— Весьма интересно, Борис Аркадьевич, но… — прервал я его рассказ.
— Да, да, простите, увлекся, — по-моему, даже несколько смутился полковник, — так вот, Александр, — он опять пристально посмотрел на меня, — с некоторых пор мы стали замечать, что Вы, мягко сказать, сильно изменились и изменения эти ощущаются практически во всем. И создается такое впечатление, что Вы и не особенно стараетесь скрывать эти изменения.
— Да? Интересно, господин полковник, но вы продолжайте, я Вас внимательно слушаю…
Благодарю, — немного иронично кивнул он мне, давая понять, что своим тоном я нарушаю некую субординацию, существующую между нами, — так вот, обычный молодой человек, извините, не бог весть каких достоинств, можно сказать даже несколько инфантильный, вдруг оказывается обладателем массы ранее не замеченных умений. Я уже и не говорю, что вдруг этот человек стал намного рассудителен, резко повзрослел, если так можно сказать…
Он опять замолчал. Видимо ожидая, что я что-то скажу. Но я продолжал молчать.
— Опять же батюшка Ваш покойный, Царствия ему небесного, князь Николай Александрович.
— А с ним то что не так, Борис Аркадьевич?
— Боже упаси, простите, Александр, Ничего такого. Но последние его доклады на Певческом мосту[189] и на высочайшей аудиенции. По сравнению с предыдущими докладами, мы проанализировали, так сказать, рассмотрели под новым углом. Так вот, должен сказать, они очень, очень отличаются. Во-первых, глубиной анализа, но что самое главное, точностью прогнозов, сделанных Николаем Александровичем.
Полковник опять пристально посмотрел мне в глаза, вздохнул, и продолжил…
— В свете наблюдений за Вами, князь, отзывов представителей ведомства графа Ламсдорфа[190], мы подозреваем, что доклады оные сделаны при Вашем непосредственном участии.
Ну, уж нет, здесь я точно, пойду в несознанку. Лавры Касандры[191], мне не нужны.
— Нет, Борис Аркадьевич, здесь уж увольте. Не скрою, после приезда отца мы обсуждали разные вопросы, вспоминали времена, когда мы жили в Европе, не больше. Эти разговоры лишь с большой натяжкой можно отнести к разряду относящихся к дипломатии. Не думаю, что это так уж повлияло на содержание его докладов.
— Хм-м, ну хорошо, пока оставим это! А что Вы скажите об остальном? — слегка прищурив глаза, с легкой улыбкой спросил полковник. Ну как же, вот вроде и попал я в ловушку. Слушал, слушал объяснения, варианты, случаи разные, можно сказать, кивал головой, и только здесь стал бурно протестовать. Следовательно, со всем остальным согласен?
— А что мне сказать Вам, господин полковник? Что Вы хотите от меня услышать…? — глубоко вздохнув и как бы растерянно, спросил я.
Да, я решил "признаться". Почему? Все очень просто. Мне скучно! Ну что меня ждет в ближайшем будущем? "Блестящая" карьера гвардейского офицера? Что там меня ждет? Командир полуэскадрона, эскадрона, помощник командира полка и т. д. Как там в романсе, "… о молодые генералы своих судеб…", но то время, время "молодых генералов" уже прошло. Второй вариант — придворная карьера. В принципе приемлемо и то и другое, но до реальных дел мне, объективно, еще далеко, уж очень я молод, 21 год всего. Понятно, что молодость, это такой "недостаток", который, как сказал классик, со временем проходит. Но ждать, когда он пройдет? И что мне делать в это время? Так что, да, пора "колоться". Итак, делаем виновато-страдальчески-растерянное лицо, выдерживаем многозначительную паузу…
— … я не знаю, Борис Аркадьевич, не знаю, что такое со мной случилось. Да, я чувствую, что я изменился…, - задумчиво с ноткой растерянности протянул я, — мне не интересны стали обычные развлечения, и в то же время, непонятно откуда, появились знания, и главное, навыки в различных видах единоборств, еще чего то, не пойми что… Я и вправду, не знаю, Борис Аркадьевич, откуда это, не знаю…
— Не волнуйся, Александр, не волнуйся, — попытался успокоить меня и переходя на "ты" полковник, — поверь, ты не первый, кто попадает в подобную ситуацию, не скрою, случаи довольно таки редкие, но ты не единственный. Главное, что ты ощущаешь себя Александром Николаевичем Белогорьевым, представителем рода, всегда являющегося опорой трону. Мы хотели бы поговорить о тех знаниях, которые у тебя появились после полученного ранения 9 января.
