В итоге, к моменту осуществления чуть названных событий общее состояние\настроение можно было бы удобнее и точнее всего описать таким вот дверным образом, явившимся вдруг после долгих размышлений над собственной бытностью, над тем, что же делать. Такой вот был образ.
Человек сидел на кухне и смотрел в окно, не отрываясь. Он мастерски умел ностальгировать, и сейчас занимался как раз этим. Причём ностальгировал не только по своему личному прошлому, но и по тому, что прошло у кого-то ещё, знакомого или нет, может у вон того бомжа с улицы или у водителя той огромной машины, а может быть и вообще у целой страны, народа, мира. Сидел, вспоминал, и неподвижно смотрел в окно.
Там у человека проносились пионерские отряды с бравыми песнями, дудками, барабанами, красными\классными галстуками, дедушкой Лениным и иже с ним; проносились деревни, покрытые снегом, заброшенные в далёкие северные ночи, поглощающие звуки любых слов и шуршаний; проносились математически ритмичные города и какофоничные подворотни мира, долгие пробки, световые года стихов на антикварном столе без ножки, стихов обо всяком таком, что прекрасно, о всяких драконах, летающих кошках, звёздных бактериях, лунных кострах, в общем, о всяком таком превосходном, что в мире не случается. Всё это и много ещё кой-чего человек вспоминал, и было тепло ему прямо до слёз, так и сидел, горько плакал, счастье своё собирал.
А потом приходилось вставать да идти на работу, а потом возвращаться домой, где жена. А вдруг сегодня получка? Так это же, господи, пить же придётся, там, в гаражах, с мужиками. Они тоже ведь любят вот так, вспоминать, да только у них всё как-то не очень, не те ощущения, сила не та… Слабоватые игроки для него, да и любит человек играть в одиночку, ибо так веселей. Так потеплее и поспокойнее, так оно чище, красивше, милей…
И вот человек всё терпел прям до вечера, чтобы тогда уж в большой темноте, засесть пред окошком и… что-то там видеть, даже когда вьюга, шторм иль апрель. И было прекрасно, и чувствовал он, что так хорошо убегает отсель, радостно, прямо вприпрыжку, за самый дальний-предальний большой горизонт. И всё побеждалось, гремело рассветами и ордена возлагало на грудь, закалённую в несусветных путешествиях из пункта Один до края Вселенной.
А жена человека очень грустила. Муж забывал спать, принимать душ, даже есть и пить… Очень похудел, побледнел весь, осунулся, и глаза его стали пустыми. Она понимала, что он куда-то уходил, да только знала прекрасно, стоит он перед ней, а завтра ему на работу, а брюки его будто бы краденные теперь у какого-то неряшливого старика, уже еле держатся, стремятся свалиться в самый момент. Она улыбалась ему очень грустно, гладила по голове… Закрывала глаза… И тоже начинала вспоминать, тоже растворяться на той же кухне, но совсем в иных далях, совсем в иных плоскостях, вогнутостях и выпуклостях… И вот стояли они так на этой кухонке, и слепо смотрели в самые глубины собственных душ, и видели то, что хотели, и счастливы были, несмотря ни на что.
Замечание. Для счастья нужно вообще непонятно что.
Вот такое было общее состояние. (Здесь, однако, до конца не разрешённым для меня вопросом остаётся то, а кто, собственно, из этих двух блаженных людей на самом деле моё состояние точнее описывает – человек или жена его? Оба похожи в основе, но частности, поверхности настолько различны, что никак не списать со счетов…) Это когда ты вроде бы крылья-то свои и смел рассмотреть, пусть даже мельком, пусть даже намёком, но всё же узнал, что они существуют, да вот только никаких мышц и умений для того, чтобы ими воспользоваться в себе ещё не обнаружил. И стоишь, как дурак крылатый, пытаясь чего-то делать, как-то пошевелить ими хоть чуть-чуть, не понимая даже принципа, и ничего не шевелится, не движется, не колышется. И терзать начинают сомнения, однако не те, о которых можно было бы подумать. Сомнения, скорее, свойства такого – ну и что, что крылья? Может быть, это и не значит вовсе ничего, может быть нужно точно так же, как раньше, нормально жить, никогда не тужить, исправно работать, аналогично и пить, и не бояться бояться. Может быть, сам себе что-то придумал, да ошибся? Может пора расслабиться да отступиться? Ибо хуйня какая-то получается.
