. Слышишь меня? Выдыхай, — обняв меня за плечи, Полинка поцеловала меня куда-то в область виска, и я в эту же секунду почувствовала, как мне стало гораздо легче дышать. Правда. Иногда обычная поддержка близких способна на многое. — Просто быстро и чётко ответь на один мой вопрос. Хорошо? Скажи мне, ты уверена? — обратно развернув меня к себе лицом, Гагарина заглянула мне в глаза, в которых и без того уже давно был ответ на заданный вопрос, и с нежностью стёрла свежую дорожку слез.

— Уверена, Полин, — чётко. Ясно. Без каких либо сомнений.

— Ты серьезно готова сейчас бросить всё то, что пыталась выстроить полтора года, и вернуться к Диме? Поля, я прошу тебя, только хорошо подумай. Я так волнуюсь за Димку. Он пережил боли и страданий побольше тебя. Мы его кое-как на путь нормальной жизни настроили, он вроде искренне улыбаться даже начал. И тут ты. У него в голове сейчас каша. Он, конечно, безумно счастлив, что ты рядом, но ты думаешь, у него не будет вопросов по поводу того, почему ты так быстро и легко его к себе подпустила? Поль, он ведь тоже не дурак. Насколько этой эйфории хватит? День? Два? Неделя? А потом-то пелена с глаз спадёт, и появятся вопросы. Нет, ну, если ты точно уверена, то, дорогая, я только рада. Я так вас обоих люблю. Я всегда руками и ногами за ваше совместное счастье, ты же знаешь. Но, Полечка, я ещё раз повторяю, если у тебя есть хоть малая доля сомнений, то даже не начинай. Потому что решившись вернуться к Диме, ты просто обязана будешь рассказать ему всё. Пелагея, всё – это означает абсолютно всё.

— Я понимаю, о чем ты, Полин. Я расскажу ему всё. Обещаю. У меня нет сил больше прикрываться враньём и маской безразличия. Слишком сложно и больно. Я вернулась в Москву и ни капли не пожалела об этом. Если бы я осталась в Соединённых Штатах, я бы тогда точно убила в себе ту Полю, которую ты видишь сейчас, — с трудом заметив, как в уголках глаз Гагариной собираются слезы, я вмиг прижалась к ней и обняла изо всех сил.

Неужели вот так и рушатся «бессмертные» барьеры? Неужели я наконец действительно смогла переступить через себя и плюнуть на все страхи? Неужели теперь всё будет как раньше? Неужели в моей жизни больше не будет этого невозможного вранья и слез? Неужели я сейчас сижу в обнимку с Полиной, с которой ещё недавно и не мечтала о встрече? Неужели Дима теперь всегда будет рядом?

Неужели?! Неужели?! Неужели?!

— Нельзя плакать! Нельзя! И вообще, это обязательно нужно отметить! Слышишь меня? Так что всё, немедленно вставай, поехали ко мне, — отстраняясь от меня, Полина помахала ладонями возле своего лица, дабы «отогнать слезы» и спешно встала со скамейки, ожидая, когда же я сделаю то же самое.

— Гагара, даже не думай, я не буду пить. К тому же, у нас с тобой Тася, если ты не забыла, и Ваня ещё скоро названивать начнёт. Мне нужно придумать, что сказать ему, — лёгкая усмешка на губах, а после и звонкий смех – стандартная реакция Гагариной.

— Да разберемся мы с твоим Ваней, не беспокойся. А Тася нам мешать не будет, даже не сомневайся. Напомнить тебе, как мы отжигали, когда у меня Андрюха маленький был? Думаю, не стоит, да?

— Гагарина, да иди ты! — от души рассмеявшись, я всё же с трудом встала с лавки и, оглянувшись вокруг и осмыслив все происходящее, всё же поняла, что теперь я действительно безгранично счастлива.

[…]

Из-за того, что мою машину мы оставили у подъезда Гагариной, ещё когда завозили к ней мои вещи, сейчас нам пришлось идти от парка до ее квартиры пешком. Скажу честно, устали мы прилично. Во-первых, идти до дома подруги было действительно долго, так как жила она в другом районе. Ну, а во-вторых, нам приходилось по очереди тащить нелегкую коляску, при этом ещё чудесным образом стараясь не разбудить Тасю. Конечно, по великому закону подлости, когда до дома Полинки оставалось совсем ничего, моя маленькая капризная девочка решила, что она уже достаточно наотдыхалась, а её маме пора бы обратить на неё внимание. В общем, ещё отдельное время мы потратили на то, что успокаивали это крохотное создание и пытались заново её уложить, но моя упрямая дочь уверенно решила, что спать она больше не будет. Спасибо хоть, что плакать перестала, иначе всё было бы еще хуже. Вообще, может быть, если бы не Таська и коляска, мы бы дошли гораздо быстрее и спокойнее, но, как говорится, увы, не сложилось.

Вы не представляете, какое счастье я испытала, когда наконец увидела знакомую яркую табличку с названием когда-то родной улицы. Осознание того, что уже совсем скоро я смогу упасть на диван или хотя бы стул, меня успокаивало и придавало сил. День выдался не только физически тяжёлым, но и морально. А это ещё я не разговаривала с Ваней, который уже наверняка прилетел и сейчас едет домой, где его встретит лишь тишина и холодная атмосфера. Непривычно.

С трудом поднявшись на нужный этаж, Полинка скорее поспешила открывать дверь в своё, как она называла, «скромное убежище». На самом деле, я никогда не понимала её в плане выбора местожительства. У них с Димой есть замечательный загородный дом в ближайшем Подмосковье, но они почему-то живут именно в квартире. Мне кажется, семье гораздо лучше жить в отдельном доме, где и свежий воздух есть, и спокойствие. Я не один раз разговаривала на эту тему с Полиной, но четкого ответа так никогда и не получала. Она просто говорит, что ей проще и удобнее жить в квартире, в самом центре города, дабы попросту не опаздывать на съёмки и всегда быть поближе к друзьям и знакомым. Да, в чем-то я её, наверное, и понимаю, ведь с нашей работой действительно катастрофически мало времени на всё, но, если бы у меня был загородный дом, я бы с удовольствием переехала из Москвы. Когда-то мы с Ваней тоже планировали обзавестись столь интересной недвижимостью, но из-за моего переезда в Соединённые Штаты всё пришлось отложить.

Справившись с замком, подруга распахнула железную дверь, гостеприимно пропуская меня вперёд. Правда, перед тем как всё же зайти внутрь, я с силой зажмурила глаза и тяжело выдохнула, заранее настраивая себя на воспоминания, которые, без сомнений, сейчас всплывут в моей голове. И их будет очень много…