«А! «Тин ов Мит», консервы!» – воскликнул я, раздражаясь от собственной несообразительности. («Tin of Meat» созвучно с названием Тиномити – прим, перев.).

С большой опаской я смотрел на хребет Голден-Ридж (Golden Ridge), последнюю и самую крутую преграду, возвышавшуюся перед нами. Мы скользили и пробирались наверх, пока меня буквально не начало шатать от усталости. Снова и снова мне приходилось валиться на землю рядом с илистой тропинкой, чтобы восстановить дыхание и дать передышку ноющим конечностям. С благодарностью воспринимал прохладу лившего, как из ведра, дождя. Крис терпеливо оставался рядом, пока я отдыхал.

Казалось, прошла вечность, прежде чем мы добрались до жестяной избушки, где должны были остановиться на ночлег, и тогда я услышал, как бригадир носильщиков философски изрек:

«Эта парень совсем поломалась. Его по пути помрет».

Затем, увидев, как я пробираюсь по поляне, он успокаивающе добавил: «Его помрет, но не совсем».

Теперь я мог дать отдых своему телу, но вскоре мои мысли пришли в беспокойное смятение. Усиливавшийся шум ветра, заглушавший даже барабанную дробь проливного дождя, явно предупреждал, что надвигалось нечто-то куда более серьезное, чем моя физическая усталость. Поднимался томберуа (tomberua), Большой Ветер, и до наступления ночи он проявил себя во всей красе. Ветер с рёвом налетел на горы; затем, заглушая его, с грохотом начали падать гигантские деревья, которые сминали все на своем пути. Это был настоящий циклон.

Иначе чем преступной мою неосмотрительность назвать было нельзя. Ведь циклон предсказывали метеорологи. Не важно, что перед тем, как мы отправились в джунгли, тревогу посчитали ложной, и официально это место находилось вне зоны опасности. Дело в том, что я оставил Барри на борту «Исбьерна» на открытой якорной стоянке при вероятности возникновения тропического урагана – и сброшенная со счетов вероятность обернулась чудовищной реальностью.

У меня не было с ним связи, и ничего нельзя было сделать. Даже если бы шторм прошел быстро, понадобился бы, по крайней мере, еще один день для того, чтобы разлившиеся теперь реки, преградившие путь назад к побережью, стали проходимыми. Мы с несчастным видом толпились у мерцавшей штормовой лампы и так неподходяще опасной для ситуации керосинки, а хижина тряслась и скрипела. Во время Второй мировой войны здесь располагалась штаб-квартира австралийских партизан, боровшихся с японцами; кое-кто из пожилых носильщиков даже принимал участие в тех сражениях.

Человек с острова Рендова (Rendova), расположенного в северной части Соломоновых островов, присоединился к воспоминаниям о тех далеких днях. Его деревня, сказал он, находилась на берегу огромной естественной гавани, в которую однажды в поисках убежища вошла целая японская флотилия. В горы был направлен гонец с этой новостью для австралийского берегового наблюдателя, чтобы тот передал по радиосвязи информацию пилотам бомбардировщиков в Хендерсон-Филд (Henderson Field) на Гуадалканале.

Тем временем жители деревни собрались на вершине холма, чтобы, как в театре, наблюдать за ходом ожидаемого сражения. В деревне осталась лишь группа мужчин, которые держали наготове каноэ для спасения сбитых американских летчиков. Одним из них и был человек из нашей компании. Гребцы на каноэ действительно спасли экипажи трех самолетов.

«Вам не было страшно?» – спросил я, пытаясь представить этих совершенно не защищенных людей в их утлых челнах среди взрывавшихся бомб и летающих снарядов.

«Да, мы очень сильно трястись», – признался он.

Я был восхищен такой скромностью и такой отвагой.

Следующим утром я и Крис распрощались с остальными, благоразумно остававшимися на месте членами группы, и предприняли попытку добраться до берега. Ветер ослабевал, дождь стал реже, но реки все еще были полны до краев. Я быстро потерял счет ручьям, которые мы переходили по грудь в воде, и кое-где пришлось даже переплывать. Преодолевать их было трудно, но все-таки возможно, и мои надежды стали оживать. Мы подошли к последней реке, большой Налимбиу (Nalimbiu). Она широко разлилась, непомерно раздувшийся желтый поток ворочал огромные деревья, словно травинки. Наш путь прервался.

