Я обычно на незнакомые номера не отвечаю, а тут дал слабину, уж больно вечер какой-то тоскливый выдался.

Это Марина, говорит, Студёнова. Помните такую?

Помню, конечно. Рад вас слышать, Марина. Что вдруг, какими судьбами? И как вообще жизнь?

Ну, думаю, сейчас начнется – вот… столько лет прошло… такие впечатления светлые остались… и я разыскала ваш телефон… как вы, вообще-то…. а мы тут со всеми нашими вас вспоминаем… да, какие времена были… – и пошло-поехало – куча, забытых имен, кто с кем, да как что, рассказы про детей и внуков, а вот эта уже и померла, и тот вот тоже…

Двадцать лет прошло с тех пор, как мы с Мариной Студёновой работали вместе. В одной конторе – неприметной, но незабываемой.

Нормально всё, говорит, жизнь как жизнь. Я, собственно, чего звоню-то, тут вот какое дело, я подумала, вдруг вам интересно будет.

Что за дело?

Дочка моя, Маша – ей двадцать три, она через год родилась после того, как я из Global Access ушла – ну вот, она в Институте современной истории работает. И у них там стажер образовался, американец, приехал, в архивах работает. И Машка его к нам позвала ужинать, уж чего там у них, роман – не роман, не знаю, меня никто в известность не ставит, короче, пришел он… вы слушаете, Володя?

Да, весь внимание.

Я как увидела, прямо поразилась. У меня память на лица фотографическая. И я, как он пришел, сразу сказала – ну надо же, как похож, просто удивительно. А он американец, хотя мать отсюда, а про отца он не знает ничего, только, что тот тоже здешний, а ему же интересно, кто он, и как вообще…

Ну вот, я ему и говорю – вы так похожи на одного человека, я с ним вместе работала когда-то, просто одно лицо, может, родственник? И фотографию нашла, помните, мы в девяносто седьмом отмечали Новый год в «Березках» всем коллективом, вот оттуда. И он тоже сказал – да, есть сходство, а можно с этим человеком как-то связаться, вдруг он что-то знает об отце? Я вам сейчас его фото, он там с Машкой вместе, пришлю, вы тоже поразитесь.

Вряд ли, говорю, я ему чем-то могу помочь, Марина. У меня ни братьев, ни сестер, ни племянников, никого. Если кто и был из родственников, так те уже давно на Востряковском.

А вот я сейчас дам ему трубку, поговорите с ним, хорошо? А то жалко парня, отца же ищет, и ему уезжать через три дня.

Вот же, думаю, не было забот… хорошо, давайте.

Да, добрый день. Да, да, Марина мне рассказала, но у меня никаких родственников нет. А сходство – ну, бывает – от одной обезьяны все, в конечном счете, произошли.

Простите, говорит, забыл представиться. Меня зовут Дэвид Капович. Это фамилия моей мамы. Здесь она была Юлия, а теперь, естественно, Джулия. Ничего вам это не говорит?

Нет… ничего не говорит, никогда не слышал. Рад был познакомиться… ну, счастливо, удачи в ваших поисках.

Т-а-а-к… Дэвид… сын Джулии, бывшей Юлии… доехал, значит, до Москвы… корнями своими интересуется. Увлекательное развитие событий, ничего не скажешь. Сколько же раз жизнь дурака учила – не отвечай, если номер незнакомый. Как будто дело в этом…

Из всех подарков, которые натащили на тот день рождения – двадцать пять, как-никак, первый рубеж, – Валеркин был, конечно, самый ценный.

Держи, сказал он, пока бабы рожать хотят – не пропадем. Бухгалтерша, как выяснилось, из магазина «Автозапчасти», что в Южном порту, у него в отделении лежала на сохранении и благодарна осталась лечащему врачу за заботу и внимание, отсюда и мой подарок – открытка на резину в этих самых «Автозапчастях».

Большая ценность. Так-то, чтобы ее добыть, надо полночи провести в очереди у магазина, отмечаясь в списке каждый час, при этом результат не гарантирован – или хватит на тебя вожделенной резины, или нет, потом еще ждать ее месяца два. А ездить на чем-то надо же. Или, если не хочешь всю ночь на морозе топтаться – отправляйся на толкучку, переплачивай рублей тридцать минимум за каждую покрышку, и неизвестно еще, что тебе там всучат.

