– Нет, дорогой, нереально, – с чистым сердцем согласилась Кэтрин.

– На самом деле, людям известно о Конфедерации лишь то, что за всё надо переплачивать в четыре раза. Благодаря взяткам, которые нужно заплатить, чтобы что-то сделать, благодаря десяткам непонятных «налогов», которыми облагается любой проект, если он не предназначен для набивания карманов Старых Семей.

– Тогда ты должен благодарить Конфедерацию за военное снаряжение, – сказал Арктур.

– О, так и есть, сын, – сказал Ангус, забыв в пылу гнева о напряжении между ними. – Весь этот проект стал общественной катастрофой, которую, слава Богу, даже UNN не боится освещать. И я твердо намерен этим воспользоваться.

И Менгск-старший продолжил перечислять многочисленные дефекты в конструкции сооружения, а также ошибки в технологиях, по которым его строят. Точнее не строят.

Арктур перестал обращать внимания на слова отца, как только недостроенное здание пропало из вида.

В глубине города ощущение колоссальности небоскребов лишь усилилось. Кортеж летел в полумраке улиц. Арктур чувствовал, как пробегает по спине холодок, когда водитель ловко подреза́л чужие машины в потоке транспорта.

Улицы были заполнены прилично одетыми и успешными людьми, и лишь немногие оборачивались на проносящийся мимо кортеж. Для Стирлинга подобное зрелище считалось вполне естественным, ввиду того, что многие сенаторы и промышленные магнаты предпочитали такой способ перемещения.

Ангус протянул руку и включил коммуникатор на подлокотнике.

– Айлин, – сказал он. – Мы подъезжаем к академии, где высадим Арктура. Поэтому чуть-чуть отстанем. Будем надеяться, что на этот раз он никуда не денется.

Последняя реплика предназначалась для ушей Арктура, но юноша проигнорировал колкость отца. Кэтрин положила руку на плечо Ангуса и с неодобрением посмотрела на него.

– Хорошо, Ангус, – ответил Айлин Пастер. – Я буду ждать вас в «Небесном шпиле».

Когда коммуникатор отключился, Арктур вздохнул. Машина проезжала мимо цветущего парка и игровых площадок Стирлингской академии. Здания поредели, утратили грубость форм и размеров, так как кортеж въехал в центр культуры и наследия, где из перспективной молодежи лепили законопослушных граждан Конфедерации.

Арктур хорошо знал этот район, несмотря на то, что директор Стигман запрещал студентам покидать огражденный стенами и охраняемый патрулями кампус академии. Парень давно решил, что на столь пустяковые правила не стоит обращать внимания. Так что он (с группой избранных авантюристов) частенько выбирался в экзотический, освещенный неоновыми огнями ночной город.

Разумеется, папа и мама пребывали в неведении о таких «маневрах» сына, но чем меньше они знают о его похождениях, тем лучше. По мнению Арктура, родители должны знать как можно меньше о делах отпрысков, потому что если они хотя бы начнут догадываться обо всех проделках, то обязательно попытаются установить запреты.

Огромный часовой шпиль академии возвышался над безукоризненно ухоженными рядами деревьев. Арктур вздохнул, предвидя последующие полгода просиживания в стерильных классах, пересуды знающих о политике и истории намного меньше него болванов, которые только и делали, что болтали об ожидающей выпускников великой судьбе.

Юноша тряхнул головой, избавляясь от невеселых мыслей. Машина замедлила ход и свернула на дорогу из гравия, ведущую к контрольно-пропускному пункту академии.

В качестве КПП служила старая кирпичная сторожка и пара деревянных пильных ко́злов поперек дороги к кампусу, перед которыми стояли оранжевые пластиковые конуса. Машина притормозила у сторожки. Из будки вышел Старый Алкаш. Сторож склонился к окнам автомобиля и осмотрел находящихся внутри людей.

Старый Алкаш – так величали студенты почтенного привратника. Арктур никогда не задумывался над тем, как его зовут на самом деле. Уже с утра от старика несло спиртным за километр. Распухший нос и одутловатые щеки завзятого алкоголика изобиловали прожилками лопнувших капилляров.

От привратника пахнуло перегаром, и Арктур сморщил нос.

