Дни шли за днями. Последняя четверть опустилась как легкий утренний туман, который практически также незаметно исчез, но Ксюша успела продемонстрировать мне еще некоторые метаморфозы. Она закурила. Просто закурила. Просто вышла на перемене с одноклассницами. Они прикурили. Угостили и Ксюшу. Та не отказалась. Кашель мгновенно окутал ее легкие. Ей не понравилось то ощущение, которое она испытывала. Очень не понравилось. Но Ксюша не расстраивалась. Она затянулась еще. И еще. И еще. Она курила пока не перестала кашлять. А потом она просто курила. Я тут же кинулся отговаривать ее, уговаривать прекратить это пагубное дело. Ксюша протянула мне пачку и предложила попробовать. Мне непременно понравится, ведь это так здорово. Какая-то отдушина, палочка помогающая помечтать. Я достал сигарету из предложенной пачки. Была не была. Вспыхнул яркий, взвившийся вверх огонек и поджог сигарету, торчавшую у меня во рту. Я повторил все то же самое, что и было с Ксюшей. Вначале кашель, потом вроде интересно. Но потом последовал логичный вопрос: зачем?
Ксюша улыбалась. Она рвала все рамки, которые ей пыталось навязать общество, родители, этикет и какие-то нормы. Даже мои просьбы воспринимались ею порой отрицательно. Я старался не навязывать ей свои точки зрения. Просто проглатывал ее нежелание мириться с общественными устоями. Это ее право, в конце концов.
Потом она пьяная в хлам заявилась в школу. Я даже не сразу понял, что с ней. Ксюша начала говорить со мной, и я почувствовал запах, готовый сразить самого Антея. Мне пришлось, в буквальном смысле, схватить ее за руку и бегом бежать из школы.
Тогда она впервые пришла ко мне в гости. Раньше Ксюша не допускалась до моей убогой разваливающейся квартиры. Мне просто было стыдно приглашать даже самых отъявленных бомжей, не говоря уже о Ксюше. Я боялся за ее моральное состояние, за то, как она воспримет мою хибару после своей роскошной квартиры с дорогущим ремонтом. Но в тот момент, когда Ксюша висела у меня на руках, как ветхая старая половая тряпка, да и пахнущая так же, я просто не мог отправить ее домой. Если дома окажется кто-то из родителей до момента, пока она отрезвеет, то ее просто прибьют. Я отчаялся и уложил ее в свою кровать. Сам я сидел на кухне, курил сигареты, которые научила меня курить Ксюша. Сидел и думал. В моей комнате лежит пьяна в стельку девушка, моя подруга. В соседней комнате храпит отец перед ночной сменой, уже пожизненно пропахший спиртом. Как же мерзко! Я пнул стул. Стол. Хотелось треснуть по стене, что-то сломать, что-то уничтожить, но я не хотел издавать лишних звуков в малогабаритной квартире. Я не хотел разбудить никого из двух спящих пьяных тел. Я одно понимал, что ненавижу алкоголь. Ненавижу спиртосодержащие напитки. Никогда не притронусь к ним. Как громогласно, неправда ли? Я стал свидетелем, как из-за спирта рухнула жизнь моего отца и никак не мог понять: он не хотел видеть последствия или он до сих пор еще не понял, что все потерял? А теперь моя подруга.
Потом она снова уехала на дачу, всячески избегая открытого разговора. Я правда пытался донести до нее спиртуозную беду, которая может случиться, если так сильно отдаваться спирту. Ксюша вначале смеялась надо мной, говорила, что я, как всегда, слишком драматизирую. Потом начала злиться. Потом я понял, что я не ее родители и не имею права нарушать и вмешиваться в череду событий ее молодости. У меня не было права на это.
Когда ее не было рядом, мне было намного легче. Летом я не расслаблялся. Я пытался поднять весь материал, который очевидно упустил во время учебного года. Я слишком много времени провел на чердаках, крышах и в подвалах вместо того, чтобы заниматься тем, что мне было интересно. Ксюша – моя подруга, но она отстраняла меня, как только я выходил за рамки дозволенной дружбы. Она смело заявляла, что я не имею права мешать ей испытывать свою молодость. Вот так. Она испытывала то, чем владела, а я пока еще не понимал, что именно могу испытать сам. Я только недавно расхотел смотреть мультики. Я явно отставал в развитии от своей подруги. Мне казалось, что я во век не успею за ней. Она скачет галопом, пробует все, что попадается на пути, как дикая мышь, подбегающая ко всему, что лежит перед ней. Все, что не вызывало интереса, она тут же отшвыривала за ненадобностью. Зачем тратить время на то, что изначально просто не нравится, а вдруг потом еще тошнить начнет? Я же боялся так рисковать, мне требовалось гораздо больше времени, чтобы детально, досконально обнюхать найденный предмет. Я хотел подержать его в руках, почувствовать, каков он на ощупь. Лето промчалось и привело с собой еще более небывалую кучу рассказов и начало девятого класса.
