Он помолчал и продолжил с интонациями человека, который поясняет, надеясь на понимание:
– Мы были уверены, что успеем собрать и отправить все, что хотели. Я отдал распоряжение в некоторых случаях не задерживать процесс из-за регистрационных формальностей. Ну, а сейчас уже больше недели нет никаких известий оттуда, поэтому…
– Вообще никаких? Ни от кого? – спросил Берия спокойным тоном, которого опасались все, кто с ним работал, зная, что ничего хорошего это не сулит.
– Территория, где находилось управление, давно уже занята немецко-фашистскими войсками, и есть все основания полагать, что там все разгромлено. Нет никакой информации о том, кто уцелел, что из имущества и документации было спасено и где сейчас все это находится, – отчитался Меркулов, понимая, что ничего определенного и хорошего он не сказал.
– Это я и так знаю, – кивнул Берия. – Вы говорите, что этот капитан…
– Чеглаков, – подсказал Меркулов. – Капитан Чеглаков.
– Да! Этот капитан Чеглаков докладывал, что он отдал приказ о поджоге здании и проверил потом его состояние после пожара?
Меркулов поморщился:
– У нас нет даже уверенности в том, что звонок этот был от Чеглакова, не говоря уже о том, что…
Берия кивнул и не сказал ни слова. И по его молчанию Меркулов понял, что мысли текли к необходимости докладывать все Сталину, поёжился – хорошего мало – и постарался помочь.
– Вот, – положил Меркулов на стол очередной листок, – перечень поручений, отданных к исполнению в четырех управлениях, которые находятся в тех районах. Поручения были одни и те же, поэтому есть все основания предполагать, что все руководители так или иначе координировали свои шаги, особенно после начала боевых действий.
Берия взял в руки листок пробежал по нему взглядом, спросил:
– Ну, а каковы могут быть объемы материалов по всем перечисленным позициям?
– Поскольку нет никакой информации о степени исполнения поручений, невозможно дать даже самый приблизительный ответ, – признался Меркулов.
– Да, зачем он, этот ваш «приблизительный ответ»? – в голосе Берии прорвалось недовольство.
Меркулов не ответил, и Берия тоже молчал, уперевшись взглядом в лист бумаги. Потом поднялся, сделал несколько шагов от стола, а вернувшись, сказал уже иным тоном, решительным:
– Указания отдавались по вашей линии?
– Нет! – невольно поднялся Меркулов. – Тут такая закавыка получается, что отдавались они еще по линии НКВД, но после февральского разделения исполнение их в основном было возложено на НКГБ.
Берия недовольно мотнул головой.
Полгода назад, 3 февраля 1941 года, из народного комиссариата внутренних дел был выделен народный комиссариат государственной безопасности, которому и передали часть задач, прежде лежавших на НКВД. Оспаривать мудрость государственного решения, конечно, никому не приходило в голову, но на работу обоих ведомств это повлияло, и, как сейчас видел Берия, не всегда в лучшую сторону.
Докладывать об этом товарищу Сталину необходимо, понимал Берия, но сделать это надо так, чтобы последствия были хотя бы предсказуемыми, без ненужных оргвыводов, без снятий с постов. Идет война, и любое перемещение, особенно в этой сфере, создаст много проблем, и проблем долгосрочных. А дело надо делать, вопросы надо решать.
Но идти к вождю с таким обоснованием глупо. Просто глупо. Он это и слушать не станет. Значит, надо искать какое-то решение, которое покажет, что ошибки и недочеты стали следствием не довоенной неразберихи, а вызваны исключительно вероломным фашистским нападением.
Сзади кашлянул Меркулов:
– Товарищ Берия! Есть смысл ориентировать возникающие в тылу у немцев партизанские отряды на поиск информации об отправленных грузовиках. Это на самое первое время. Параллельно начать формирование спецгрупп, которые будут позднее заброшены в районы вероятного пребывания этих же грузовиков. Конечно, гарантий мало, но надежда остается.
– Надежда остается, – повторил Берия. – Надежда остается. Ну, хорошо. Сколько машин было загружено? Какие материалы и в каком объеме там находились? Кто персонально сопровождал транспорт? Каково было хотя бы самое общее направление движения? В конце концов, Всеволод Николаевич, мы должны иметь хотя бы самое общее представление о том, куда будем отправлять людей и для поисков чего именно.
