…Его светлость, наконец, встал для оглашения своей высочайшей воли. Вслед за ним с шумом поднялся на ноги весь зал.

– Рассмотрев предварительное решение суда города Роана о признании вдовы Фотины Россильоне отравительницей, оное не утверждаю. Признаю её невиновной. Как говорилось ранее, судья города Роана от должности отстраняется и отдаётся под следствие с целью выяснения возможных случаев принятия мзды, подобных нынешнему. Младший брат покойного, Питер Россильоне, как признавший свою вину, также отдаётся в руки правосудия. Его дело рассмотрим позднее, в особом порядке. Имущество обоих преступных лиц конфискуется в пользу Фотины Россильоне в качестве компенсации за ущерб, причинённый её здоровью, и за выдвинутые ложные обвинения.

Взгляд светлейшего остановился на османце, прижавшем руку к сердцу.

– Как представитель вверенной мне провинции, приношу извинения невинно пострадавшей и её родственникам и надеюсь, что полученная компенсация позволит ей восстановить здоровье и благополучно родить и вырастить дитя, которое станет залогом мира между Галлией и дружественной нам Османской Империей.

В полной тишине откуда-то сверху раздались хлопки, как будто кто-то, не удержавшись, невольно зааплодировал. Герцог недовольно вскинул глаза…

… и улыбнулся, на миг позабыв, где находится. Увидел-то он немного: как в глубине хоров почти под потолком судейского зала поспешно прикрылась дверь. Но мелькнувшее нежно-лазоревое платье успел узнать. Он сам, собственными руками, расправлял нынче утром каждую оборку на этом платье, а до этого – помогал надеть чулочки на стройные ножки, спрятавшиеся затем под небесно-голубым атласом…

Герцог опустил взгляд – и с досадой обнаружил, что османец, а за ним и все, кто находился в зале суда, склонились вослед голубому платью.

Чистота победы была смазана.

Демоны…

Теперь все подумают, что он вынес приговор не совсем беспристрастно, а рисуясь перед своей герцогиней. И не докажешь, что он только что узнал о её присутствии… Кстати, а что она тут делает? И как вообще здесь очутилась?

– Винс… – окликнул сердитым шёпотом.

– Прибыла в малой карете, – тотчас отозвался капитан. – С охраной, не волнуйся.

– Почему сразу не сказал?

– Чтобы не мешать.

Что ж. Победа, что ни говори, была чистой. Останется только кое-что уточнить…

– Проверь-ка ты на досуге этого чудо-эскулапа, который там затесался. Не был ли он подослан как-нибудь подстраховать младшего брата. Да заодно узнай, сам ли тот всё продумал, не торчат ли уши…

– Бриттского посла. Понял. Казни ты её – и мы бы ввязались в такую баню с османами…

– Кровавую. Им только дай повод. Ладно, Винс, на сегодня хватит. На сегодня довольно, господа судьи! – повторил он громко и властно. – Благодарю за верную службу.

«А с Мартой…»

Проходя мимо склонившейся в низком поклоне вдовы, снял с руки именной перстень и протянул женщине. Отныне род Россильоне находился под покровительством рода д’Эстре. Ответил на поклон седобородого, с прояснившимся ликом, отца и понял: кровавой бани не будет. Вот и славно. И неважно, что там судачат люди…

«А с Мартой придётся поговорить». Герцог шёл к выходу из ратуши, не замечая, как вновь на лице расцветает улыбка. «Непременно».

После духоты судейского зала свежий ночной воздух показался ему нектаром.

С козырьков над кучерскими сиденьями рассыпали и плавили искры фонари в хрустальных цилиндрах. На мостовой нетерпеливо перебирали тонкими изящными ногами лошади, запряжённые цугом. Перекидывалась взглядами, словно мячиками, охрана. Запрыгивали на запятки лакеи. Им всем хотелось домой. Домой! Всех ждал горячий сытный ужин, ласковое слово, любящий взор… Но это дома. А его, Жильберта, милый нежный взгляд поджидал прямо здесь.

– Поеду с герцогиней, – сообщил он Винсенту. – Можешь воспользоваться моей каретой.

Тот усмехнулся.

– С твоего позволения, доставлю до места любящих дочь с отцом. Закрепим твоё обожествление.

Рывком распахнув дверцу с малым гербом д’Эстре, герцог запрыгнул в полумрак экипажа, минуя подножку, и ещё раньше, чем захлопнулась створка, сжал в объятьях свою главную драгоценность. Где он? Где твой взор, любимая? Дай утонуть в нём навечно.

