Получалось не особо, может, потому что в лагере торговых гостей было реально очень шумно, а может, Молодцов просто не старался. Но среди купцов действительно царил переполох, в чаще то и дело мелькали огоньки факелов – всё искали пропавшего челядина. Теперь из леса вряд ли кто решит сунуться, но дозорные всё равно нужны. А вдруг в суматохе какой-нибудь ушлый попутчик решит порыться в тюках, что везут люди Путяты. Капиталист капиталисту волк. А купцы, что плывут из Новгорода на юг, самые что ни на есть капиталисты стадии накопления первоначального капитала.

«Только Россия эту стадию не пройдёт и в двадцать первом веке!» – вспомнились Молодцову слова отца.

С десятого века мало что изменилось. Здесь тоже любой встречный купец может прибрать имущество своего коллеги, если сочтёт прибыль достаточно выгодной. Викинг Гуннар Скряга, который осадил заимку охотника Завида зимой, тоже вроде как считался купцом.

Данила вздохнул, не удержался. Одним быстрым движением, с еле слышным звоном, выхватил меч из ножен. Махнул пару раз, повертел меч в руке, полюбовался игрой отблесков огня на узорчатой поверхности клинка.

Меч, его меч! Данила разбирался в мечах ровно настолько, чтобы отличить каролингский от романского. В его руке лежал именно романский меч: лёгкий, не больше килограмма, метр в длину, с ярко выраженным остриём, которым можно пронзать кольчугу, и навершием в форме диска. Единственно, рукоять Молодцову казалась коротковатой, но всё равно она была длиннее, чем у других кликов, например, у мечей того же Шибриды. Длань обоерукого варяга лежала в рукояти как влитая.

«Интересно, как этот меч попал к нему? Сразу же видно – не русская работа», – подумал Данила о том, у кого взял своё новое оружие.

Ведь меч был не куплен, а взят в бою!

Год назад, когда Молодцов побрёл с той самой полянки, где очнулся, на поиски цивилизации, то вышел к ручью, где поцапался с тремя рыболовами. Стычка прошла успешно для него, но у рыболовов имелись друзья, а Данила тогда, как можно догадаться, был полным лохом и в области обычаев, и по части умения заметать следы. Выследили его на счёт раз, оглушили тупой стрелой по башке – это такой нелетальный метод разговора у здешнего населения с чужаками, чтобы, значит, пришлый копыта не откинул и его можно было задорого продать.

Данилу продать задорого не получилось, поскольку он ничего не умел из того, что положено древнерусскому челядину, да ещё, бывало, норов свой показывал. В итоге его перепродали через третьи руки варягам для жертвы на острове Перуна. Варягам надо отдать должное: если то, что слышал Молодцов о викингах, правда, то варяги поступали благородно, не стали умерщвлять полон разными, крайне неприятными, способами, а дали возможность поучаствовать в перуновых играх, то есть биться насмерть перед лицом кумира. Многие рабы из компании, куда попал Данила, восприняли это с радостью, как достойный способ закончить жизнь. С оружием в руках, к тому же! Авось Перун ещё отметит за храбрость и возьмёт к себе в Ирий.

Молодцова возможность попасть в Ирий не грела никак. Тем более варяги перед боями насмерть устроили своеобразное показательное выступление: пляски полуобнажёнными с оружием. И Данила смог оценить их невероятный, просто запредельный уровень мастерства.

Он сумел драпануть с острова. В реке его чуть не утопила какая-то непонятная нечисть (Молодцова до сих пор передёргивало от этого воспоминания). Выбравшись на берег, Данила встретил детвору, которая привела его к деревне, где заправлял всем отличный староста, дед Житко, настоящий сельскохозяйственный профессор и мастер выращивания хлеба. Он временно приютил чужака, не за просто так, а за определённую услугу в будущем. В деревне Данила встретил Вакулу, кузнеца, который позже и свёл его с Воиславом. По сути, этим двум людям Молодцов был обязан очень многим. Жаль только, полностью рассчитаться с долгами у него уже не выйдет.

