Ведь любовь всегда себя выдаёт. Даже если в глазах её не видно, так уж в голосе, в срывах этих на крик, в сдавленном шёпоте, в молчании бесконечном – она есть.

Вот так я тогда подумал. И слёзы у меня на глазах навернулись. На правом – крупная. Такая крупная, что не удержалась и капнула вниз. На штаны. На серые штаны в синюю полоску. И пятно на них появилось.

Я зубы сжал, чтобы не всхлипнуть ненароком. И глаза потихоньку вытер. Но мокрота-то, конечно, осталась. И в морщинках, в уголках глаз защипало. Надоедливо так. Почесать захотелось, но решил я, что тут уж точно краснота на коже останется. Ни к чему это…

У меня сейчас… У нас у всех – радость. Это так… Раскис слегка… Мы же такие, эмоциональные. То радость, то слёзы – всё в нашей кошёлке. Так и носимся, так и…

Секретарь посмотрел на часы. Постучал пальцем по циферблату.

– Ах, да!

Директор – будто от сна очнулся. Аж вздрогнул! Руки подпрыгнули…

– Сегодня отдыхайте, друзья мои. Все отдыхайте. Вот время репетиций уточните – и на отдых. Всем сегодня вечером – собираться с силами! И главное – не забудьте, что все артисты группы присутствуют на выступлениях. Один – на сцене. Все остальные – за кулисами, в месте, который господин старший распорядитель вам заранее покажет. Там, кстати, очень удобно. Стулья, знаете ли расставлены, столик, водичка минеральная… Для чего? Чтобы, в случае надобности, ежели (не дай Бог!) выступление каким-либо образом будет сорвано – так сразу со своим номером на сцену пойти. Каждый должен быть к этому готов, а уж господин старший распорядитель вам на месте точно укажет – кому именно. И старшие ваши партнёры будут с вами рядом находиться. И тоже в готовности. И реквизит ваш всегда будет наготове… Так что, независимо от графика выступлений, все номера должны быть отрепетированы к открытию сезона. А, точнее, к завтрашнему вечеру. Пожалуй, всё…

Вот такие слова нам сегодня директор сказал.

Потом, по окончании речи своей директор поправил галстук. Потянул слегка сжимавший ему шею высокий, стоячий, до хруста накрахмаленный воротник белой, но пропотевшей до пятен рубашки.

Повернулся. Подошёл к двери. Остановился, посмотрел на нас, и тут – как крикнет:

– Вон, ублюдки!!

Вот тут-то охранники нас… Кажется, даже скульптору одному досталось.

А директор вышел. Туда, в коридор. Ему тоже отдохнуть надо было.

Охранники нас по комнате гоняли, не выпускали. Ждали, пока директор уйдёт. Когда секретарь сказал, что можно на отдых идти – нас по одному стали выводить.

А господина распорядителя мы не увидели. Не пришёл. Один охранник сказал, что господин старший распорядитель занят, но к вечеру обязательно обойдёт все камеры и с каждым поговорит. О пока ему недосуг…

Вот такая встреча была. Ничего, мне понравилось.

Карлику тоже. Его, оказывается, почти и не били. Охранники редко нас бьют, если начальство на них не смотрит. Да и за что нас бить? Мы хорошие.

Мы могли бы любить всех. И охранников тоже. И скульпторов… Впрочем, мы и так их любим.

Карлик лежит на койке и улыбается. Правда, он без штанов. Говорит – отобрали. Чтобы больше не снимал. Кажется, чёрным маркером ему написали на заднице что-то…

Он не показывает. Лежит и улыбается.

Гад!

Я бы обязательно показал.

А ему – хоть бы что. Бунтарь, нашёлся…

Ещё посмотрим, как ты выступишь! Штаны-то каждый может снимать… Или нет?

А зачем это вообще надо? Это же не часть выступления. Не репетиция. Так, каприз артиста…

А чего хорошим людям настроение портить капризами своими? Дали тебе возможность выступить – пользуйся. Твори! Живи!

А он…

– Ты чего улыбаешься?

– Весело. Всё у нас весело.

И ногами дрыгает.

– Жизнь хорошая, простая такая. Хорёк, простая у нас жизнь?

Странный он сегодня какой-то. Или в роль уже вошёл? В образ свой сценический?

Вот бы узнать, какой у него образ будет. С гримом, должно быть… И костюм он себе, наверное, подобрал такой, что зрители ахнут (потому о штанах своих и не жалеет). Я его насквозь вижу, негодяя этакого! Может даже, и не костюм театральный, а что-нибудь просто потрясающее. Один вот в прошлый сезон стальными проволоками всё тело оплёл, второй – из морга простыню окровавленную выпросил (говорят, реквизитор клубный лично ему по фигуре подгонял).

В самом клубе выбор вполне приличный: тоги римские, доспехи от гладиаторских до рыцарский (есть и тяжёлый доспех, стальной, у этого доспеха шлем глухой, без прорезей – так в нём на углях лежать хорошо… кожа только к металлу прилипает, сначала пузырится, потом прилипает…), плащи венецианские (золотистые, серебряные, красные, синие… каких только расцветок нет! все есть, все!) и карнавальные маски с носами длинными и вороньими клювами, есть рясы монашеские, есть нищих лохмотья, есть фраки, сорочки белоснежные и разноцветные галстуки-бабочки, есть даже водолазные гидрокостюмы (и сборный бассейн в реквизиторской, с прозрачными пластиковыми стенками… о, какой великолепный номер можно придумать с этим бассейном!), есть скафандр космонавта (имитация, конечно, но выглядит внушительно!), есть камзолы знатных вельмож всевозможных стран и эпох, шёлковые и парчовые халаты восточных визирей, залитые маслом (это уже не имитация – масло машинное, самое настоящее… оно же так хорошо горит!) комбинезоны автослесарей (один артист в прошлом году выбрал себе именно такую роль… как же публика аплодировала, когда его голову раздавила в финале спектакля сорвавшаяся с домкрата машина!), в общем – чего только не найдёшь в нашем клубе.

Знаете, чего нет? Чёртова латекса, пошлых кляпов, дурацких плёток, кожаных трусов и чёрных ремней в стальных заклёпках.

Нет! Ни один уважающий себя член клуба никогда, ни при каких условиях не пожелает смотреть выступление с такой вот мерзкой бутафорией, игрушками для трусливых, бездарных, безмозглых имитаторов боли.

Мы возвращаем боли подлинную красоту и достоверность, мы возрождаем правду боли… Так говорили нам! Так говорим мы сами себе! И в это должны поверить зрители!

Наш театр, наш гладиаторский цирк (тот самый, возрождённый в античной своей подлинности, а не привычный плебсу свёкольный-опилочный клоунский, где вместо крови – сок!), наша выставка тело-инсталляций, наш сложнейший сплав искусств, которому ещё и название не придумали – это вершина развития художественных методов познания мира.

Искусство, столь правдивое, что способно не в переносном, а в самом прямом смысле препарировать плоть – что нужно ещё для познания истины?

Каждый сезон на сцене – маленькая репетиция демонтажа бытия.