Василина Орлова

Голос тонкой тишины

Не к добру

Что-то случилось - толкнуло предчувствие, и я вышла из подъезда торопливым шагом. Подняла стоймя воротник серого драпового пальто. В арку метнулся черный кот, ощетинившийся от постоянного недоедания и недовольства жизнью. И всплыла чужая, застарелая, времен всех прапрабабушек, мысль: не к добру.

Кот ждал на тротуаре. Из-за угла величаво выплывал белый "мерседес"... Однажды мой великовозрастный брат, всего на год младше, озирая сияющие бока стоявшего у нас во дворе точно такого же мерса, восторженно проговорил: "Луноход..." "Луноход" приближался, и его фары наполняли зеленью зрачки кота.

Иногда за обязательства, не выполненные в один день, приходится нести ответственность всю жизнь. Живешь и не понимаешь, что же ты такого не сделал, что сделать стоило, и в чем виноват. Но тогда я этого еще не знала.

Разве слепой виноват, если чего-то не увидел? Да еще не увидел того, чего не существовало?

Помню только, что во мне проснулось языческое стремление задобрить всемилостивых богов. Если я накормлю этого голодного любимца фараонов, может, обойдется?

- Хочешь хлеба и вина? - усмехнувшись, предложила я коту.

Опустила руку в карман, но там было пусто.

- Не-а, - выручил меня кот.

И тут я увидела. В нише стоял человек. На единственной ноге, вместо второй - костыль. Он скосил на меня испуганный взгляд, и я почему-то почувствовала себя виноватой.

- Извините...

- Сигарету дай, - протянул в ответ одноногий.

- Нету. - И я побежала.

Я бежала. Большая часть этих людей так и умирает, не просыпаясь. Речь замедленна, реакции заторможены, представления бедны, потребности, как у простейших, эмоции в зачаточном состоянии, а картина мира разлетается, как картонная мозаика.

Говорят, боги даруют жизнь тем, кого любят. И говорят, забирают к себе скорее тех, кого любят. Со вторым понятно, а вот с первым... Хороша награда - падение души в материю. Впрочем, если один из сыновей становится убийцей, мать ведь не перестает любить его. Он для нее - не хуже остальных детей и не хуже, чем был. Он больнее. Возможно, и они, боги, любят нас, людей, так же. Проявления любви как-то слишком уж загадочны.

Я ринулась через улицу. Раздался визг тормозов. "Луноход" не долетел до остолбеневшей протоплазмы всего пару локтей.

Неторопливо опустилось темное стекло, неторопливо выплыло широкое и лоснящееся, как блин, лицо со сладкой улыбкой. Бывают такие улыбки, что лучше бы смотреть в искаженное ненавистью лицо.

- Куда поспешаем, девушка? - благожелательно спросил обладатель мерса. - На тот свет? Подвезти?..

- Вы чуть не сбили меня... - с опозданием констатировала я. - Зачем так лететь?

Улыбка стала еще шире. Может, это у него нормальное выражение лица? Я присмотрелась. На этот раз в круглом лице ничего клинического. Разве что прически нет, если не считать бритоголовость прической. На шее классическая цепочка.

- Вы мой идеал! - объявил он.

Я и не знала, что парням с золотыми цепями подобные слова тоже известны. Он смотрел так, будто я уже не раз и не два раздевалась перед ним. "Архетипически", - громко пояснила я сама себе.

- Вот, и чихаешь, слышь...

Махнув рукой, пошла по тротуару. А мерс тихо ехал рядом.

- Оставь меня в покое! - заорала я и свернула в переулок.

С ужасом чувствовала, что автомобиль двинулся за мной. Здесь не было фонарей. И освещенных окон. В переулке вообще не было ни души. Я бежала под какими-то балконами, между сваленными ящиками, кучами битого кирпича. Автомобиль не отставал. Не обгонял. Он просто следовал за мной.

Я выскочила на освещенную улицу раньше, чем умерла. Отругав себя за панику, нырнула в какое-то кафе.

- Есть здесь второй выход? - спросила официантку.

