Стена раздвинулась, и на пороге появилась Аня, заставив меня захлебнуться горячим чаем и закашляться до слез – эта зараза решила меня добить окончательно! Конечно, она оделась, но выглядела еще круче и еще более сексуально, привлекательнее, чем без одежды. Не знаю, как ей это удалось, но это так. Во-первых, за такой короткий промежуток времени, что она отсутствовала, Аня успела нанести на лицо макияж, свои густые каштановые волосы зачесала назад, собрав их в тугой «конский хвост», напялила короткий белый топик с условным названием «маечка», совсем не закрывавший ее округлый живот с серьгой в пупке. Конечно, маечка прикрывала грудь, но Анечка, дрянь этакая, по какой-то непонятной для меня причине совсем забыла надеть бюстгальтер, наверное, торопилась очень, поэтому тонкая полупрозрачная ткань, плотно обхватывающая ее грудь и еле сдерживающаяся под таким мощным напором, очерчивая весь рельеф, давала прекрасную возможность рассмотреть все, вплоть до коричневых сосков и небольшой родинки на правой груди. На маечке не на нашем языке, черными, крупными буквами было броско выведено «HOOTERS» – есть такой ресторанчик в Америке, где официанток подбирают с исключительно выдающимися вперед достоинствами, я уверен, что Аня заняла бы в этом ресторанчике должность топ-менеджера, никак не меньше. К ее общему облику надо добавить поношенные коротенькие джинсовые шортики, прохудившиеся в разных местах и сидевшие на ее заднице так, как будто она в них родилась, синие босоножки на высоком каблуке удлиняли и без того длинные ноги. Надо ли говорить, что все это делало ее еще более неотразимой и чертовски, до неприличия сексуальной.

Видя, что я продолжаю кашлять, она деловито подошла и от всей души постучала мне по спине.

– У тебя совесть есть? Ты смерти моей хочешь? – осведомился я, прокашлявшись и продышавшись.

– А что такое? – невинно поинтересовалась она.

– Что такое? – возмутился я. – Ты посмотри на себя! Я же сказал: «Оденься».

– Я оделась, как вы и приказали, товарищ командир, – в ее голосе отчетливо звучали издевательские нотки. – А что не так-то, Олежек? – притворно спросила она, оглядывая себя со всех сторон.

– Ты, наверное, не услышала слово «прилично», шедшее сразу за словом «оденься», или вообще никогда этого слова не слышала? Разоделась как… – я не стал продолжать. Она в упор посмотрела на меня, в глазах вовсю резвились бесенята.

– Ну, и как кто я разоделась?

Я молчал.

– Во-первых, дорогой товарищ командир, мне так удобно, а во-вторых, тебе же все равно, ты же из этих.

– Из каких из этих?

– Ну из этих, из гламурненьких, – она подняла руки вверх и показала в воздухе кавычки, естественно, маечка тоже поползла вверх, оголив грудь, заставив меня в очередной раз пустить слюну.

– С чего ты взяла?

– Ну как же, ты сам говорил, что тебя женщины не интересует.

У меня появилось острое желание отправить ее обратно в прошлое. Жалко, Гелла не объяснила, как это делается.

– Я не сказал тебе, что меня женщины не ин-те-ре-су-ют, – произнес я зло по слогам. – Я сказал, что ты меня не интересуешь.

– Да?.. Ну извини, значит, я тебя неправильно поняла, хотя для меня это одно и тоже, – ехидно сказала она, усаживаясь в кресло и гипнотизируя своими карими игривыми очами.

– Ладно, не обижайся, хорош кипятиться, проехали. Мир, ок?

Действительно, чего на нее обижаться – сам выбрал это диво дивное, никто пистолет у виска не держал. Хотя, я так чувствую, нахлебаюсь я с ней по полной.

– Ок. Мир.

– Супер! – улыбнулась она. – У тебя, кстати, ничего нету выпить? А то у меня была бутылочка «Шеридана» в серванте, куда-то делась.

А вот это уже интересно. Каждый путешественник во времени, преодолевая пространственно-временной континуум, непременно желает набубениться. Интересно, как сей удивительный факт прокомментировал бы великий ученый-теоретик, физик господин Эйнштейн, и как это вообще вписывается в его теорию относительности?

