Двор филологического факультета был местом особым. Туда даже экскурсии водили и туристов пускали с особого разрешения декана.

Туристов влекли во дворик необычные бронзовые скульптуры. Их лепили и ваяли современные скульпторы в соответствие с духом нового времени.

– Никаких скучных статуй и бюстов героев, – распорядился ректор. Только новое, современное, необычное, идущее вразрез с застаревшей традицией. Получилось неплохо. Даже Коту понравилось. Скульптуры были неброские, не пугали размерами и разбросаны были по дворику вне всякой симметрии. От этого казалось, что у каждой из них есть душа.

Студенты очень любили бронзовую бегемотиху по имени Тоня и таксу, пока не получившую имени.

Чуть подальше от них сидел Маленький принц рядом с чемоданом, из которого торчала голова поэта Иосифа Бродского. А на изящной скамейке в любую погоду сидели бронзовые ангел и бес. Где-то совсем рядом проползала огромная улитка. Тоже, разумеется, бронзовая.

Студенты, давно привыкшие к скульптурам, выходили во дворик в любую погоду. Покурить, поговорить, повторить слова, выученные к диктанту. Выходили во дворик в надежде на случайную встречу с объектом своих тайных мечтаний. Или же просто хотели увидеться с преподавателем в неформальной обстановке и уговорить его в очередной раз перенести срок сдачи курсовой.

Преподаватели тоже в перерывах приходили во дворик. Покурить, поговорить, просмотреть тезисы новой лекции.

Двор филологического факультета напоминал во время перерывов турецкий базар, французский салон и миланский показ мод одновременно.

Кот вышел во двор, огляделся и решил улечься под скамейку с ангелом и бесом. Она называлась Скамья советов. Земля уже успела прогреться, а пробившиеся сквозь нее молодые травинки приятно щекотали нос.

Прямо напротив пестрая стайка первокурсниц английской кафедры хвасталась друг перед другом высотой каблуков и решала, куда пойти плясать в выходные. До Кота под скамейкой им не было никакого дела. Как, впрочем, и до учебников по исторической фонетике, которые они для приличия держали в руках.

На скамейку села Аня с итальянского отделения. Кот был знаком с ней с первого дня ее учебы на факультете. Аня каблуки не носила потому, как еще в десятом классе сильно повредила колено и с тех пор слегка хромала. Колено реагировало на плохую погоду и болело. Еще оно болело, когда Аня сильно нервничала. Кот чувствовал чужую боль, даже находясь на расстоянии нескольких метров.

Он вылез из-под скамейки и прошелся перед Аней, слегка изогнув спину.

Девушка держала в руках растрепанные листки с латинским текстом. Ксерокопия второй главы «Записок о Галльской войне» Юлия Цезаря. Между строчек поверх печатного текста Аня карандашом записывала перевод, при этом шевеля губами.

– Caesar suas copias in proximum collem subducit, aciem instruit…

– Цезарь свои войска на ближайший холм повел и выстроил их в боевом порядке, – с легкостью перевел Кот мудреную латинскую фразу. С «Записками о Галльской войне» он был знаком. Студенты читали и переводили эту книгу со дня основания факультета.

Латынь была настоящим наказанием студентов романской кафедры. Желающие овладеть испанским, французским или итальянским должны были целых два года читать и переводить то, что было написано более тысячи лет назад, на русский язык, запоминать слова и фразы из языка, на котором никто уже и не говорит. Только врачи и фармацевты пишут на нем рецепты, назначения и произносят названия лекарств, вгоняя в страх пациентов.

Аня заметила Кота и на секунду оторвалась от «Записок».

– Gattino[1], у меня ничего не выходит, – горестно сказала Аня, одной рукой рассеянно поглаживая Кота по спине. Не переводится этот Юлий Цезарь красиво у меня.

Кот еще сильнее выгнул спину, чтобы Ане было удобнее его гладить. Начал интенсивно и громко мурчать, добиваясь успокоительного эффекта.