Воислав тоже был варягом, но не обычным. Данила искренне удивился, когда увидел у него крест на шее. Его батька был христианин, причём не формально, как депутаты из времени, откуда пришёл Молодцов, а искренне, сердцем, что последующие события только подтвердили.

Познакомившись поближе с Воиславом, Данила просто не мог ненавидеть этого человека, как и Шибриду с Клеком, да и других варягов тоже. Но вот кланяться или жертвовать себя Перуну – уж извините.

Однако побег Молодцова с острова не прошёл даром. Варяги, которым полагалось убить странного чужака, подошли к делу всерьёз и стали выискивать его след. Данила имел все основания полагать, что ключом к такому избыточному интересу была не банальная месть, а его, Молодцова, необычное происхождение родом из другого Мира. И что характерно, варяги почти добились своей цели. Десяток их присоединился к шайке Гуннара Скряги, которая осадила заимку Завида, куда с торговыми делами прибыл Путята с людьми.

Воислав и тут показал себя мужиком и настоящим воином. Он не выдал Данилу своим братьям-варягам, хотя тот сам готов был сдаться им в руки. Воислав предложил себя на «божий суд» – поединок насмерть во славу Перуна, чтобы выяснить, на чьей стороне действительно находится бог. Варяги отказались, из чего Данила сделал вывод, что им нужно было смыть оскорбление только его кровью. Отчего вступился Воислав за своего человека: из христианского милосердия или потому что братство обережников выше братства варяжского – не суть важно.

Затем была осада, Молодцову она показалась бесконечно долгой и кровавой, он едва сумел выжить. Его вместе с другими уцелевшими обережниками и охотниками спасли гридни посадника Новгородского Добрыни. Но тут один из пленных варягов, тех, что примкнули к викингам, совсем ещё юный, бросил вызов Молодцову, а Данила не утерпел, от злобы или по глупости, он согласился на «божий суд», который состоялся неделю спустя в Новгороде, на большом Волоховом капище. В поединке Молодцов одержал верх. Да, его победе сопутствовали объективные обстоятельства, но это не имело никакого значения. Данила стал победителем и получил в качестве трофея прекрасный меч. Ему бы ещё на доспехи приличные накопить, тогда он и вовсе сможет за княжьего гридня сойти.

Пока Данила размышлял и предавался воспоминаниям, он не переставал работать мечом: крутил, повторял выученные фехтовальные пируэты. Движений в науке владения мечом было не так много, как в общем и в любом настоящем боевом искусстве.

– Тренируешься? – послышался тихий голос.

Клек. Совсем рядом. Тихо подобрался – и не заметил.

– Ага, – не оборачиваясь, ответил Данила.

– Доброе дело. Иди, моя смена.

– Как скажешь.

Молодцов радостный повернулся и… замер на полшаге. Словно ледяная иголочка кольнула в затылок, послышался тонкий девичий голосок. В лесу никого из торговых людей уже не было. Откуда тогда звук?

– Ты слышал? – шёпотом спросил он.

– Что? Почудилось что-то?

– Ну, вроде как голос… Вот, опять.

Варяг пристально оглядел лес, принюхался даже.

– Ничего не чую.

– Так прошло уже всё, – смущённо ответил Молодцов.

– Ясно, иди спать.

– А как же…

– Иди, тебе сказано, не схарчить поганой нечисти воина Перуна, а если беда какая, я вас кликну. Иди.

И Данила выполнил приказ.

Сборы в торговом лагере начались засветло. Весной все спешат-торопятся. Это не зима, когда можно довести ладьи до волока, вытащить на берег и ждать, попивая тёплый мёд или пиво, пока снега насыплет и реки встанут, а после поставить корабли на полозья, запрячь в воловьи упряжки и отвезти куда надо. Или вовсе оставить – законсервировать суда в специальных сухих доках, весь товар перегрузить в сани и ехать налегке.

По весне же вода затапливает реки и болота, превращая земли кругом в непролазную топь. И сами волоки заливает так, что вода на них стоит по колено, при том, что пить её нельзя. А своей питьевой воды там нигде не достанешь, потому что водораздел в тех местах проходит. Перетащить суда по гатям в такой местности, да ещё так, чтобы товар водой не испортило – адский труд.