Дед умер в 1930 году. Папа остался круглым сиротой, он продолжал пасти скотину, сил не было – кормили плохо. Весной, в день свободный от работы, он решил сходить в гости к сестрам, но не дошел: уснул на пшеничном поле. Сколько он так проспал, никто точно не знал, только его рубашка и брюки сопрели с той стороны, на которой он лежал. Отца нашла женщина, Мария Чеботарка, когда стали косить пшеницу. Она забрала его к себе домой, там он не просыпался еще несколько дней, когда же проснулся, был очень слаб. Она ухаживала за ним, кормила его и выходила, и он у нее жил до тех пор, пока не уехал в Мурманск. Отец называл эту женщину мамой, так как она ему жизнь спасла. Так Господь уберег моего папу от смерти во второй раз!
В Мурманске отец оказался в поисках работы; они с другом нанялись на рыболовное судно, на котором и вышли в море. На второй день разыгрался сильный шторм. Отца смыло волной, и он оказался за бортом. Несмотря на свои здоровье и силу, папа уже думал, что это конец и начал молиться, прощаясь с жизнью, однако вскоре увидел берег и смог доплыть до него. Очнулся он в чьем-то доме, на топчане, все вокруг было незнакомое. Хозяин дома рассказал ему, что шел по берегу домой с работы и увидел его, лежащего у воды без сознания. Так закончилась папина морская романтика. Бог спас его в третий раз!
Из Мурманска папа уехал в Донбасс – работать в шахте: там кормили, и заработки, по тем временам, были хорошие. Моему папе было тогда 17 лет, он добавил себе год, и его приняли учеником: рабочие руки на шахте требовались, и никто не уточнял возраст желающих работать. Однажды в шахте произошел обвал породы и отца засыпало. Папа очнулся – темно, пошевелил руками, ногами и понял, что он не покалечен, лежит в углу между деревянными перекладинами, обвалившаяся порода туда не попала, щиты с опорами защитили. Он подумал, что скоро закончится кислород в воздухе, и он задохнется и стал молиться, вспомнив детство и молитву, которую перед сном они с мамой читали на польском языке. Закрыв глаза, он горячо с верой молился о спасении из этого завала. Мгновенно вся жизнь прошла у него перед глазами, он стал каяться за все свои прегрешения и заплакал. Внезапно он ощутил, что земля осыпается – стало видно трещину, из которой шел холодный воздух и пробивался свет. Он стал разгребать эту щель и так усердно рыл, что вылез наружу с обратной стороны шахты. Так Господь спас моего папу в четвертый раз, но уже через молитву!
Папу призвали в армию, а когда в 1941 году Германия напала на нас, он, как и все, ушел защищать Родину от фашистов. Отец служил связистом, был бесстрашен и ничего не боялся. В 1943 году под Курском в жестоком бою он лишился правой руки. После отец всю жизнь себя ругал за то, что не прислушался к предсказанию слепого старца. Перед самой войной отец с сослуживцами пошли на рынок за продуктами. На рынке они подошли к старцу и попросили его погадать им по книге, которая лежала перед ним. Старец гадать им не стал, а папу по плечу постукал и сказал: «Ты молодой человек придешь с войны здоровый, но, если ты украденное оденешь на руку, на какую оденешь, то той руки и не будет». Но папа тогда не верил в предсказания. Он ответил, что чужого не берет и ему это не грозит и ушел, не поблагодарив старца.
На фронте у отца с напарником была конная повозка для перевозки катушек с проводами и прочего связистского «добра». Как-то раз, перед боем, они протянули «связь» до какого-то села и им было приказано оставаться в том селе до утра. Отец с напарником постучались в крестьянскую избу и попросили, чтобы их пустили переночевать. Хозяин впустил их и предоставил им место возле печи, на которой сушились его рукавицы. Утром, уходя, напарник прихватил хозяйские рукавицы с собой, то есть украл их. После того, как они запрягли лошадей и отъехали от дома, напарник протянул одну рукавицу папе и сказал: «Будем менять по очереди, чтобы руки не отморозить». Папа спросил: «Где ты их взял?» Тот ответил, мол, в избе лежали на печи. Возвратиться было невозможно, так как налетели немецкие самолеты, которые начали сбрасывать бомбы на них и на село. Папа, когда надевал рукавицу, не вспомнил слепого старца и его предупреждение. Он забыл, что будет наказан, ведь он знал, откуда взялись эти рукавицы. Но думать и вспоминать было уже поздно. Немцы бомбили так, что, казалось, будто нет ни одного клочка земли, где можно было бы спрятаться. Одна бомба попала в упряжку и взорвалась, осколки полетели в разные стороны. Взрывной волной отца и напарника выкинуло из телеги. Больше папа ничего не помнил.