Только, говорит Валера, есть у этой открытки один дефект – она просроченная. Но ты не переживай, бухгалтерша-то никуда не делась, ей еще лечиться и лечиться, так что поможет, отоваримся.

Спасибо тебе огромное, вот это подарок, а то сам знаешь, на старой резине в зиму входить – хуже нету, а у меня она уже лысая, как колено. А в каком смысле – отоваримся? Тебе тоже нужно?

Мне, отвечает, только одно колесо, на запаску, если не возражаешь. А то таскался в прошлом месяце в Иваново на предзащиту, там не дорога, а танковый полигон, такую яму поймал, что на левом переднем аж металлокорд наружу вылез, осталось его только выбросить.

Да не вопрос, говорю, конечно, забирай. У меня-то проблема посерьезнее – где бы денег взять, чтобы резину эту выкупить.

Не без умысла я это ему сообщил. Хочешь свою долю от моего подарка получить? Ради бога, в этом есть справедливость, но и озадачься тогда финансированием проекта, раз уж в нем участвуешь.

Да, сказал Валера, это проблема, потому что у меня тоже голяк, мы с Люсей на прошлой неделе все, что было, отдали на первый взнос за кооператив. Но я знаю, у кого можно взять – у Леши. Он на гастроли ездил в Баку и там нормально пристроил индийских джинсов семь пар и браслетов медных килограмма два, сам рассказывал. Должен, значит, быть при деньгах. Одна засада – я с ним уже две недели не разговариваю, потому что сволочь он все-таки конченая.

А что такое?

Представляешь, мы с ним квартиру на Вавилова сняли на паях у Володи Меньшова, ну, для тихого времяпрепровождения. Дни поделили – ему понедельник, четверг и пятница, мне остальное, воскресенье Меньшов за собой оставил. И чем дело кончилось? Жена у Леши уехала на месяц в Клайпеду, так он там на три дня заперся с какой-то телкой, на звонки не отвечает и не открывает. Ну, не сволочь, скажи?

Бесполезное тогда получается твое знание. Потому что я с ним третий месяц уже не разговариваю вот ровно по этой же причине.

В смысле? Из-за квартиры?

Да нет, там другое, долго рассказывать, но сволочь та же самая.

Значит, говорит Валера, нужен Илья. Он с ним общается, они даже дела какие-то совместные завели, я слышал. Аферист с аферистом всегда договорятся. Вот пусть Илюха из него бабки и достает.

В итоге образовалось у нас акционерное общество. Каждый пайщик внес свой вклад. У меня была просроченная открытка, у Валеры – действующая бухгалтерша, Леша был при деньгах, а Илья между всеми нами посредничал.

Дело сдвинулось с мертвой точки, но едва не кончилось крахом.

Виновата, оказалась, естественно, советская власть с ее дефицитом, с одной стороны, а с другой – с ее же избыточной щедростью.

Пять покрышек можно было купить на одну открытку. А нас четверо. Хорошо, предположим, Валера забирает себе одну на запаску. Остается четыре на троих. Я считал, что мне положены два колеса – как держателю единственного документа, позволяющего этой операции совершиться. Леша утверждал, что без его денег все предприятие не стоит и выеденного яйца. Илья выпячивал свою роль посредника и миротворца. Под конец и Валера не выдержал – что вы все будете делать без моей бухгалтерши, говорит, я тоже на два претендую. Мы переругались насмерть, и трест грозил лопнуть, не начав свою деятельность.

Выход придумал, естественно, Илья, чьи позиции были самыми уязвимыми, поскольку в разгар выяснения отношений все уже разговаривали со всеми и без него. Давайте, предложил он, сделаем так – купим пять колес и продадим их на толкучке, Леше вернем начальный капитал, а то, что сверху, поделим поровну на четверых. Без резины останемся, но хотя бы с наваром.

Во, сказал Валера, видал проходимца? Все остальные хоть чем-то торгуют, а этот – воздухом.