— Да, все верно, — продолжал играть я, — именно тогда все это и началось…
— Совершенно верно, и у твоих предшественников, как и у тебя, все эти изменения появлялись после тяжелых ранений, травм.
— И что, все они стали хорошими борцами, как и я?
— Нет, ну что ты! У всех способности проявлялись по-разному, я уже говорил. Нас же сейчас заинтересовали именно эти твои умения, весьма уникальные, должен сказать. Согласись, было бы не очень правильно оставить все как есть и не использовать их на благо Отечества нашего. Времена сейчас не те, что бы так все оставить.
Полковник опять раскурил очередную сигарету, затушив почти до конца выкуренный окурок прежней в хрустальной пепельнице, стоящей на столе, и после этого продолжил:
— Вы, верно и сами, князь, понимаете, что жить прежней жизнью молодого гвардейского офицер уже не сможете. Скучно Вам будет, — будто бы прочитал он мои мысли, — натура у Вас теперь не та.
Предлагаю вместе подумать, как лучше использовать Ваши новые способности. А для этого надо разобраться, что конкретно вы умеете. Ведь исполнением великолепных романсов и умением боксировать эти умения не ограничиваются, не правда ли?
— Не знаю, Борис Аркадьевич, — задумчиво протянул я, лихорадочно соображая, насколько мне раскрываться и чем это будет мне грозить, или же наоборот, поможет в дальнейшей жизни.
— Можно сделать вывод, что Вы умеете гораздо больше, чем мы предполагаем… — скорее утвердительно, и как то задумчиво молвил полковник.
Общались мы долго. Скрывать я практически ничего не стал. Поначалу Борис Аркадьевич несколько скептически встретил мое утверждение, что я не вижу сейчас равного мне по уровню бойца, так сказать, специфического направления. Напомнил, что на прошедших соревнованиях некоторые соперники оказывали мне весьма достойное сопротивление.
— Ох, Борис Аркадьевич, если бы знали Вы, как трудно мне было в этих поединках! — Герарди удивленно поднял брови, — здесь же спорт, определенные правила, которым надо придерживаться. Но дело в том, что я, можно сказать, запрограммирован не бороться, а убивать. Убивать любым способом и любой ценой. Правило при этом одно — никаких правил!
Вскоре брови полковника опять поползли вверх, и надолго оставались в этом положении, после того, как я буквально на пальцах рассказал, как приготовить разными способами довольно таки мощную бомбочку из безобидных, на первый взгляд, компонентов, продающихся в аптеках и даже в хозяйственных и скобяных лавках. По роду своей службы полковник знал много способов изготовления таких подделок, но чтобы так просто и из всего этого? Коротко рассказал о тактике диверсионных групп, озвучил, навскидку, с полтора десятка способов убийств, в том числе и замаскированных под несчастные случаи, мгновенных, и с отсрочкой, так сказать, конечного результата. С близкого контакта и с дальнего расстояния, еще кое — какие, но очень специфические приемы, призванные серьезно, вплоть до летального исхода осложнить жизнь выбранной жертвы.
— Ну, вот, как то так, господин полковник, — часа через три почти выдохся я, — не знаю, откуда все это у меня, но твердо знаю, что это не просто голая теория, а вбитые в меня на подсознательном уровне устойчивые навыки.
Герарди конечно был впечатлён этим моим рассказом — описанием. Любознательным оказался Борис Аркадьевич и недоверчивым ко всему прочему. Решили, можно сказать из спортивного интереса, в деле рассмотреть некоторые мои для этого времени "ноу-хау". Тут же прошли к Гостиному двору, благо ходу тут — минут пять пешком, походили по лавкам, потом тут же, в Мастерских Дворцового управления, что на Малой улице, я сварганил миленький такой сувенирчик в виде керосиновой лампы из всего купленного. Испытали.
