В таких случаях говорят: повезло. А ещё: в рубашке родился. Я брёл по заснеженному лесу, перед глазами двоилось и только последние лучи отправляющегося на покой солнца ещё освещали мне дорогу. Похоже, что головой я ударился неслабо, так как сориентироваться, никак не получалось. Всё вокруг казалось мне знакомым и, как будто, совсем незнакомым. По крайней мере, на дорогу выйти, никак не удавалось. И ни огня, ни дыма. А машина загорелась, я точно видел. Именно поэтому и сиганул в лес, поглубже, чтобы под взрыв бака не угодить.
А начиналось всё очень даже неплохо. Светлый, безоблачный январский денёк, лёгкий морозец, папка с удачно подписанными договорами на крупные партии спорттоваров для министерства образования, лежащая на переднем пассажирском сиденье, и пустая дорога, рассекающая лес, словно арктический ледокол бескрайние ледовые поля. Душа пела. Я эту бабу из министерства не один месяц обхаживал, и, наконец, сегодня, всё свершилось. Именно поэтому я бросал нежные взгляды на эту дешёвую папочку зелёного пластика, в которой сейчас лежали бумаги на несколько десятков миллионов американских рублей. Было от чего радоваться.
Олень выскочил из леса неожиданно, и мне ничего не оставалось, как утопить педаль тормоза в пол. Машину занесло и я, как учили, стал выворачивать руль в сторону заноса. У инструктора этот трюк получался даже очень хорошо. Вот, только я не инструктор. У меня ничего не вышло. С замирающим сердцем я смотрел, как моя гордость, мой Мерседес C63SAMG, в неуправляемом заносе слетает с трассы и летит прямиком в мощную старую сосну.
Удар пришёлся в правую сторону, сминая пассажирскую дверь и салон. Зелёная папка полетела куда-то вниз, а потом в лицо ударила подушка безопасности, сбоку слева прилетела другая и я отключился. Впрочем, тут же пришёл в себя. С трудом открыв дверь, я вывалился в снег и тут же увидел, как над смятым капотом потянулся дымок, а потом с лёгким хлопком взметнулось пламя, сначала робкое, но через минуту наглое и напористое, с гулом пожирающее окраску машины под серебристый металлик.
Я сунулся назад в салон в поисках заветной папки, а потом, вспомнив, что, буквально полчаса назад заправил в придорожной заправке полный бак, рванул подальше в лес. Ветки хлестали по лицу, глубокий снег хватал за ноги, а я бежал, каждую секунду ожидая взрыва. Однако, бак не взорвался. Сидя в каком-то овраге, я ругал себя последними словами за всё сразу. И за спешку, с которой выехал из столицы, и за скорость, с которой летел по этой трассе, и за то, что когда-то, посмотрев, как выделывает свои кренделя инструктор, так и не сподобился пройти курс обучения езды по гололёду. И дело, вроде, нужное, а всё некогда. Дела, что б их.
И, всё-таки, где дорога? Неужели, я перепутал направление и сейчас иду в другую сторону? Мороз крепчает, и я в своих щёгольских полусапожках и кашемировом пальтишке стал довольно ощутимо подмерзать. Перчатки так и остались в бардачке, а шапку я вообще никогда не носил. Да и зачем она мне, когда всего-то и ходьбы по улице, из машины и в машину. Тут и перчатки, в принципе, не нужно, но этот аксессуар, скорее, дело имиджа. Лайковые, тонкой выделки, облегающие кисти, словно вторая кожа, они мне нравились.
Неужели придётся вот тут, в этом лесу, замёрзнуть в каком-нибудь сугробе? Господи, глупо-то как! Ног я уже не чувствовал, как, впрочем, и пальцев на руках. Даже уши уже перестали мёрзнуть, а это плохой признак. Как бы не отвалились. Передвигаясь, как на протезах, я тупо пёр вперёд, наугад, уже ни на что не надеясь. Просто не в моих правилах сдаваться, хоть и хотелось забиться под какую-нибудь ель и, свернувшись калачиком, прилечь. Тем более там, под густыми лапами, было так уютно и, наверное, тепло.
Охотничья заимка словно выросла из-под земли. Вот, только что были сплошные деревья, а тут, вдруг, раз, и поляна со стоящей на ней небольшой избушкой, приземистой, словно вросшей в землю своими обледенелыми брёвнами, с низкой покатой крышей, крытой тёсом, и маленькими оконцами. Не веря себе, я растёр уши и лицо снегом, на непослушных ногах прошёл к сложенному из двух крупных валунов крыльцу и, выбив упор, рванул на себя разбухшую дверь. Внутри было теплее, чем на улице, хоть и помещение основательно выстыло. Первое, что я сделал, это, пробив лёд в деревянной кадке с водой, сунул туда руки.
