Всю первую половину этого злополучного дня Камбиз не слезал с коня, мужественно перенося острую боль. Но после того, как в час полуденной жары колонна остановилась, и воины, рассредоточившись, расположились на привале для кратковременного отдыха и принятия пищи, царь почувствовал слабость и головокружение. Знахари наложили новую мазь и повязку, после чего царю стало немного легче, но он все же попросил уложить его в колеснице продолжать поход верхом на коне он был не в состоянии.
К вечеру, когда вдали уже показались белые стены Акбатан, царь вновь почувствовал недомогание. Малейшая тряска приносила ему нестерпимую боль. Он было приказал слугам нести его в паланкине, но затем был вынужден отказаться и от этой возможности продолжать движение навстречу Гаумате. И хоть до наступления сумерек было еще не менее двух часов, он велел остановить войско. Не дожидаясь, когда его воины разожгут костры, улегся Камбиз на попону под открытым небом и забылся тяжелым сном.
Весь этот день пытался Агбал, воспользовавшись сумятицей, покинуть войско, но ему не удалось осуществить задуманное: Дарий неусыпно следил за ним. Оставалась надежда на ночную темноту, под ее покровом решил он покинуть лагерь, но юноше не суждено было дожить до ночи. Вечером, еще до захода солнца, когда войско персов, напоминающее скорее траурное шествие, а не триумфальное возвращение покорителей Египта, все еще двигалось в сторону Акбатан, к Агбалу подъехали Прексасп и Дарий, и на их суровых лицах юноша прочел свой приговор. Вельможи спешились, и на глазах у жрецов, магов и обозных рабов два акинака сверкнули клинками и вонзились в грудь растерянного юноши, чуть ниже левого соска. Вытерев клинки песком, вельможи приказали не поднимающим глаз отбросить труп в сторону, чтобы он не мешал движению колонны, сели на коней и ударами пяток бросили их в сторону колесницы, на которой возлежал страдающий царь.
Наутро нога владыки почернела, распухла, рана выделяла дурно пахнущий гной. Царь, предпринявший попытку приподняться, чтобы посмотреть на свое бедро, сморщился от резкой боли и, потеряв сознание, упал навзничь, как падает камыш, подкошенный острым серпом. Встревоженным знахарям с трудом удалось вывести царя из внушающего ужас беспамятства, но еще несколько раз в течение дня Камбиз терял сознание. Грозная чернота покрыла уже все бедро и неумолимо приближалось к паху, и всем, кто находился у царского ложа, стало ясно, что дни Камбиза сочтены.
Сам Камбиз понял это.
Вечером он приказал всем знатным персам собраться в его шатре, затем потребовал, чтобы знахари выпустили обсидиановым скальпелем кровь из раны вместе с накопившимся в ней гноем, и, если он потеряет при этом сознание, как можно быстрее привели его в чувство. Ему есть что сказать собравшимся персам!
Когда не требующая больших затрат времени операция была проделана, и царь почувствовал кратковременное улучшение благодаря целительному аравийскому бальзаму, он приказал своим знахарям покинуть шатер. И когда последний из них скрылся за пологом входа, царь приподнялся со своего ложа и окинул своих удрученных вельмож изучающим взглядом из-под черных бровей.
- Персы! - произнес царь тихим, еле слышным голосом. - Тяжело мне сейчас признаться перед вами в своем злодеянии, о котором никто в лагере, кроме Прексаспа, не знает, и я боюсь, что никогда не узнает, если я сам не расскеажу вам о нем. И я сделаю это - для вашего же блага, но в первую очередь для блага благословенной Персиды, заботиться о которой завещал мне великий Кир!..
Тень смерти уже осенила меня, могу ли я вводить в вас в заблуждение в свой последний час?! Слушайте меня внимательно, персы! Не на брата своего единоутробного вел я вас походом, как вы думали до сих пор... Нет в живых моего брата, и это подтвердит вам Прексасп, который собственной рукой, исполняя мою злую волю, умертвил царевича. Сделал он это тайно, так, что никто из персов ни в лагере, ни среди оставшихся в Персиде не дознался об этом. Нет в живых моего брата, персы, он мертв и ждет меня в стране, откуда нет возврата...
Боялся я, ослепленный злыми демонами, что Бардия лишит меня престола; готовился он к предательскому удару, о чем поспешили уведомить меня мои верные соглядатаи. Так удивительно ли, что я велел убить его?! Царевич мертв, персы, и сейчас власть над Азией находится в руках Гауматы, мага, мидийца, который, как вам всем ведомо, удивительно похож на брата моего. Тот самый маг Гаумата, которому я четыре года назад приказал отрубить уши. Я знаю, его увечье будет скрыто царской тиарой, и все же да не обманет вас его обманчивое сходство с царевичем!..
Все двадцать две сатрапии изъявили свою покорность самозванцу, и он возгордился настолько, что посмел послать своего глашатая в мой лагерь!..
И сейчас, в свой смертный час, я, Камбиз, царь великий, царь царей, царь провинций, сын Кира, Ахеменид [так именовались в торжественных случаях и в официальных письмах персидские цари; Ахеменид - поток Ахемена, вождя союза персидских племен на рубеже VIII - начала VII века до н.э.], заклинаю вас, мои верные соратники, именем Ахурамазды: не допустите, чтобы власть над Азией вновь оказалась в руках мидийцев. В державе, которую завещал Астиаг отцу моему Киру, и которую нам и нашим отцам удалось расширить благодаря несгибаемому мужеству и воинской доблести, должны властвовать только персы - такова воля нашего мудрого бога. И тогда необозримые глазом нивы будут колоситься только для вас, неисчислимые стада на сочных пастбищах будут множиться только для вас, и никто никогда не посмеет указать пальцем на ваших дочерей, жен, наложниц, рабынь, требуя, чтобы они разделили с ним ложе, удовлетворили его похоть...
Если для вас еще свято слово владыки, вы должны исполнить мою последнюю волю: Гаумата, презренный маг, посягнувший на престол Кира, должен быть схвачен и обезглавлен. И тому из вас, кто окажется наиболее решительным и мужественным в борьбе с ним, я, Камбиз, царь великий, царь царей, царь провинций, сын Кира, Ахеменид, завещаю свой престол! А теперь ступайте, острая боль в ране не дает мне покоя, и я не в силах говорить дальше...
