Да, город Харьков отличен от многих губернских городов. Взгляните на него хоть слегка, хоть со всею внимательностию; прелесть! улицы ровные, чистые, прямые, публичные здания великолепны, частные дома красивы, милы, магазины наполнены всякого рода товарами, вещами в изобилии и беспрестанно сменяющимися новейшими, изящнейшими; не успеет что явиться в Петербурге, уже привезено в Харьков и продано. Училища, театр, гостиный двор, различные художественные заведения... чего в нём нет!

Сколько потребно времени пройти город вдоль, устанешь, просто устанешь, а кругом обойти его, и не говорите, чтобы можно было в один день; это же ещё и без предместий. И что в нём завидно, так это то, что в нынешнем году город был, кажется, кончен совсем; крайний двор известен; на следующий год, глядишь, уже от того двора вытянулось в поле несколько улиц, выстроены домики, и — границы города изменились. Да чего? самая Основа (не забудьте, пожалуйста, об этом; нам нужно будет вспомнить), Основа уже почти соединена с городом, город вливается в неё. В сём году ходишь по городу, идёшь из улицы в улицу, видишь домики, дома деревянные, не только не ветхие, но ещё и не старые; зайдёшь туда на другой год... батюшки светы! где я?.. Всё это застроено новыми, каменными, уже не домами, а палатами обширными, в два, три, четыре этажа, и всё красиво, мило, и всё и везде наполнено народом, везде жизнь, движение, суета… нет, именно нет во всём городе пустого, не занятого уголка. На будущее лето вырастет из земли пятьдесят домищев в несколько этажей, каждый растянется на десятках саженей, верх еще кладут, до крыши далеко, а внизу жильцы движутся, промышляют... Стало быть, нужно строиться, есть из чего строить. Стало быть, народ прибавляется, не покидают Харькова, а стекаются в него из разных мест. Стало быть, в нём жить привольно, покойно, удобно: мастеровому, если только не сидит без работы; промышленнику, который удачно ведёт свои обороты; купцу, сбывающему выгодно свой товар; где им защита и покровительство от начальства, так они туда роем летят. Классу людей, понимающих, к чему ведут науки, уж какое удобство обучать детей! из каких мест не наезжают в Харьков! Расположились прожить, пока дети окончат учение; глядишь, купили дом, остались жить у нас навсегда: покойно, уютно, неубыточно, весело... что ещё нужно для безмятежной жизни?..

Посмотрите вы на этого молодца, на этого франта между городами, посмотрите на Харьков в праздничный, торжественный день, — чудо! Стук экипажей по мостовым в разных улицах, все спешат к одному пункту... экипажи что ни наилучшие; модно, блестяще, красиво; кони завидные, упряжь одна другой наряднее, светится, сияет, как жар; кучера в ямских, лихо отделанных, хватски изукрашенных кафтанах; ловкие, лихие лакеи в блестящих ливреях с аксельбантами*... стоишь в сторонке, любуешься, глядя на всё это; нечего похулить! Войдите в собор: пройдите через ряды купечества, степенно, важно стоящего, да какого купечества? Где случается им беседовать между собою о своих делах, там миллионы у них зауряд, а о сотнях тысячах редко и говорить приходится. Идите далее: вот вы в кругу чиновников; все в мундирах, блестяще, пышно, важно, золото, серебро, блеск; взгляните налево: дамы, девицы, всюду скромность, красота, прелесть убранства, наряды, всё прилично, всё со вкусом; перлы, бриллианты тут последнее дело... смОтрите и не насмотритесь; любуетесь не налюбуетесь!

Все эти добрые христиане проводят день всякий по своему состоянию, дружно, согласно, а потому и приятно. В одном доме двадцать, в другом тридцать, пятьдесят обедают. Везде роскошь, изобилие! Лучшие яства, вина, сочные свежие плоды, серебро, хрусталь, вазы с цветами... Говор, шутки, смех, свобода приправляют обеды. Разговоры без пересудов, хотя из обедающих больше половины дам; без сплетней; рассуждения здравые, прямые, судят, рядят о музыке, литературе, произведениях искусств; прислушиваешься... суждения точнее, je vous assure[1], дальнее, чем в ином журнале.