На следующий день, проведя ночь в гостеприимной близлежащей деревне, мы вернулись к реке и обнаружили, что вода в ней спала, но уровень все еще был очень высокий. Крис нарезал веревок из лиан и попытался сплавить их свободные концы жителям деревни на другой стороне. Но это ему не удалось. Нам явно следовало продумать, как решить эту проблему.

Крис скрутил элегантную сигарету из листа моего полевого блокнота, явно не беспокоясь о том, что сухих спичек у нас не было, вырезал футовую палку из принесенного рекой ствола и заострил ее. Затем, навалившись всем весом на палку, он начал быстро тереть ею в прорези, сделанной в стволе. Вскоре образовалась кучка древесных опилок, и менее чем через полминуты она начала тлеть. Отставив палку в сторону, изобретательный носильщик быстро нагнулся, прикурил и, присев на корточки, с довольным видом затянулся.

В этот момент прибыла помощь со стороны. Группа молодежи предложила переплыть реку. Я опасливо смотрел на образовавшиеся от прилива стоячие волны, на которых все еще покачались ветви и маленькие деревья. Казалось, уже ничего не придумаешь. Но вскоре был построен маленький плот для моих вещей, и четверо молодых людей удачно переправили его на другую сторону. Затем настала моя очередь. Борясь с волнами и часто погружаясь в воду, я доплыл до противоположного берега и уже почувствовал ногами дно, однако, не удержался на перекатывавшихся по нему камнях. Меня быстро снесло за изгиб реки, но две пары сильных рук парней, которые пересекли реку раньше, схватили меня и вытащили на безопасный берег.

«Люди сильно плакать, думать ты пошел тонуть», – восклицал деревенский старейшина, наблюдавший за моим фиаско с утеса над рекой. Те же мысли посетили и меня. К счастью, в моем рюкзаке нашлось довольно много табака, припасенного для обмена, и я с благодарностью вручил его моим спасителям.

Джунгли остались позади, и дальнейший отрезок пути проходил по равнине, заросшей травой аланг-аланг (rolling kunai). Теперь я был полностью занят беспокойными мыслями о Барри. Моя тревога все усиливалась, но получить какие-либо сведения о нем было невозможно.

Только когда мы добрались до Хониары, выяснилось, что у Барри все в порядке. По части морской практики он оказался более предусмотрительным, чем я. При самых первых признаках серьезной опасности Барри снялся с якоря и помчался в укрытие в естественную гавань Тулаги. Пока я страдал от вполне заслуженных угрызений совести, его с распростертыми объятьями принимал персонал военно-морской базы. Барри был очень горд, и для этого у него были все основания.

К проживавшим на Тикопиа местным мореплавателям подход найти было нелегко, но мы смогли договориться о встрече с моряками с Гуадалканала и о посещении Нукуфера для того, чтобы побеседовать с ними. Пока же мы с Барри активно занимались закупками. Запасы солонины, риса и корабельных галет (нашей основной еды) были в норме. Мы дополнили их свежим тало (talo – колоказия), ямсом, плодами хлебного дерева, апельсинами, бананами и кокосами с местного рынка. Заполнили банки с керосином для керогаза, в топливные танки залили дизтопливо, а две запасных бочки объемом 44 галлона каждая надежно закрепили тросами у грот-мачты. Мы запаслись и множеством подарков: для детишек – сладостями и жевательной резинкой (так как ее можно передавать по кругу, и никто не останется внакладе); для взрослых – фабричным табаком и мачете, которые были приобретены в магазине с замысловатым названием «Крыло дорогой Кван» и придерживались нами для особых случаев. Мачете давно слывут важным предметом торговли, что явствует из следующей забавной истории.

В начале XX столетия в южных морях английские и немецкие торговцы отчаянно конкурировали между собой. Давно миновали дни, когда бойко шли дешевые безделушки, и местные жители, особенно меланезийцы, весьма разборчиво стали относиться к качеству приобретаемых товаров. Хитрые немцы устроили соревнование со своими конкурентами: кто из них пробьет бочонок одним ударом трехфутового мачете. К конфузу англичан отличная сталь «Золинген» прорубила и бочонок, и железные обручи, и все остальное. И те же обручи оказались непреодолимым препятствием для бесславно погнувшихся бирмингемских лезвий.