Дождавшись жгучего покалывания в кистях, когда тепло вошло в каждую клеточку застывших ладоней, я вынул руки, растёр их внутренней стороной пальто до жжения в пальцах, и бросился к кривобокой печи, стоящей посередине единственной комнаты. Хвала тем, кто последним останавливался здесь! Запас дров и бересты был, как и огниво на полочке печи. Хмыкнув, я с удивлением рассматривал обломок косы и кусок кремниевой породы с характерным горьковатым запахом.
Повертев в руках сей раритет, я опять хмыкнул. Совсем не похоже на те огнива, что входят в туристические наборы. Там всё красиво и компактно: кресало из мишметалла и кремень из закалённой стали. Тут же, в холщовом мешочке был и трут. Пользоваться этой древностью я не рискнул и достал свою «Зиппо». Огонь удалось разжечь раза, наверное, с десятого и, после того, как дрова схватились, и живительное тепло стало распространяться по комнате, я скинул с ног ботинки и принялся растирать ступни. Вроде, обморожения нет. Хоть в чём-то повезло.
Чувствуя, что оживаю, я полазил по шкафам, отыскал там промороженный кусок хлеба и холщовый мешочек гречки. Не бог весть, что, но голодным я сегодня не останусь. Опять спасибо безвестным посетителям заимки. Снег в чугунке растаял довольно быстро, и вскоре по избушке разлился аромат варящейся гречки. Рядом, на печи, уже исходил паром отогревающийся хлеб, и, впервые за эти несколько часов, я улыбнулся.
Андрей бежал по заснеженному лесу. Мороз был сравнительно небольшим, снег уютно поскрипывал под широкими короткими охотничьими лыжами, а тропа привычно петляла между деревьями. Улов сегодня был не ахти. Многие ловушки были пусты, из пары пришлось выбросить облезлых зайцев, явно побывавших в радиоактивных пятнах, и только в трёх попалась годная в еду дичь. Что-то в последнее время с охотой вообще тяжело стало. Ещё стылые места задвигались. Раньше стояли по нескольку лет, а сейчас, в любой момент поползут. И неизвестно куда. Одно недавно к самой ограде деревни за ночь добралось. И, как всегда, полезла всякая гнусь оттуда. Ограда-то от дыхания стылого хрупкая, словно весенний ледок, сделалась. Они её на раз проломили и в деревню. Насилу тогда отбились. Дядьке Тарасу ноги тогда стылью прихватило. Сразу отвалились.
Так и по лесу. Бежишь и по сторонам смотришь, как бы, куда не влететь. Из деревни Андрюха вышел ещё затемно, поэтому подкрепиться сейчас не мешало бы. Вспомнилась заимка, которая стояла неподалёку ещё со времён Лиха. А почему бы и нет? Хоть не под открытым небом в сугробе промёрзший хлеб с холодной зайчатиной глотать. Решено. Андрей свернул направо, нырнул под низко опущенную ветку и побежал к знакомой поляне.
Запах дыма он почуял ещё издалека. Явно кто-то топил печку. И единственная печка на всю округу, это та самая, что стоит на заимке. Странно. Об этой избушке мало кто знает. Стоит она в стороне от хоженых мест, в тупике, охваченная с трёх сторон болотиной. Пусть это и зима, но гиблые места и в сильные морозы не замерзают. Достаточно только попасть, никто не найдёт. Но, ведь, Андрей ясно видел, как над трубой в синее небо тянется струйка дыма. И кто это может быть?
На всякий случай, не высовываясь из кустов, он оглядел поляну. Судя по следам, на заимке был кто-то один. И, что необычно, он пришёл пешком по глубокому снегу, а не приехал на лыжах, как и положено. Убрав автомат за спину, парень вытащил свой засапожник и, стиснув покрепче рукоятку, метнулся к двери и присел, прислушиваясь к тому, что делается внутри. Слышно было, как неизвестный прохаживается по дому, чем-то гремит, натужно кашляя и чертыхаясь.
Андрюха потянул дверь, и она легко подалась. Не заперта. Судя по жёлтым разводам у угла дома, этот кто-то выскочил за угол до ветру, а потом вернулся в дом, даже не потрудившись запереться. Андрюха недоумённо покрутил головой. Так люди себя не ведут. Ладно, особо сквозь бычий пузырь подходы к дому не проконтролировать, но элементарно озаботиться тем, чтобы кто-нибудь опасный не проник в дом, это совсем умом слабым надо быть.
