Надо же, никто бы и не подумал, что эта девушка абсолютно не умела готовить: совсем ничего. Он вспоминал, как однажды ночью, когда той нестерпимо захотелось есть, а все доставки мира «ушли домой спать», темноволосая девушка неуклюже рубила капусту огромными кусками, спалила две сковородки , но под утро все-таки накормила себя и Брагина, после чего без задних ног проспала до следующего вечера.
С того дня борщ был в наших «отношениях» символом, а не знать вкусовых предпочтений дочки было бы совсем стыдно.
Несколько шагов от стола до двери дались мне вполне себе нормально, а вот последний, отделявший меня от той малышки, которой я держал Тамару на руках в последний раз в восемь месяцев, дался мне с огромными усилиями. Повернутая ручка открыла дверь на тонкую щелку, позволяя тусклому свету проложить полоску золота на полу в полной темноте, а где-то посередине, всхлипывая, лежала девочка в пижаме с принцессами. Идти дальше было страшнее всего того, что я пережил за жизни. Увидев на полу полосу, она тут же перестала судорожно дергаться на вдохах, а мне стало ещё больнее смотреть на чужую свою дочку.
Я сделал ещё несколько вдохов, наконец переступая порог детской и присаживаясь на пол рядом с Тамарой. Она так и не шевелилась, так и не всхлипывала, а в темноте все же выдавали ее настроение красные глаза, блестевшие в отражении полумрака.
-Томка, ты чего? Ревешь там, что ли?-разговаривать через шутки мне всегда было легче, но вот малышка этого явно не оценила, даже не отвечая ничего в ответ. И поджимая губы, ладонью почесывая затылок, я вклинился взглядом в хрупкое детское тело. Нужно было сейчас взять ее на руки и крепко обнять, да, именно это в детстве помогало и остановить крик, и укачать, и даже остановить планету. Ласковыми движениями я забрался под руки девочки, перетягивая ту к себе на колени. Послышался тихий всхлип, а я уже окончательно расплавился от забытого ощущения родного человека рядом, прижимая Тамару к себе.
Она подняла заплаканные глазки вверх, а губки настолько сильно сжались, пытаясь сдержать слезы, что на долго их не хватило : пара секунд отделяла такую холодную малышку от искренней девочки. Она быстро хлюпнула носом, раскидывая в стороны руки и, уже не стесняясь, плакала, уткнувшись в крепкую грудь папы.
-Тамар, Тома, ну ты чего, маленькая?- что сейчас ощущалось внутри меня, было той самой искоркой, затухшей уже лет так пять назад. Она была такой горячей, живой, настоящей и родной, что на мгновение по щекам спустилась пара слез, которые я тут же стёр, начиная, как в детстве, укачивать дочку, а она плакала лишь громче и все сильнее прижималась ко мне.
========== Глава 8. Шардоне, душ и пижама. ==========
Глава Восьмая.
Шардоне, душ и пижама.
Не было в тот миг картины во всей вселенной красивее этой, наполнявшей нежностью единственную из сотен других точно таких же граней уютной детской комнаты, где прямо здесь и сейчас творилась любовь.
Самая чистая и неизведанная; самая крепкая и чрезвычайно хрупкая; горячая и льющаяся молодыми реками слез по гладким щекам. Магия прикосновений и тонких переплетений нитей душ этих двоих не давала покоя сердцам и мыслям, но ничего не могло сравниться с яркими красками, которыми начал окрашиваться окружающий мир прямо на их глазах.
Сплошное серое облако, что прежде носило название «небо», за ободком оконной рамы разорвалось на мелкие хлопья цвета золотой карамели на сладких петушках из детства. Они словно плыли по огромному морю, но назвать то, что творилось над их головами, просто «морем» было нельзя. Мечта, и ничего кроме нее. Все потому, что изнеможённое осенними ливнями солнце в один миг решило отдать всю любовь городу, но прежде его ласковым лучам нужно было пробраться через райскую призму атмосферы облаков, окрашивая все вокруг акварелью.
-Пойдём покушаем, м? - широкая ладонь, в один момент почувствовав на себе всю тяжесть ответственности слова «отцовская», ласковыми мазками нарисовала на фарфорово-красном лице ребенка акварельный пейзаж. Картина была лишь поводом стереть слезы, которых было лишком много, а боли от их ощущения рядом было ещё больше в его крепком сердце.
