– Тогда ты найдёшь другой, чтобы заменить его.

Я истерично смеюсь. Когда я беру себя в руки, вздыхаю и провожу рукой по лицу.

– Черт возьми. Ты самая большая стерва на планете.

– Это не очень мило, – ворчит она.

– Мило? Ты потеряла право ожидать от меня чего-то милого давным-давно, жалкое, прогнившее создание.

Я наклоняюсь через стол, когда понимаю, что мои слова не прошли через неё. Или, может, прошли, но она действительно настолько эгоистка, что ей всё равно. В любом случае, с меня хватит. Просто хватит. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь замедлить бешеный ритм сердца и этот жар, который струится по моим венам.

– Хочешь сыновей?

– Ты знаешь, что хочу, – отвечаю я.

– Тогда ты отдашь мне домик.

– Зачем? Тебе плевать на него. Ты никогда не хотела ездить туда.

– Ооо, Энди. Ты знаешь зачем.

– Объясни.

– Что ты будешь делать в отпуске без своего бесценного домика? Ты никогда не хотел никуда в другое место. Всегда только туда. Несмотря на то, что я умоляла тебя отвезти меня куда-нибудь в Мексику или на Гавайи.

– Мы не могли себе этого позволить, – уточняю я.

– О, перестань. Ты бы нашёл деньги, – отвечает она.

– Что я сделал тебе? Ты должна благодарить меня за то, что я избавил тебя от этого «багажа», как ты назвала их.

– Они мои сыновья, Энди. Не багаж, – говорит она самым наигранным голосом, который я когда-либо слышал, хватаясь за сердце.

– Ты ушла. Тебе всё равно.

– Если ты хочешь их так сильно, почему не отдашь дом?

– Потому что он много значит для меня, стерва, – рычу я.

Я глубоко вдыхаю.

– Делай выбор, Энди. Мальчики или дом? Насколько далеко ты хочешь завести всё это?

Она даже не зовёт их её мальчиками или нашими. Я сажусь побеждённый, но не вылетевший из игры.

Моя семья будет ненавидеть всё, связанное с ней, но они будут ненавидеть ещё больше, если она будет в наших жизнях.

– Как я мог когда-то любить тебя?

– Боже, я задавалась тем же вопросом. Как я могла любить тебя?

– Забирай дом. Я хочу, чтобы ты исчезла из их жизней. Ты больше никогда не будешь рядом с ними, поняла меня? Не хочу, чтобы твой яд повлиял на них. Не хочу, чтобы ты была частью их жизни ни в чем. Мы жили без тебя несколько месяцев, и знаешь что? Нам было прекрасно.

– Так и будет.

Я понижаю голос, пусть напрягается, чтобы услышать, что я говорю.

– Если ты уходишь, то уходишь. Твоё право здесь? Это последний второй шанс, который я дам тебе. Ты сказала, что готова подписать бумаги так, как они составлены сейчас, поэтому это я предлагаю примирение. Последнее решение за тобой, но я великодушен и даю тебе время обдумать, какой эгоисткой ты была. Но ты не должна возвращаться и морочить мальчикам голову надеждой, что будешь рядом. Делай этот решающий выбор, но делай его без меня, ясно? Ты знаешь, я уверен, что всё это хрень. Так ты хочешь всё это закончить? Тогда я хочу, чтобы ты исчезла навсегда. Ты не будешь злиться, если я встречу кого-то, и мальчики полюбят её, и она полюбит их как своих собственных. Эта ревность не сработает со мной. Ты не приедешь на их выпускной. Их свадьбу. Я не буду рассказывать тебе об их жизни. Ты не приезжаешь смотреть их игры или какими прекрасными и взрослыми они стали, потому что, знаешь что? Они ими будут. Они уже потрясающие дети. И уверен, они станут только лучше, когда вырастут. Хочешь уйти? Действительно? Хорошо. Но… – я наклоняюсь ближе для последнего удара, – ты говоришь им сама.

– Что? – её очередь говорить шепотом. Но вместо злости её голос наполнен страхом.

– Ты слышала меня. Хочешь бросить то лучшее, что случилось с нами? Хочешь забрать их любимое место? Не перекладывай ответственность на меня. За тобой долг, ты должна убедиться, они понимают, что дело не в них. Просто ты не можешь справиться со всем этим, потому что это ты дерьмо.

Она вздрагивает, но я продолжаю ухмыляться.