Берия следил, как меняется лицо Меркулова, и понимал, что тот все переносит на разговор со Сталиным, и сам пытался представить реакцию вождя, когда ему будет доложено обо всем.
– Полагаю, Лаврентий Павлович, – заговорил Меркулов, – что товарищ Сталин уже знает по докладам военных, что там творится!
Берия молчал. Он прекрасно помнил первые часы и дни после того, как стало известно о гитлеровском вторжении. Сталин, Молотов, Берия, все они сидели, лишенные какой-либо информации. Ни находившийся в кабинете Сталина нарком обороны Тимошенко, ни генерал Жуков, недавно назначенный начальником Генштаба, ничего определенного сказать не могли, а их непрерывные и совершенно бесполезные звонки «по делам службы» только усиливали напряжение.
Первые часы и даже дни после нападения фашистской Германии показали полное отсутствие какой-либо координации и согласованности действий воинских соединений и подразделений. Между ними в эти дни то и дело рвалась обыкновенная телефонная связь, а использование нарочных в условиях, когда все перемешались и перемещались совершенно беспорядочно, а порой и бесцельно, было бессмысленным, поскольку нарочные порой просто не имели возможности отыскать адресата. Как следствие – штабы армий не знали, где находятся их дивизии и полки, не знали, как далеко продвинулись немцы и где именно.
Ну, значит, и сообщение о том, что потерялось несколько грузовиков, будет воспринято в общем потоке сообщений о неразберихе и – будем откровенны – панике.
Это уже кое-что серьезное, не просто рассуждения, а предложение к действиям.
– Это верно, – поощрил Берия Меркулова после минутных размышлений. – Давайте сделаем так: все-таки формально все шло по вашему наркомату, поэтому докладываете вы, а я вас поддержу.
Увидев тень сомнения, промелькнувшего на лице Меркулова, сказал жестче:
– Сказав «А», будет проще произносить остальные буквы, а задержку доклада сегодня еще можно объяснить тактическими соображениями, а завтра – нет.
Взял коротенькую паузу и добил:
– Вы должны понимать, как важно будет, кто и как об этом сообщит. Если Тимошенко хоть что-то узнает, он постарается свалить на вас все свои промахи и ошибки. А разбираться будет трудно. И, если придется разбираться – пойми меня правильно, Всеволод Николаевич, – мне придется быть к тебе слегка необъективным. И ты понимаешь причины.
Меркулов кивнул.
Как люди, уже давно работавшие вместе, они, конечно, хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга, знали о большинстве промахов и ошибок, которые неизбежны в любой работе, и, следовательно, находили этим ошибкам и объяснения, и оправдания. Ну, а в такой обстановке ни о каком «понимании» речи быть не могло. Обоим было бы несладко.
– Я запишусь на прием к товарищу Сталину сразу, как вернусь к себе, – сказал Меркулов.
– Конечно, – кивнул Берия.
Позвони Меркулов сейчас из его кабинета, найдутся люди, которые подскажут товарищу Сталину, что звонок был после встречи с Берией. А если еще прибавить пару мелких деталей, то ход мыслей вождя можно направить в нужном направлении.
Нужном кому?
Тем, кто не прекращает интриговать даже в самые тяжелые часы.
Явившись к назначенному часу, Меркулов не удивился, увидев в кабинете Сталина Берию.
– Вы не возражаете, товарищ Меркулов, если Лаврентий Павлович будет участвовать в нашей беседе? – спросил Сталин и замер в позе ожидания, будто и не предполагал, какой ответ услышит, а потом удовлетворенно кивнул головой. – Пожалуйста, докладывайте. Какая у нас обстановка?
Меркулов докладывал обстоятельно, четко определив приоритеты и расставив акценты. Берия отметил про себя, что Меркулов ни разу не помянул панику и дезорганизацию, которые охватили в это время военных, хотя об этом они совсем недавно говорили, но потом увидел, как успешна стратегия наркома госбезопасности. Он выстроил доклад таким образом, что промахи, совершенные его сотрудниками, связаны и с неточностями распоряжений, шедших из наркомата, и с растерянностью, охватившей местные органы госбезопасности в условиях войны, а, точнее, вероломной агрессии.