– Ты самый лучший, – задыхаясь, прошептала Марта. – Ох, Жи-иль… как я волновалась!

Да за такие слова…

Он замедленно, будто во сне, положил голову ей на колени, ощутив щекой прохладу атласной юбки, вдыхая тонкий аромат духов и юности. Словно не было тяжелейшего дня, грязи, гнусностей, лжи и пороков, приговоров и злобных воплей… Ласково гладя своего Жиля по голове, как маленького, она смахнула с него крепкой крестьянской мозолистой ладошкой всё пережитое. И не было в тот момент счастливее мужчины на свете. Завидуйте все, у кого нет такой женщины.

Немного позже он вскинется – и припадёт губами к её медовым устам, к душистым щёчкам, к трепещущей жилке на шее. Едва сдерживаясь от распирающего желания, скользнёт рукой под атласные юбки, по нежной голени, по упругой подвязке, добираясь до вожделенного кусочка плоти, почти не защищённого одеждой; тронет нежное руно золотисто-рыжих завитков, невидимое глазу, но ласкающее пальцы, проникнет ещё дальше, в сокровенное женское, чтобы услышать сладостный стон, а затем смущённое: «Жи-иль! Что ты делаешь? Разве можно… здесь, в карете?» Можно, милая. Иначе я просто умру от любви…

***

Ночь свернулась над Эстре громадным чёрным котом, легла звёздным чревом на купола собора, на ратушу, на черепичные крыши, новые и в выщерблинах, на фонтаны и башни Гайярда, на кварталы ремесленников, на здание строящегося Университета… Добрые люди давно потушили огни и теперь предавались либо праведному сну, либо супружеским утехам, ибо природа человеческая брала своё, как в тесных каморках тружеников, так и в господских спальнях. Впрочем, в последних даже энергичнее. Многие мужья сделали стойку, подобно охотничьим псам, узнав от доверенных лиц – лакеев ли, цирюльника, развлекающего клиента беседой, приказчика, между делом сообщающего полезные сплетни – что светлейшая чета, герцог и герцогиня, представьте себе, с самого первого дня благополучного воссоединения соизволят почивать в одной постели. А раз уж сами высочайшие супруги провинции подают пример исполнения супружеских обетов, любви и согласия – их верноподданным тем паче следует поусердствовать в собственных опочивальнях. Ибо завещал Создатель первым людям: плодитесь и размножайтесь! Что и выполнялось с похвальным рвением, а в последнее время – особенно. Весьма вероятно, что лет через двадцать в славный город Эстре и иже с ним хлынет обильное пополнение в армии, гильдии ткачей и златокузнецов, пекарей и оружейников, торговцев и виноделов, и прочая и прочая. И, уж безусловно, возрастёт число школяров и студиозов, учёных и медикусов, художников, музыкантов и поэтов. Ибо страна, подобно человеку, венцу творения, должна развиваться не только материально, но и духовно.

И горожане, независимо от сословия и ранга, и духовные лица, и селяне – все надеялись, что к тому времени подрастёт и войдёт в силу новый герцог д'Эстре. Он просто обязан появиться на свет, дабы стать новой опорой прекрасной Галлии и немало перенять от светлейшего отца, да правит тот множество лет мудро и справедливо. Ведь Жильберт Анри Рене не родился готовым правителем, а учился уму-разуму у благородного родителя. Старый герцог, как его за глаза называли, вопреки примеру многих венценосных особ не оттягивал с подготовкой наследника, а приставил к делу сразу после его совершеннолетия. Сперва доверил в полное управление поместье, затем присовокупил несколько деревень, затем поставил наместником в Фуа… Потом отправил в поездки по соседним странам, и не только для встреч с правителями, но и наблюдения ради: перенимать лучшее, выискивать, что может пойти на пользу отечеству.

Лет десять, а то и больше, обучал старый герцог Наследника. Государя. И когда в горести покинул этот мир вслед за горячо любимой супругой, Галлия осталась в таком же надёжном кулаке. Ни смут, как это частенько случается при смене власти, ни заговоров. Хоть несколько голов и полетело, но высокоумных голов, каких-то графьёв да виконтов, которые вздумали воспользоваться кратким днём безвластия – когда до коронации нового герцога оставались сутки, ибо подготовка к церемонии, хоть и сжатая до предела, но всё же занимала время. Поговаривают, эта клика и отравила покойную герцогиню, да и на самого Старика покусилась, и что именно с этой поры молодой герцог ненавидит отравителей.