Такие мысли часто преследуют, когда находишься в самом начале некоего огромного либо по размеру своему, либо по важности пути, и сомневаешься в силах своих, не хочешь ошибиться. Но так же нельзя. Ничего не получится. Нужно идти.
Замечание. На такую ловушку натыкается каждый человек каждый день каждой жизни. Постоянно есть выбор, вечно есть возможность свернуть, двинуться другим путём, который по сердцу, и этот самый путь оказывается обычно самым странным, непонятным, непринятым как будто на вид. И человек, опираясь на багаж собственных знаний и воззрений, боится не пролезть с этим багажом в свои собственные врата, каждый раз оставаясь там же, где ему изначально и откровенно не хочется быть.
Я и шёл, запинаясь и спотыкаясь о всякие воинственные кочки, некоторых из которых и природе-то никогда не бывало. Вообразить себе мерзкий сучок, об который потом можно весело и не менее воображаемо спотыкнуться и нос себе расквасить, обиженно уйти, зализывая прочие ранки – это замечательно и легко. Это выход, который негативно выбран. Есть такое понятие в психологии – негативный выбор. Это когда не получается найти решение какой-то задачи, потому что ты его уже знаешь, просто оно находится в несколько другой плоскости, нежели та, на которую ты сейчас лупоглазо пялишься. И выбор такой осознать для себя можно, конечно же можно, только нужно для этого перестать задачкой сией заниматься, отложить на время, отойти, и всё решится. Это уже вызывает диссонанс в человеке, ибо как же так, ведь для решения требуется что-то делать, пахать и убиваться, само ничего не случается. Забывает человек, что он не лошадь, чтобы пахать, забывает, что на самом деле изначально хорош, хоть и говном обмазан немало, и что работы проделано на самом деле гораздо больше, чем кажется ему. А человеческое же сознание склонно такие шутки постоянно проделывать с нами, негативно выбирать пути отступления и действовать сразу же, не советуясь, в соответствии с этим выбором. Отсюда и берутся воображаемые пинки и подножки. Ибо всегда ведь есть такой простой выход – просто сбежать, сдристнуть, откровенно говоря. Проблема решится, или хотя бы перейдёт в менее острую свою стадию. И замечательно! Мозг молодец! Всё порешал и вышел победителем. Настолько хитрым победителем, что придумал уловки, чтобы нас наебать и сделать такое изящное движение по пути наименьшего сопротивления. Словно великий ленивец, не желающий перелазить с одной ветки на другую всю свою жизнь.
Замечание. До тех пор, пока психология изначально не исходит из идеи, что мозг и сознание – это главные человеческие наёбщики, серьёзно рассматривать эту науку не имеет смысла. Для подтверждения данной гипотезы уже есть масса книжек, понаписанных всякими маститыми и не очень учёными мужьями, однако это даже и ни к чему, ибо свой человеческий мозг и сознание у каждого ведь есть. Достаточно просто заглянуть поглубже в зеркало.
Так-то оно так, но далеко на таком двигателе не уехать. Это – большущая и хитроумнейшая ловушка, хоть и довольно простенькая при этом, которая может завести в незаметный тупик, стоит только вспомнить борхесовских генералов, меряющихся своими лабиринтами. Когда открыты все дороги, никогда не знаешь, куда бы двинуться, это и озадачивает. Это и ослепляет. Но – нисколько не ограничивает, как может показаться. Ограничения на беспредельность человек накладывает уже сам, чтобы случайно с ветром не улететь в тридевятое королевство.
Замечание. Повсеместный беспросветный инфантилизм и боязнь казаться несерьёзными детьми – это какие-то, казалось бы, несовместимые черты нынешнего нашего окружения, однако наоборот, крайне совместимые и даже логичные. Первое является причиной второго. Только ребёнок будет горевать и злиться от того, что его считают ребёнком.
