До герцога Кельнского донесся боевой клич камаргцев, рев и вой их врагов, треск пушечных выстрелов, лязг и скрежет разрываемого, разрубаемого металла; Хоукмун вдыхал запах людей и животных.
Потом стена огня преградила путь черным полчищам, над которыми летели алые фламинго с наездниками, стреляющими из огненных копий в орнитоптеры.
Словно холодная чужая рука сдавила сердце Хоукмуна. Он рванулся, пытаясь сбросить цепи, мечтая отбить у врагов меч и коня, добраться до армии Камарга и повести ее за собой. Камаргцев осталась лишь горстка, у них не было вождя, но они продолжали сражаться с ордами Империи Мрака. А Хоукмун мог лишь в бессильной злобе звенеть цепями и проклинать своих врагов.
Наступил вечер, а битва была в самом разгаре. На глазах у Хоук-муна в огромную старинную башню разом вонзились тысячи огненных лучей, и, дрогнув, она покачнулась и через мгновение превратилась в груду камней. Ее крушение гранбретанцы встретили торжествующим ревом.
Ночную тьму пронзали миллионы огненных стрел; воздух был настолько разогрет, что лица пленников в фургоне покрылись потом. Вокруг них, оживленно переговариваясь и смеясь, сидели часовые-Волки. Они не сомневались в своей победе. Пользуясь тем, что их магистр умчался на коне в самую гущу наступающих войск, они достали бурдюк и, не поднимая масок, потягивали вино через соломинки. Постепенно болтовня и смех утихли, и Хоукмун понял, что часовые спят.
– Волки – опытные вояки, странно, что они уснули все разом, – сказал ему Оладан. – Наверное, они уверены, что мы не убежим.
– Ну и что с того? – спросил Хоукмун, вздохнув. – Нам не избавиться от этих проклятых цепей.
– Что такое? – Послышался голос д'Аверка. – Неужели Хоукмун утратил свой оптимизм? Не могу в это поверить.
– Убирайтесь, – проворчал Хоукмун. – Ступайте лизать сапоги своему господину.
– А я вам кое-что принес, – как ни в чем не бывало продолжал д'Аверк. – Может, пригодится? – На его протянутой ладони лежал какой-то длинный предмет. – Между прочим, это мое лекарство усыпило часовых.
Хоукмун сощурился:
– Что там у вас?
– Одна редкая вещица, которую я нашел на поле боя. По-видимому, она принадлежала крупному военачальнику. Это своего рода огнемет, хотя и небольшой. Как видите, его можно поднять одной рукой.
– Я слышал о таких копьях, – кивнул Хоукмун. – Но какой нам от него прок? Разве не видите, сколько на нас цепей?
– Разумеется, я обратил на это внимание. Но если вы все-таки готовы рискнуть, я попытаюсь вас освободить.
– Новая ловушка? – поинтересовался Хоукмун. – Вы ее с Мелиадусом придумали?
– Хоукмун, вы меня оскорбляете. Что заставляет вас так думать?
– Вы предали нас. Выдали Мелиадусу. Видимо, вы заранее подстроили ловушку, еще в карпатском городишке, когда повстречали там Волков. Через них вы передали весть своему хозяину, а сами повели нас в лагерь, зная, что там с нами легко справиться.
– Вы рассуждаете логично, – согласился д'Аверк, – но можно допустить и такое: Волки узнали меня и поехали за нами следом, а их гонец нас опередил. В лагере я услышал от солдат, что Мелиадус вот-вот схватит вас, и решил опередить события, сказав Мелиадусу, что я заманил вас в ловушку. Ведь это позволило одному из нас остаться на свободе. Что вы на это скажете?
– Скажу, что врать вы мастер.
– Не стану с вами спорить. Времени у нас мало, так что разрешите, я попытаюсь снять с вас цепи, не причинив вам вреда. Или вы предпочитаете остаться здесь, чтобы понаблюдать за ходом сражения?
– Снимите с меня эти проклятые кандалы, – разрешил Хоукмун. – Чтобы я мог придушить вас, если вы лжете.
Направив огнемет под углом к скованным рукам Хоукмуна, д'Аверк нажал кнопку на рукоятке. Из ствола ударил тонкий луч. Почувствовав острую боль, Хоукмун сжал зубы, но боль становилась все нестерпимее, и он чуть было не застонал. Наконец одно из звеньев со звоном отскочило и упало на дно фургона, и боль сразу отпустила. Правая рука была свободна. Он вытер пот со лба и едва не вскрикнул, задев ожог.
– Быстрее, – шепнул д'Аверк. – Оттяните рукой эту цепь. Теперь будет легче.
Сбросив цепи, Хоукмун помог д'Аверку освободить Иссельду и Оладана. Заканчивая работу, д'Аверк заметно нервничал.
– Здесь неподалеку ваши мечи и кони, а также новые маски, – сказал он. – Ступайте за мной. Поторопитесь – с минуты на минуту вернется барон Мелиадус.