Очнулся отец лишь вечером, когда пришли санитары выносить с поля боя раненых и хоронить убитых. Его подобрали, и, так как он не подавал никаких признаков жизни, кинули как убитого в братскую могилу. При падении он очнулся и застонал, его вытащили и отправили в медсанбат. Господь его спас в пятый раз! Напарник был убит, а отец ранен в правую руку, и, так как он долго пролежал без сознания и без медицинской помощи, рука почернела. Врачи, опасаясь, что у отца начнется гангрена, ампутировали ему руку почти до плеча. Он потерял сознание и очнулся уже на койке в госпитале.
Оставшись без руки и корчась от боли, он вспомнил слепого старца, который его предупреждал не надевать на руки краденого, но никак не мог понять, почему его наказали, ведь он не воровал. Кто знает, как бы все сложилось, если бы он обличил своего сослуживца в содеянном и заставил его вернуть краденное, а не воспользовался этой злосчастной рукавицей. Но он надел ее и, волей-неволей, стал соучастником в воровстве. Отец плакал день и ночь от боли и досады. Ему не хотелось жить.
Однако человек ко всему привыкает и смиряется, молодость берет свое, и в скором времени свыкся с происшедшим и отец. Так кончилась для него война.
Началась новая жизнь. Отец стал думать, куда ему податься, что делать; вспомнил молодость и пошел в колхоз пасти скот, а по вечерам бегал на танцы, в села, где было больше молодежи. В один февральский вечер отец пошел на танцы в село Каиру, расположенное в пятнадцати километрах от Новотроицка, где он жил. Между этими селами, ближе к Каиру, еще находилось село Захаровка.
В то время все передвигались пешком или на телегах, машины ходили очень редко. Радио было не во всех домах. Синоптики, может, и сообщали, что в выходные будет сильный ветер и метель, но папа этого не слышал и не знал.
Отец отработал неделю и в выходной день отправился на танцы. Прошел километров пять, и тут началась метель. Вскоре ветер усилился так, что сбивал с ног. Снег покрыл дорогу, и она сравнялась с окружающими полями и степью и уже нельзя было понять, куда идти, везде снег. Папа сбился с пути; видимость была только на расстоянии одного шага, ветер швырял снег в лицо, и, видимо, отец не заметил, как сошел с дороги. Одежда на нем была ветхая, ветер пронизывал до костей, он продрог и потерял счет времени. Но он знал, что присесть отдохнуть нельзя; если сядешь, уснешь и замерзнешь насмерть. Вспомнился ему рассказ о Филиппке, как тот пошел за хворостом в лес, от усталости присел отдохнуть и замерз. Он шел, не зная куда, заставляя себя идти вперед, чтобы добраться до какого-нибудь села или хутора. Но отец уже не мог найти дорогу, он совсем выбился из сил, промок, и его сломила усталость. Помнит только, как сказал: «Все, больше не могу, Господи!» и упал в снег, как оказалось, на окраине села.
Рассветало, ветер утих. Жители села встали. Женщины пошли по хлевам кормить живность, доить коров. Вышла на двор и моя бабушка и буквально в паре метров от порога увидала лежащего на земле человека, почти полностью засыпанного снегом.
Убедившись в том, что тот живой, она стала трясти его, чтобы разбудить, но ей это долго не удавалось. Наконец, человек открыл глаза, но говорить не мог, его трясло от холода. Подняться с земли он тоже не мог, не было сил. Бабушка позвала дочь, Ксению, и они вместе внесли его в дом. Оказали ему помощь, какую смогли, а потом укутали, напоили парным молоком и уложили спать. В шестой раз Господь его спас!