«Раненько начал», – сделал вывод парень.

– Доброе утро, мистер Менгск, – поздоровался Старый Алкаш, снимая фуражку при виде Ангуса. Лишь единицы людей на Корхале не знали отца Арктура в лицо. Его эпатажная политическая игра и нескончаемые пикировки с Конфедерацией регулярно освещались в репортажах UNN. Ангус был популярен в большинстве регионов Корхала, а в местах, на которые он не жалел денег (академия входила в их число), его чествовали и прислуживали, как особе королевской крови.

Старый Алкаш пошаркал к козлам и с кряхтением убрал их с дороги. Потом он собрал конусы и махнул машине. Водитель дал газу, и машина проехала вперед.

– Десять миллионов на «усиление мер безопасности», чтобы защитить сыновей и дочерей Корхала от нападений повстанцев, – покачав головой, подытожил Ангус, когда лицо Старого Алкаша с тупой ухмылкой уплыло прочь, и машина въехала на территорию академии. – Дорогая, ты помнишь тот благотворительный бал, что устроила академия, чтобы собрать деньги на улучшение этих самых мер безопасности?

– Да, помню, – сказала мать Арктура с ноткой отвращения. – Этот мерзкий директор Стигман вел себя как скользкий торгаш, всеми способами выклянчивая эти деньги. Весьма неприятный был вечер.

Ангус кивнул:

– Я пожертвовал полмиллиона с лишним в тот фонд и теперь вижу, какую безопасность они на них купили: пара деревянных досок и несколько дорожных конусов, перетаскиваемые неподобающе одетым толстяком. Держу пари, большая часть тех средств ушла Стигману в карман.

Арктур запомнил на будущее эту деталь и уставился на громаду Стирлингской академии, возвышающейся над ухоженным лесом и обширными газонами пышной зеленой травы. Лужайки украшали лучшие образцы фигурной стрижки, а молодежь уже практиковалась с рапирами под бдительным надзором мастера Миямото.

– Если бы не уровень здешних преподавателей, я бы предпочел учить мальчика сам, – продолжил Ангус, и Арктур едва удержался, чтоб не засмеяться во весь голос от подобной идеи.

Вековое здание построили из шлифованного серого гранита; от него просто веяло роскошью. Величественная галерея с колоннами прикрывала вход, а треугольный фронтон украшали изображения героических личностей и знаки академического и военного отличия.

В красиво оформленных нишах по всей длине стояли скульптуры, а замысловато вырезанные орнаменты заполняли пространство между высокими узкими окнами. Несмотря на древность здания – одного из старейших на Корхале, – его карнизы и крышу оснастили сложными системами наблюдения и прослушивания. Хотя зачем профессорам следить за студентами, оставалось для Арктура загадкой.

Прохрустев по гравию, «Терра-Кугуар» остановился у широкой каменной лестницы парадного входа в академию. Одетый в ливрею швейцар спустился по ступенькам и открыл заднюю дверь машины.

– Тебе пора, дорогой, – сказала Кэтрин Арктуру.

Тот кивнул и посмотрел на Дороти.

– Скоро увидимся, малышка! – попрощался он с сестрой. – Я напишу тебе кучу писем, и мамочка прочитает их тебе.

– Я умею читать, глупый, – Дороти надула губки. – Сама прочитаю.

– Ну разве не умница! – засмеялся Арктур.

Дороти бросилась к нему на шею и крепко обняла.

– Я буду скучать по тебе, Арктур!

Парень захлопал глазами от удивления. Обычно Дороти с трудом выговаривала его имя, коверкая звуки и называя его то «Актур», то «Артрур». Но сейчас она произнесла имя без ошибок.

Арктур освободился от объятий Дороти и передал сестру матери. Кэтрин тепло улыбнулась ему.

– Остался всего один семестр, дорогой, – сказала она Арктуру, – и затем все дороги в мир будут для тебя открыты. Я обещаю. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Хорошо?

Арктур глубоко вздохнул и кивнул. Он без угрызений совести мог обмануть надежды отца, но когда чувствовал, что подводит мать, это задевало его за живое.

– Все в порядке, – ответил Арктур. – Я закончу обучение.