Ксюша вернулась загоревшей и совсем взрослой. У нее был такой осмысленный взгляд, и я поражался изменениям. Она расцвела. На щеках была уже пара прыщей, но они никак ее не смущали. Она, раздухаренная, заявила, что ей надо срочно рассказать, как у нее дела, хотя я не спрашивал. Я откровенно боялся спрашивать о ее делах и то, что я услышу в ответ.
Дима. Тот самый парень с томным взглядом с ее дачи. Что ж случилось? Оказывается, теперь они встречаются. Я спросил, спят ли они. Ксюша с долей укоризны в глазах посмотрела на меня. Как же они могут спать, если он живет с родителями, да еще и с сестрой. Да и Ксюша не была одна. К тому же Дима – девственник. Ксюша сказала это так, словно обвинила парня в каком-то страшном, уголовном преступлении, которому нет прощения. Почему-то из ее уст слово девственник прозвучало именно как оскорбление, и я был рад, что Дима лично не слышал этой напыщенно-издевательской интонации от его… девушки.
Ксюша рассказала, что они целовались. Он провожал ее домой на даче в полной темноте. Не было ни магической луны, ни простых человеческих фонарей. Они остановились около ее дома, спрятанного за забором. Он смотрел в ее глаза. Ей хотелось, чтобы он смотрел в ее глаза. Как в романтических фильмах. Что он делал на самом деле во тьме никому неизвестно. Она-то точно смотрела на него. На его губы. Так как оба были поддатые, выпивши водки, они чудом погрузились в долгожданный поцелуй. И тут Ксюша улыбнулась. Оказывается, Дима, помимо того, что был девственником, совершенно не умел целоваться. У него зажатые губы, как два камня, которыми он, казалось, бездумно тыкался в ее губы. Это был самый нелепый поцелуй в ее жизни. Скорее жуткий. Но Ксюша сделала ему скидку. В этом деле время – хороший учитель, главное не тратить его впустую.
Пока Ксюша болтала о том пьяном поцелуе, я думал лишь о двух вещах. Сколько выпила Ксюша за все лето? Как целовался я? И оба вопроса настолько были актуальны для меня, что я даже не мог расставить приоритеты. Ксюша же продолжала вещать, и пока продолжалось вещание, ответ на первый вопрос я услышал. Водки было выпито очень много. Каждый вечер они пили. Они встречались на пруду, заходили друг за другом, шли петь песни под гитару и пить водку, курить сигареты.
– Неужели тебе и правда так интересно вот это все? – спросил я, перебив ее очередной рассказ. Она так посмотрела на меня, что внезапно я ощутил себя маленьким ребенком на званом ужине родителей, где во всеуслышание спросил, что такое трахаться. Она ответила мне, что главное – это весело. Если есть весело, значит, будет и интересно, и вытекающие отсюда добродетели. Она вообще считала веселье своим девизом.
Я пытался выяснить, что значит весело в ее понимании. Ведь это такое емкое, весомое слово, значение которого каждый видит по-своему. Но Ксюша конкретики мне не дала. Для нее весело было все. Ее жизнь была весельем. Секс, спиртосодержащие напитки, табак, ночные гулянки – это все было весело. И если хоть что-то разбавлялось грустным, Ксюша незамедлительно избавлялась от этого. Честно говоря, в какой-то момент я начал опасаться, что я становлюсь ей не интересен. Ну что ж, я должен был поддерживать ее живой интерес в моей дружбе.
Ксюша посвящала меня все глубже и глубже в свое умершее лето. Оказывается, там был еще один друг, который и помог сойтись влюбленным. Теперь после уроков Ксюша моталась туда, где жила ее подруга, а недалеко и Дима. Дамочка с дачи учила Ксюшу красиво наносить макияж, постоянно выпрямляла ей плечи. Она всячески делала вид, что является самой настоящей подругой. Ксюша верила. Для меня эта история трогательной девчачьей дружбы выглядела так, что Ксюша была безотказным экспонатом. С ней можно было делать, что угодно, ей можно было говорить, что угодно. Она все сделает и, сконцентрировавшись, выслушает. Почему, когда я что-то советовал ей, рекомендовал, Ксюша лишь улыбалась в ответ, но никогда не внимала моим советам? Вместо этого я все чаще слышал, что я становлюсь слишком рано взрослым и дотошным занудой. Но нет же! Нет! Я не мог взрослеть так быстро! Просто мое веселье в ее глазах звучало как панихида, а она не хотела ничего слышать из похоронного жаргона.