-Смотри, какое небо, Тамар. Смотри, какое оно красивое…
И девочка в ответ грустно перевела взгляд на картину за широким окном, а щека ее тепло и по-особенному ласково прижалась к груди отца, позволявшей разместить на себе в несколько раз больше частей тела дочери.
-Мне не нужен папа на выходной, или на пару часов в день, - гнусавый голос казался одновременно взрослым от своей серьезной решительности и маленьким из-за гнусавящего призвука в тембре.
-Либо мы вместе с тобой семья, либо мне будет лучше жить в детском доме. И, да, «семья» - я и ты, все. Никаких твоих подруг.
Даже голосом ему она напоминала Эмму, но только совершенно не ту, с которой они расставались. Молодую и такую точно серьезную Эмму, засыпающую на груди, любящую долгие поцелуи, объятья и разговоры по душам. Тамара была ее полной копией внутри, а отрицать это сейчас было уже бессмысленно. Я перевёл взгляд с пушистых облаков на малышку, и она уже ждала ответа в моих глазах; будто старалась не услышать ответа, а найти правду.
Я кивнул, касаясь губами горячего от плача лба и на пару секунд зависая в таком состоянии. Огромная ответственность - вот что я ощущал сейчас внутри себя. Не за себя, не за пациента на операционном столе и даже не за ординатора первого года - эта ответственность не сравнится ни с чем. Ощущать рядом, прямо настолько близко своего ребёнка - бесценно, нести ответственность за его судьбу - дороже жизни.
Когда эти огромные глаза, заплаканно-красные от всего накатившего в один момент, смотрели на меня из-за опустевшей тарелки с борщом, я не мог понять, какого черта все в жизни сложилось именно так. Почему сейчас мы с ней оказались одни, наедине в огромной квартире, не считая ту девушку, которую знал без года неделю. Кажется, что и она была и есть частью огромного плана вселенной на мою жизнь.
-Я хочу ещё, - длинный рукав пижамы стёр мокрые капли с кончика носа, а под глазами медленно начали появляться синие круги с красноватым поттооном. Она со скрежетом передвинула тарелку от себя на середину, а дальше та оказалась в моих руках, и уже спустя минуту, вновь наполненная, стояла перед дочкой.
Тома подняла свои глаза вверх, без труда разыскивая взглядом мои.
И вновь я через немую тишину слышал мысли ребёнка корой больших полушарий головного мозга, который неизвестно где был все эти годы.
-Марина твоя новая девушка? - она неспешна зачерпнула ложкой все, что только было можно, отправляя ту в рот и вновь смотря на меня. Неловко стало уже от вопроса, а вновь оказываясь заложником неудобств разниц роста, я сел на соседний стул, оказываясь прямо на уровне детского взгляда.
-Нет. Мы оба друг другу помогли и ещё поможем, вот и все. Моя новая девушка - ты, а, как бы то не звучало странно, «старая» - работа, - и между нами словно не было никаких баррикад. Впервые я общался с ребёнком, как со взрослым, все понимающим человеком. Да не с каждым «взрослым» удавалось так говорить, как с Тамарой сейчас. Все-таки что-то от меня у неё действительно был: понимать все не по своим годам Эмма не умела.
-М, можно сказать, я разрушила ваши отношения?-и вновь полная ложка скрылась за пухлыми губами, а пушистые ресницы порхнули снизу вверх, помогая взгляду ещё более загадочно перепрыгнуть на меня, хотя магичнее ее глаз, казалось, не было уже ничего.
-Почему? У нас с медициной были «свободные отношения». На пару дней я взял отгул, нам нужно будет познакомиться поближе, много нового узнать друг о друге, решить проблемы с твоим обучением да и ещё много всего уточнить. Ты читать умеешь?
-Не переводи тему. И читать, и писать, и первую помощь оказывать я с четырёх лет умею благодаря маме и папе. Я тебе буду мешать жить так, как ты жил раньше, верно? Наверняка, в твои планы холостяка никак не входила дочка ещё куча забот. Я же не маленькая, все понимаю.
