Мой Саня здесь, Исаев оборвал себя; сейчас надо сделать все, чтобы мне его показали. Я должен увидеть его… И потребовать его дело… Иначе я пойду под пулю, но не шевельну пальцем, чтобы помочь им выйти из «сложного положения» со Швецией…
…Иванов на этот раз поднялся из-за стола, вышел ему навстречу, молча пожал руку, кивнул на длинный стол совещаний, где был накрыт скромный обед (бульон с яйцом, котлета с долькой соленого огурца и пюре), снял свой потертый пиджак и сказал:
– Как вы понимаете, я слушал весь ваш разговор с Гаврилиной… Я лишен сантиментов, но сердце у меня прижало, признаюсь… Вы же настаивали на свидании, не я…
– Надеюсь, вы позволите нам увидеться еще раз?
– Позже.
– Это зависит от тех условий, которые вы намерены мне поставить?
– Нет. Давайте кушайте, а то остынет…
Ел Аркадий Аркадьевич сосредоточенно, очень быстро, зато кофе пил смакуя, маленькими глоточками, чуть отставив мизинец; закончив, нажал кнопку под столом; вошел вальяжный мужчина, унес поднос, артистически придержав дверь локтем левой руки так, что она не хлопнула, а мягко притворилась.
Аркадий Аркадьевич поднялся из-за стола, походил по кабинету, потом остановился напротив Исаева и сурово спросил:
– Теперь, видимо, вы захотите узнать все о сыне?
– Да.
– Вы не верите, что он пропал без вести?
– Не верю.
– Правильно делаете… «СМЕРШ» схватил его в Пльзене, когда там еще стояли американцы… Он утверждал, что бросился искать вас… Ему якобы сказал полковник военной разведки Берг, что вас арестовали в середине апреля, а потом, как и всех заключенных, транспортировали в район Альпийского редута… Откуда Берг из военной разведки мог узнать про ваш арест? Вы верите в это?
– Верю. Берг был не прямо, но косвенно связан с участниками заговора против фюрера… Я ж сообщал… Его могли сломать на этом, завербовав в гестапо… А Мюллер активно работал со мной до двадцать восьмого апреля… Он мог вычислить Саню, мальчик был ему выгоден, они умеют… умели ломать отцов и матерей, приставляя пистолет к виску ребенка…
– Вы бы согласились работать на Мюллера, случись такое?
– Не знаю, – ответил Исаев, подумав, что он плохо ответил, снова открылся, прокол. – Скорее всего – нет… Я бы просто сошел с ума… Думаю, если у вас есть дети, с вами случилось бы подобное же…
– Я покажу вам дело сына…
– Этого мало. Я хочу получить с ним свидание.
– Я же сказал: получите. После окончания работы.
– Я начну работать только после того, как вы освободите мою же… Александру Гаврилину и сына…
– Вы с Лозовским встречались?
– Кто это? Знакомая фамилия…
– Соломон Лозовский, председатель Профинтерна…
– В семнадцатом встречался… И в двадцать первом тоже, на конгрессе…
– Как думаете, генсек Профинтерна Лозовский – он сейчас депутат Верховного Совета, заместитель товарища Вячеслава Михайловича Молотова – помнит вас?
– Вряд ли…
– А вашего отца?
– Наверняка должен помнить…
Аркадий Аркадьевич снова принялся ходить по своему огромному кабинету, потом взял со стола стопку бумаги, самописку (очень дорогая, сразу же отметил Исаев, «Монблан» с золотым пером и тремя золотыми ободками, миллионерский уровень) и положил перед Исаевым.
– Пишите, – сказал он. – Депутату Верховного Совета СССР Лозовскому С. А.
– Я не умею писать под диктовку… Каков смысл письма?
– Вы обращаетесь к представителю высшего органа власти страны с просьбой о помиловании Гаврилиной и вашего сына…
– В качестве кого я обращаюсь к Лозовскому?
– Подписываетесь Штирлицем… Этот псевдоним, думаю, был известен высшему руководству наркомата, тьфу, министерства иностранных дел…
– «Заключенный Штирлиц»? – спросил Исаев. – Или «штандартенфюрер»?