– Выпить у меня тоже ничего нет. Пусто. Я так понимаю, у них здесь в будущем сухой закон. Так что, не обессудь. Могу предложить кофе, чаю или свежевыжатых соков на выбор.

– А что ты пьешь?

– Чай… с мятой.

– С мятой? Как интересно… – сказала она, задумчиво накручивая волосы на палец. – Я слышала, мята успокаивает. Ты что, сильно возбудился?

В ее глазах уже не бесенята плясали, а целая свора чертей, вовсю отжигая, отплясывала канкан. Пожалуй, она решила отыграться по полной за то, что я напугал ее Страшным судом. Я скрипнул зубами и, подняв глаза к небу, в немой мольбе застонал: «Господи, дай мне силы не придушить эту язву!»

– Все-все. Молчу! – Она вскинула руки вверх, как будто сдавалась, проклятая маечка с легкостью поднялась вслед за загорелыми руками своей сволочной хозяйки. – Больше не буду, Олежек, честное слово. Согласна на апельсиновый сок.

Я открыл холодильник, плеснул этой ехидне ледяного апельсинового сока в стакан в тайной надежде, что она застудит свое горло и помолчит хоть немного, будучи не в состоянии больше язвить и издеваться надо мной. Протянул ей стакан – так люди подают яд своей жертве.

– Спасибо, – сказала она, делая небольшой глоток, подленько так глядя на меня поверх стакана своими лукавыми, шальными глазами.

– На здоровье, рыба моя.

Сам я уселся за компьютер. Она тут же подтянула кресло, в котором сидела, поближе ко мне, забралась в него с ногами, положила руки и подбородок на мое плечо, как будто так и надо. Эта чертовка еще и пахла здорово. Сейчас она находилась в опасной близости, заставив мое тело напрячься, мята не помогала, но, разумеется, мое состояние ее нисколько не трогало.

– Ну, что там у нас? – бодро поинтересовалась Аня, продолжая прижиматься ко мне. – Кто следующий на очереди? За кого проголосуем?

По тому азарту, который сквозил в ее голосе, я понял, что она сейчас считает себя игроком, участвующем в этакой своеобразной игре нового толка под названием «Выбирашки». Ну-ну.

Мы просмотрели всех по очереди, никого не пропустили. На душе после всего, что мы увидели, стало пасмурно и паскудно. Некоторое время мы с Аней не могли проронить ни слова. Лишь сидели, оцепенело уставившись на экран компьютера. В комнате повисла ватная, осязаемо зловещая тишина, казалось, даже температура в помещении резко упала на несколько градусов, стало прохладней, и вообще, от чего-то было жутко. Такое впечатление, что тебе на плечи повесели двухпудовые гири. Еще пахло смертью. Она витала где-то совсем рядом, взирая на нас, ускользнувших по случаю из ее цепких костлявых рук пустыми глазницами, ее тошнотворное дыхание гниющей плоти ощущалось повсюду. Выпить захотелось неимоверно. Притихшая Аня только плотнее прижалась ко мне, ее бил легкий озноб.

– Олег, то, что мы сейчас увидели, это настолько ужасно, что у меня просто нет слов. Знаешь, когда ты мне показал, как умерла я, это… ну как сказать-то… – запнулась она на мгновение, подбирая слова. – Ну мне все равно моя смерть кажется нереальной вроде, как понарошку, ну как подделка какая-то, вроде прикола, что ли… И потом, мы же сейчас с тобой живы, разговариваем, дышим, я чувствую твое тепло и поэтому, наверное, не верю, что я умерла. Да, согласна, я все видела, что со мной произошло, головой все понимаю, но это как будто случилось не со мной, а с кем-то другим. Но тут, когда касается других, все настолько реально, бр-р-р! Страшно-то как, молодые, красивые, сильные, крепкие – они не заслужили этого. – Она замолчала на время, стараясь переварить увиденное. – Ты ведь можешь?.. – призывно обратилась она ко мне, тормоша за плечи и с мольбой глядя на меня.

Я отрицательно помотал головой, понимая, куда она клонит.

– Ну, Олег, их же можно всех спасти. Правда?

– Теоретически да, – ответил я как можно спокойней, хотя у самого кошки на душе скребли. – Но практически нет. Нам разрешено достать из прошлого еще шестерых, на этом лимит кончается.

– А как же остальные?

– Остальные останутся там, – вздохнул я и указал на экран монитора.