Пришёл вечер. Не сговаривались, не уславливались, а все опять вместе, в театре или в благородном собрании. В театре есть на что посмотреть, есть чем заняться и потом послушать хоть и не печатных, а дельных суждений. Входите в благородное собрание... зала превосходная, огромная!.. Цари хвалили её!.. Свет, блеск, многолюдство. Чинно, пристойно, весело; в толпе вас никто не теснит, кажется, заботится о вашем спокойствии. Поговорите с кем и о чём угодно; находите знание, образованность, сведения... Взгляните на прекрасный пол, сидящий на возвышении в ожидании бала. А? Что скажете? Цветник, сударь, да еще какой! Отличных, прелестных, цветочек к цветочку подобранных, благоуханных, ароматных... ну, не приберу слов; голова отупела, гляжу, любуюсь и... Наряды, убранство, ловкость во всём; всё у места, грациозно, лучше нельзя придумать. Поговоривши с молодыми людьми, вас окружавшими, вы приятно провели время, насладились дельным разговором. Подойдя к цветнику, любуетесь: вот студенты, чиновники... О чём вам угодно будет поговорить, о литературе русской, французской, о музыке немецкой, итальянской, о композиторах... суд здравый, толковый, французский язык правильный, выговор чистый... Столица, право слово, столица!..

Музыка гремит, кадрили, вальсы, мазурки, всё идет своим порядком. Везде грация, ловкость, пристойность, в парных разговорах острота, любезность, немножко кокетства, столь прелестного в прелестных, необходимого в милых... глядишь... и узелок завязался...

Вообще видите стройность, образованность, пышность без чванства, хлебосольство, радушие, вкус, здравое суждение, умение жить...

Смешон мне наш Харьков!.. Как он упитался, как он распространился, как он разукрасился! Привлёк к себе иногородних торговых гостей, ворочающих миллионами, вкоренил учение высшим наукам, сам принарядился, расфрантился, шаркает по-европейски, отплясывает французские кадрили, погуливает на многолюдных ярмарках, припасает самое лучшее из наилучшего, любезничает с дамами, не наговорится о премудрости, чванится далёкою о себе славою, гордится перед своими братьями, не даёт никому ступить себе на ногу, поглядывает только, как и старшие его братья шапки пред ним снимают, а сам, заломя голову, руки по столичному заложа в карманы, думает, что он и в самом деле фря какой!.. Эх, голубчик, ты мой! Ну что, как я расскажу про твоё рождение, как ты рос и мужал? Каков был ты вначале и каков теперь — сравнить, так просто умора! Был так себе, ничего, даже и в простые городишки не норовился, а глядишь, как счастие послужило?

Не угодно ли послушать истинной правды?

***

В древнем русском городе Киеве, стонавшем под игом польского владычества, хозяин одного дома, окончивший службу и живший на свободе, по прозванию пан Ясенковский, 1604 года, июня в 1-3-й день, отобедав вкусно и, по обычаю благочестивых предков, соснувши порядочно, к вечеру, когда свалил жар солнечный, вышел на крыльцо, сел на стул, думал о сём, о том и — кто его знает, — о чём он не передумал! Далее, как следует, зевнул раз-другой-пятый... вдруг слышит, кто-то ударил в кольцо... хозяин приказал прислуге узнать, кто у калитки и какое имеет к нему дело? Спросивший донёс, что это подъехал на телеге какой-то больной старичок и с ним мальчик-дитя. Больной-де просит Христа ради впустить его во двор и не дать ему середи улицы умереть... «Христа ради? — вскликнул хозяин. — Скорее отвори ворота, пусть въезжает».

Хозяйский прислужник ввёл лошадь с телегою. Слабый, больной, едва движущийся старик лежал, протянувшись в пустой телеге. Подле него сидел мальчик семи-восьми лет, необыкновенно красивый. Голубые глазки его даже помутилися от слёз, беленькое личико загорело от солнца, платье на нём... лохмотья, ноги босиком.