Она шарахнулась от меня. Елки-палки, хватит с меня этого дешевого детектива. Уселась за столик, взяла себя в руки. Уставилась на стену: ее украшала вариация на тему "Тайной вечери", выполненная каким-то самородком. Только вместо Христа в центре композиции обреталась почему-то Мона Лиза, апостолы же представали во вполне современном обличье. Скрипнула дверь, и вошел обладатель мерса.

- Чего удираешь? Я тебе хотел моральный ущерб возместить, - сбивая пылинку с кожаной куртки, проговорил он.

- Как тебя зовут? - спросила я почему-то.

- Василий, - лицо "космонавигатора" расплылось в улыбке. На этот раз совсем в другой улыбке. Могу поклясться, искренняя доброта светила в ней.

Василий. Большой и грузный кот. Господи, так это же и есть кот Василий! И цепь златая тут же...

- Ну, если ты Василий, то где дуб?..

- Ты знаешь Дуба? - сломал он брови.

- С детства, - подтвердила я. - Когда сказки на ночь мама читала...

- А мы года три тусуемся. Чего же он нас не знакомил?

- Ну, как... Дуб должен хранить тайны.

- А че? Секреты какие-то?

- Есть и секреты. Если напряжешься, все вспомнишь. Лукоморье. Дуб. Русалка... Русалка - это я. Ну? Еще чешую сыпала с дерева. На ветвях сидела. Помнишь?

Лицо Василия страдальчески напряглось.

- Вроде да, - наконец сказал он. - Русалка, значит?.. Это я название ресторана забыл. Теперь вспоминаю, ясный перец, - "Лукоморье"! Черт! Сколько же мы тогда бухла выжрали?

"Кот" что-то мычал в сотовый, а я размышляла. Над меню, которое он мне сунул в руки. Точно - над, но не о. Лезли все те же мысли. Бесконечная конкретность - это все большее и большее дробление мира, тогда как двигаться надо скорее к целостности. Мы все удаляемся от изначального света детства, сказок, от древних цивилизаций. Это тогда человеческая жизнь текла естественным ходом, а сегодня - рвань никак не связанных между собой событий. Или людей... Господи, становлюсь древней...

- Ну, чего, выбрала? - наконец оторвался от трубки мой спутник.

- Не голодная, спасибо, - ответила я. - Разве что капучино. Ну, и мороженое...

Команда на сцене этого безвестного кафе-клуба уже поснимала с шей гитары и заканчивала путаться в шнурах. Клуб только что отбушевал. И готовился бушевать дальше.

Какие-то крашеные, как яйца на Пасху, ребята вспрыгнули на невысокую сцену. Боязливо оборачиваясь через плечо, старались поймать взгляды друзей из "группы поддержки". Микрофон был еще отключен, когда накачанные пивом молодцы заорали:

- Браво!..

Я тоже когда-то пела. В таких клубах. Сколотила даже группу, она развалилась. Все разваливается...

Девочка, которую я сначала приняла за мальчика, подступила к микрофону, от волнения почти забыв, с какой стороны в него говорят. И - ринулась в омут головой:

- Вау! - взвизгнула она, а потом объявила: - Меня зовут Хламидомонада, я буду для вас петь.

Что-то неразборчиво вякнул басист, и понеслась...

Мы собрались здесь,

Чтобы выпить и съесть

Все, что есть!..

Разговаривать под такое сопровождение было невозможно. И слава богу. Я продолжала витийствовать. Про себя. В такие минуты в меня вселяется дух сразу всех светочей философской мысли.

- Ну, чего приуныла? - не унимался мой мороженодатель.

- Кто-кто? - переспросил он. - Ах, мороженодатель... Москвичи как-то стремно выражаются.

Я попробовала представить, откуда он. В студенчестве это почти всегда получалось. Надо только поймать сразу все, что идет от человека. Я сосредоточилась. И вдруг увидела моего спутника в средневековой темной хламиде - не то палач, не то монах. За ним маячила какая-то хоругвь, кажется, с готическим крестом. Да, это крест... Нерусский кот, это точно.

- Я, детка, помощник немецкого профессора. Его ассистент и водитель...

- Я тебе не детка! - отрезала я.

Чтобы взять себя в руки, сделала самый большой в моей жизни глоток из

стакана, - почему-то именно он оказался под рукой вместо вазочки с мороженым.