Молодой чеченский парень, жизнью готовый заплатить за свободу своего народа, идущий на смерть ради святого дела, которому остаётся верен до последнего вздоха, смело бросающий обвинения в лицо русскому офицеру, разве такой человек не достоин восхищения?

Он сохранит ему жизнь. Даст свободу. Пожмёт руку. И отпустит с миром.

Предательство же всегда остаётся предательством; изменив сегодня одному, завтра предатель изменит другому. Ему нет и не может быть веры, он скользок и изворотлив, беспринципен, продажен и аморфен, подобно вязкой субстанции, готовой принять форму любого сосуда. Его идеал - право сильного, право победителя. Подобно флюгеру, он всегда держит нос по ветру, он всегда на плаву. Чего он достоин? Да и достоин ли чего-либо?

Этот должен быть наказан. Нет, к стенке он его не поставит: не стоит марать руки. Он отправит его в тыл, сопроводив соответствующей рекомендацией. Пускай с ним разбираются специалисты. Они это умеют.

Всё, решено! Выбор сделан.

Внезапно он испытал огромное облегчение - словно тяжкое бремя свалилась с плеч, словно вскрылся давний нарыв, терзавший его тупой болью долгие-долгие месяцы.

Лейтенант вздохнул полной грудью и с удивлением обнаружил, что вместительная пепельница на столе полна окурков, а пустая сигаретная пачка сиротливо валяется на полу. Неужели он выкурил всё, до последней сигареты?!

Неважно. Всё уже в прошлом. Сейчас он вызовет сержанта и отдаст приказ. Сейчас...

* * *

Под окном раздались чьи-то приглушённые голоса. Лейтенант невольно прислушался и узнал: это были двое бойцов из его взвода.

- Слыхал? - говорил один. - Серёгу-то нашего грохнули... вчера, когда село чистили. Полчерепка снесло, в упор стреляли, ублюдки.

- Ск-коты!.. - зло сплюнул второй. - Жаль Серёгу. Классный парень был. До дембеля три месяца оставалось.

- Мать у него больная, недавно инфаркт перенесла. Он сам мне рассказывал. Узнает - не переживёт.

- Факт.

- Девчонка у него осталась. Только-только расписаться успели. Письма чуть ли не каждый день ей писал. Сын родился, уже без него. Только на фото его и видел. А уж как домой рвался! Всё дембеля ждал, бедняга.

- Жаль Серёгу. Я бы ту мразь, что его подстрелила, на ремни порезал!

- Уже. Три снаряда положил, один в один. Снёс ту халупу к чёртовой матери! Всех подчистую, за Серёгу.

- Ну и правильно. Да я б за такого парня не то что дом - всю деревню спалил.

Они докурили по сигаретке и разошлись.

* * *

Что-то загустело, затвердело в душе лейтенанта, ледяной глыбой упало в самую её глубину. Холодом пахнуло оттуда, из недр, морозом сковало мысли, свинцовой решимостью наполнило опустошённое сердце.

Стиснул зубы. Сдвинул брови. Расправил плечи. Наглухо застегнул китель. Сунул пистолет в кобуру.

Пора.

- Сержант!

Когда сержант вошёл в комнату, он сразу понял, какое решение принял командир. И потому не удивился, услышав резкое, жёсткое, холодное:

- Расстрелять! Обоих!