За годы жизни на факультете Кот научился тонко чувствовать страх и волнение студентов перед экзаменом, зачетом или сложной контрольной. Старался помочь тем, кто со страхом совладать не мог и рисковал от испуга забыть все, что учил накануне. Для каждого у Кота был свой метод. Перед кем-то достаточно было походить рядом, распушив хвост. С кем-то он активно мяукал, настраивая на конструктивный диалог с преподавателем. Лишь избранным Кот позволял себя гладить и чесать за ухом.

По вторникам и четвергам у студентов итальянского была латынь, которую вела свирепая Ванда Эдиповна.

Внешность ее была под стать имени. Стройная, худая, длинная, как Колосс Родосский, преподаватель классической латыни носила длинные развевающиеся юбки, темные пальто с широкими рукавами и тяжелые серебряные серьги. Черные с легкой проседью кудрявые волосы никогда не убирались в прическу и развевались на ветру, когда Ванда Эдиповна решительной походкой пересекала двор. В эти моменты веселая болтовня студентов затихала, аспиранты старались спрятать за спину сигарету, а профессора уважительно склоняли голову в знак приветствия.

Кот старался скрыться куда-нибудь подальше. У Ванды была аллергия на шерсть. При приближении к Коту она начинала громко чихать, глаза ее мгновенно краснели, и от этого становилось еще страшнее.

Ванда Эдиповна не слишком любила студентов испанского и итальянского отделений. Для них ее предмет был неприятной необходимостью, частью обязательной программы. На филологический факультет они поступали, по ее мнению, стремясь к красивой жизни, дипломатической службе и встречам со средиземноморскими красавцами и красавицами. Науки им были не нужны, книги они читают из-под палки, а латынь учат по принуждению.

Впрочем, если студент был хорошо готов к уроку и переводил Цезаря, Овидия и Тита Ливия без запинки, он удостаивался сдержанной похвалы суровой Ванды. Но стоило тому хоть раз ошибиться, поставив ударение не на тот слог, Ванда Эдиповна выпускала наружу весь свой богатый арсенал презрительных комментариев, обидных эпитетов и уничижительных сравнений.

– Аня, идите учить суахили или банту. Я вижу, вам все равно, над каким древним языком издеваться. Пусть это будет не латынь, – отчитывала Ванда несчастную Аню во время последнего урока.

– Мур-мур-мур, – активно тарахтел Кот. Он хотел сказать, что надо потерпеть еще один год, сдать экзамен, а потом устроить ритуальный костер из ксерокопий «Записок о Галльской войне». Кот знал, что дальше ничто не будет отвлекать Аню от занятий любимым итальянским и переводов сонетов Петрарки. Еще он знал, что после четвертого курса Аня пойдет стажироваться в Академию художеств, где будет переводить мастер-классы известного скульптора из Флоренции. Его восхитит Анин безупречный итальянский и профиль, как у римских статуй времен Империи. Он предложит ей работать переводчиком в его частной школе во Флоренции, куда приезжают учиться молодые скульпторы со всего мира. В перерывах между занятиями Аня будет ему позировать. Скульптор будет лепить с нее лик Андромеды и профиль Минервы. Щедрое итальянское солнце навсегда вылечит ее колено, и Аня никогда больше не будет хромать.

Коты умеют заглядывать в будущее и способны давать людям знаки-предсказания.

Перерыв закончился, и дворик заметно опустел. Студенты и преподаватели растеклись по аудиториям. Кот окинул взглядом двор. Одинокий аспирант с кафедры языкознания пил кофе из бумажного стаканчика и с тоской смотрел на часы. Сдавать очередную главу кандидатской нужно было только через два часа. Заняться аспиранту было нечем. Кот знал, что к животным он равнодушен и кошек за полноценных существ не считает. Подходить к нему не стал.

Рядом с бронзовой скульптурой бегемотихи самый главный сердцеед с четвертого курса французского отделения очаровывал очередную первокурсницу. У нее была белая коса, густая челка и умопомрачительные длинные ресницы. Достойная причина прогулять лекцию по теоретической грамматике, – подумал Кот.