– Правда болезненна, не так ли? Я не тот, кто торопится. Не я исчез мгновенно на несколько месяцев с кучей дел и вопросов от сыновей. И я точно не тот, кто забирает у них то место, которое делает их самыми счастливыми. Я не буду врать для тебя. Я не позволю им спрашивать, сделали ли они что-то, что расстроило тебя, и ты ушла. Ты не сломаешь их, поняла?

– Но…

– Ты поняла?

И в этот раз я не делаю ничего, чтобы скрыть своё отношение к ней. Мой голос такой громкий и рычит так, что я уверен, соседи слышали нас, не говоря о мальчиках, которые на заднем дворе.

– Поняла, – выкрикивает она и смотрит со слезами на глазах.

Это не расстраивает меня. Е1 проблемы больше не мои заботы.

– И, Хизер?

Она смотрит с надеждой, стирая влагу под глазами.

– Да?

– Ты не получишь домик, пока всё не закончится. Я жду тебя на процессе развода. Хочу, чтобы это дерьмо закончилось.

Она роняет голову себе на грудь, тихо соглашаясь и всхлипывая. Я выхожу на улицу и поворачиваю за дом, где ребята пинают мяч. Я облокачиваюсь на дом, прежде чем они замечают меня, и я наблюдаю за ними с таким количеством беспокойства, что даже не знаю, на чём сначала сконцентрироваться. Я провожу рукой по лицу. Эта горечь угрожает победить, её мерзкие пальцы блуждают около тонких мест моего сердца. Я пытаюсь отвлечься, чтобы сыновья не почувствовали моё настроение, хотя знаю, что это бессмысленно.

Я кладу пальцы в рот и громко свищу. Обе их головы поднимаются, когда они видят меня. Я поднимаю подбородок, давая понять, чтобы они следовали за мной.

Их плечи опадают, и я вижу, как Аидан шепчет что-то Рику. Рик кивает, когда они идут ко мне.

– Да, пап?

Черт. Их выражения лиц говорят, что они всё понимают.

– Ваша мама хочет с вами немного поговорить.

– Нет, спасибо, – говорит Аидан со злостью в голосе.

Я чувствую, как моё сердце разбивается и извивается с надеждой, что Хизер стоит на задней террасе, но её тут нет. Если она сбежала, я сорвусь.

– Идите сюда, – протягиваю я руку, садясь на один из стульев, установленных вокруг места для костра. Мальчики подходят и выглядят так, будто к их ногам прицепили камни.

– Просто скажи нам.

Аидан, самый храбрый из мальчиков, настоящий лидер. Ребёнок без глупостей, всегда частный и иногда даже чересчур.

Я выдыхаю и ставлю локти на колени.

– Ваша мама внутри. Она хочет поговорить.

– Нет, не хочет. Ей всё равно.

Он отворачивается и хлюпает. Я не могу им врать. Ей не всё равно? Да я уже не знаю. Я молчу, вместо того, чтобы давать им ложную надежду.

– Тогда почему она уходит? Почему она уже ушла? За ним? Она заботится о себе больше, чем о нас, поэтому зачем нам идти туда, чтобы она сказала нам это? – Рик смахнул слезу и его голос сильный даже для его возраста.

– Она…

– Мальчики, – голос Хизер заставляет нас троих повернуться в её сторону. Она стоит на нижней ступеньке террасы. Тушь размазана под её глазами, несколько прядей выбились из хвоста.

Никто из мальчиков не делает шаг к ней. Её глаза переходят на меня, я поднимаю подбородок и киваю, надеясь, что она будет взрослой и подойдёт к ним. Я встаю, беру ещё один стул и ставлю около меня. Я указываю на него, глядя ей в глаза, и она решает сделать шаг с террасы. Я смотрю, как её плечи поднимаются и опускаются, когда она делает глубокий вдох, и её руки, держащие платок, скрещены перед ней.

Она проделывает этот путь и садится на стул. Моё сочувствие длилось недолго в этой ситуации. Я облокачиваюсь на ручку стула напротив неё. Мальчики замечают мою позу, и я чувствую укол вины, но только на секунду.

Она сделала этот выбор. Это из-за неё, не из-за меня.

– Начинай, мама, – огрызается Аидан со слезами на глазах, которые, я это знаю, только усиливают его злость.

– Мальчики… – она всхлипывает и тянется к ним. Никто не тянется к её руке. Она вздрагивает, понимая, что никто из них не даст ей до себя дотронуться, и глубже садится на стул.

– Это не... Мне жаль, – шепчет она.