Иванов рассмеялся:
– Я сам поеду с этим заявлением к Соломону Абрамовичу… И покажу вам его визу – какой бы она ни была… Второе письмо напишите товарищу Кузнецову Алексею Александровичу, секретарю ЦК ВКП(б), он теперь курирует органы, попросите его о переводе вас на дачу в связи с началом операции по шведу…
– Второе письмо я напишу после того, как вы покажете мне резолюцию Лозовского.
– Хорошо, не пишите про шведа, – досадливо поморщился Аркадий Аркадьевич. – Посетуйте на несправедливость в отношении вас и попросите, указав на работу против Карла Вольфа в Швейцарии, перевести на дачу… Напишите, что идет завершающий этап проверки, вы убеждены в предстоящей реабилитации, сдают нервы, одиночка – не курорт… С этим письмом поедет заместитель товарища Абакумова. Возможно, все дальнейшие встречи с Александрой Гаврилиной и свидание с сыном мы проведем на даче… Я ничего не обещаю, я говорю предположительно, не обольщайтесь…
Эти его слова и позволили Исаеву взять перо и лист бумаги…
…Спрятав заявления, Аркадий Аркадьевич отошел к своему столу, снял трубку телефона и коротко бросил:
– Введите.
…Привели штурмбаннфюрера Риббе. Глаза его были по-прежнему совершенно пусты, лицо пепельное, прозрачное, с очень большими ушами; Исаеву даже показалось, что отечные мочки трясутся при каждом шаге.
Рат, сопровождавший Риббе, улыбнулся Исаеву, как доброму знакомому.
– Спросите его, – сказал Рату Аркадий Аркадьевич, – что он может показать о деятельности Валленберга в Будапеште…
– В конце ноября сорок четвертого года, – начал рапортовать Риббе, – Эйхман поручил мне провести встречу с Валленбергом на конспиративной квартире и обговорить формы связи в Стокгольме, если произойдет трагедия и рейх рухнет. Сначала я возражал Эйхману, говорил, что нельзя произносить такие слова, однако Эйхман заверил меня, что фраза согласована с группен-фюрером Мюллером, некая форма проверки агента… Нам надо, пояснил Эйхман, проверить реакцию Валленберга, и это я поручаю вам… Во время конспиративной встречи Валленберг сказал, что он гарантирует безопасность нашим людям… Переправит их в Латинскую Америку, если мы выполним его просьбу и освободим тех евреев, список которых он передал ранее «его другу» Эйхману… Вот в общих чертах та единственная встреча, которую я имел с Валленбергом…
– Вы видели его вербовочное обязательство работать на РСХА? – спросил Аркадий Аркадьевич.
Рат перевел, Исаев отметил, что он допустил ошибку, ерундовую, конечно, но тем не менее двоякотолкуемую: вместо «обязательство» сказал «обещание»; в разведке не «обещают», а «работают».
– Нет, – ответил Риббе, – все эти документы Эйхман хранил в своем сейфе…
– Каким образом Эйхман исчез? – спросил Аркадий Аркадьевич.
– Говорили, что он пробрался во Фленсбург, а оттуда – в Данию…
– Вы хотите сказать, что он стремился попасть в Швецию?
– Бесспорно. Все остальные партийные товари… коллеги, – быстро, с испугом поправился Риббе, – стремились на юг, к швейцарской границе, чтобы уходить по линии ОДЕССа[1] в Италию, а оттуда – в Испанию…
Аркадий Аркадьевич неожиданно обернулся к Исаеву и быстро спросил на ужасном немецком:
– Штирлиц, это правда?
– Да, – ответил Максим Максимович и сразу же пожалел об этом, надо было просто кивнуть; его уже, хоть в самой малости, в едином слове «да», втянули в комбинацию…
– Вас вывозили через Италию, Штирлиц? – продолжая коверкать немецкий, уточнил Аркадий Аркадьевич.
Исаев колебался лишь одно мгновение, потом ответил по-русски:
– Да, товарищ генерал…
Риббе никак не прореагировал на то, что он заговорил по-русски, отсутствовал; Иванов и Рат многозначительно переглянулись, и, хотя это было лишь одно мгновение, Исаев точно засек выражение их острых, напряженных глаз.
– Спасибо, Риббе, – мягко сказал Аркадий Аркадьевич. – Можете сегодня отдыхать, завтра вам увеличат прогулку до часа…
Рат чуть тронул Риббе, тот, словно автомат, повернулся и зашагал к двери, вытянув руки по швам, словно шел на параде…