В темноте они пробрались к своим коням, надели шлемы, пристегнули к поясу мечи и уселись в седла.
Внезапно послышался конский топот – по дороге на холм поднимались несколько десятков всадников. Затем раздались возгласы изумления и яростный рев – Мелиадус и его свита узнали о бегстве пленников.
– Поехали! – прошипел д'Аверк. – В Камарг! Кони бешеным галопом понесли их туда, где шел бой.
– Дорогу! – кричал д'Аверк. – Дорогу резервному отряду! Солдаты разбегались по сторонам, осыпая проклятиями четырех всадников, несущихся по лагерю во весь опор.
– Дорогу! Пропустите герольдов командующего! – повернув голову к Хоукмуну, он пояснил: – Неинтересно повторять одно и то же, – пришпорив коня, снова заорал во весь голос: – В лагере чума! Пропустите лекарей!
Позади стучали копыта и вопили всадники. Впереди шел бой, но уже не такой яростный, как прежде.
– Дорогу! – ревел д'Аверк. – Дорогу барону Мелиадусу!
Кони перепрыгивали через головы людей, огибали боевые машины, неслись под огнем к башням Камарга. Вскоре беглецы достигли поля боя и поскакали вперед по трупам, оставив позади главные силы гранбретанцев.
– Поднимите маски! – крикнул д'Аверк. – Если камаргцы не узнают Хоукмуна или Иссельду, они изжарят нас заживо…
В этот миг из темноты ударил огнемет. Его луч едва не задел д'Аверка. Следующий луч попал в отряд Мелиадуса. Хоукмун судорожно дергал ремешки шлема. Стащив, наконец, шлем с головы, он швырнул его на дорогу.
– Стойте! – кричал им вслед Мелиадус. – Вас убьют свои же! Стойте, глупцы!
Впереди засверкали вспышки: навстречу всадникам, разгоняя мрак, потянулось множество огненных лучей. Д'Аверк опустил голову к лошадиной шее, Иссельда и Оладан тоже пригнулись, но Хоукмун выхватил меч и, размахивая им, закричал:
– Воины Камарга! Это я, Хоукмун! Я вернулся!
В них по-прежнему стреляли, но башни были уже близко. Д'Аверк выпрямился в седле.
– Камаргцы! С нами Хоукмун, он…
В этот миг по нему хлестнуло пламенем. Вскрикнув, француз покачнулся и упал бы, не подхвати его Хоукмун. Доспехи д'Аверка были раскалены докрасна, а кое-где даже расплавились, но француз был еще жив. С губ, мгновенно покрывшихся волдырями, сорвался тихий смех:
– Как все-таки с моей стороны неосторожно было, герцог, связать с вами судьбу…
Оладан и Иссельда остановились и обернулись; напуганные кони гарцевали под ними. Барон Мелиадус и его свита быстро приближались.
– Оладан, возьми его поводья, – велел Хоукмун другу. – Я буду его поддерживать. Надо поближе подобраться к башне.
Снова к ним метнулось пламя, на этот раз со стороны гранбретанцев.
– Хоукмун, остановись!
Хоукмун пришпорил коня и поскакал дальше, поддерживая д'Аверка. Кругом бушевала огненная смерть.
Когда из самой высокой башни ударил широкий луч, он закричал:
– Воины Камарга! Это я, Хоукмун! Со мной Иссельда, дочь графа Брасса!
Луч угас. Воины Мелиадуса были уже совсем близко. Иссельда покачнулась в седле – она была на грани обморока от усталости. Хоукмун повернул коня навстречу Мелиадусу и его Волкам.
Но тут со стороны башен показалось несколько десятков гвардейцев-латников на белых рогатых конях. Спустившись с холма, они окружили беглецов.
Один из них всмотрелся в лицо Хоукмуна, и его глаза радостно заблестели.
– Это же милорд Хоукмун! И с ним леди Иссельда! Ну, теперь удача нам улыбнется!
Воины Мелиадуса остановились невдалеке. Помедлив, они повернули коней и исчезли во тьме.
В замок графа Брасса беглецы приехали утром, когда на озера с топкими берегами падали бледные солнечные лучи. Дикие буйволы на водопое поднимали головы и провожали их долгими взглядами. Дул сильный ветер, и по камышу, как по водной глади, бежали волны. В садах, на склоне холма, что высился над городом, зрел виноград и другие фрукты. На вершине холма стоял замок графа Брасса – прочная старая крепость, похоже, ничуть не пострадавшая от войн, бушевавших на границах провинции. Они поднялись по петляющей белой дороге во двор замка, где их встретили обрадованные слуги. Им помогли спешиться и пригласили в зал, обильно украшенный трофеями графа Брасса. В зале царили необычный холод и тишина. У камина в одиночестве стоял мудрый сэр Ноблио, поэт и философ.
