Она издавна почиталась в Индии как Богиня-Мать, которая, соединяясь со своим божественным супругом, давала жизнь всем существам (14). Прорастание растений, половая энергия животных и человека - область ее владычества. Идея космической сексуальности символизируется знаком "йони-лингама" и, вероятно, нашла отражение в священной формуле индусов: "Ом мани падме хум"(15).
Образ Шакти во многом был ближе и понятнее, чем образ неприступного Шивы. Шакти мыслилась не просто богиней, но сверхбогиней, Махадеви. Культ ее временами приобретал форму "женского монотеизма". Уже у первобытных народов высший Бог иногда назывался Матерью. Эмоциональные корни этого понять нетрудно: "Мать" представлялась существом более близким и любящим, чем "Отец". Кроме того, в религиях, которые считали мир не творением, а порождением Сущего, было так естественно обратиться к Его "материнскому" образу. Для того, чтобы почувствовать дух поклонения Шакти, достаточно вспомнить слова Рамакришны, воспевавшего в своих гимнах Мать Вселенной. Его молитвы проникнуты такой теплотой, искренним восхищением и преданностью, что их можно сравнить лишь с самыми возвышенными проявлениями благочестия. Объясняя смысл культа Шакти, Рамакришна говорил: "Моя Мать, первичная Божественная энергия, находящаяся внутри мира явлений и вне его. Дав рождение миру, она живет в нем"(16). Подобные представления знакомы и Западу (культы Деметры и Кибелы, идеи Софии и "Вечной женственности").
Однако в шактизме есть и другой аспект, тесно связанный с мистическим эротизмом учения тантры, которая коренится в земледельческой магии. Пытаясь подчинить природные силы, люди искали способов слияния с ними. Поэтому обряды тантры превращались в своего рода "узаконенную раскованность", как это было в дионисизме. То, что в обычной жизни индус считал грехом, в ритуале становилось священным. Во время тайных тантристских действ участники их ели мясо, пили вино и обладали женщинами, тем самым надеясь войти в союз с космическими стихиями, заключенными в Шакти(17). Тантризм проник даже в йогу, которая ставила одной из своих целей взнуздать "змея Кундалини". Эту энергию отождествляли с самой богиней и верили, что именно она одаряет своих поклонников сверхъестественным могуществом.
В Шакти видели не только благословенную Мать, Парвати, светлую зарю Ушас, но и жуткое существо, подобное Природе, пожирающей своих детей. Тогда ее именовали Дургой (Неприступной) и Кали (Черной). Ее многорукие изваяния, особенно распространенные на юге Индии, напоминают чудовищных мексиканских идолов.
Эта неоднозначность культа Шивы-Шакти была связана не только с попыткой представить непредставимое, изобразить сверхчеловеческое, но прежде всего с тем, что индуизм не отделял Бога от природы. Любовь и священный трепет рождались в подлинно религиозном переживании, в то время как обоготворение естественных сил влекло за собой замутнение нравственного сознания. Подобно тому как стихии не знают ни греха, ни добродетели, так Шива и Шакти нередко представлялись богами внеэтическими. В одном из текстов тантры этот релятивизм выражен с предельной ясностью:
Все равно, что друг, что враг;
Что дочь, все равно, что жена;
Все равно, что шлюха, что мать;
Что прачка, все равно, что брахманка,
Все равно, что лохмотья, что богатый наряд,
Что алмаз, все равно, что навоз;
Все равно, что ад, что рай;
Что грех, все равно, что заслуга (18).
Точно так же в Китае пантеист Чжуан-цзы рассматривал мораль как второстепенную условность, изобретенную людьми для собственного удобства(19).
Неудивительно, что подобные взгляды, пусть даже сильно смягченные, могли давать повод к злоупотреблениям. Уже в древности многие индусы смотрели на тантриков с отвращением и подозрительностью. И хотя обвинения против них чаще всего были основаны на непонимании, легко представить, как этот натуралистический и магический культ приводил к извращенным эксцессам, оргиям и демонизму.
В то время как религия Шивы и Шакти возвращала человека к обожествлению Природы, культ Вишну носил существенно иной характер.
Возник он тоже в глубокой древности, но в Ведах Вишну упоминается лишь вскользь. Предполагают, что он был богом солнца у одного из североиндийских племен. В конце I тысячелетия до н. э. его отождествили с рядом других туземных богов, в частности с Нараяной, богом предвечного Океана(20). Поэтому Вишну стали изображать в виде юноши, покоящегося на кольцах исполинского змея, который плывет по бескрайним мировым водам.
Став одной из ипостасей Тримурти, Вишну, по существу, слился с Шивой и Брамой. "Нараяния" влагает в его уста следующие слова:
Я тот, кто достиг проявленья; вечный, я пребываю в небе;
Затем в конце тысячи юг преходящий мир я снова вбираю,
По завершении (срока) пребывания во мне всех существ, подвижных и неподвижных,
Один я снова творю преходящий мир силою (знанья) (21).
Следовательно, Вишну соединяет в себе всю Троицу и вишнуизм можно в каком-то смысле считать синонимом индуизма вообще.
Больше всего в образе Вишну людей пленяла его доброта и сострадание. Как животворящее солнце пронизывает своими лучами мир, так и Вишну поддерживает его бытие, печется о человеке, храня его от зла. Нигде в Индии идея божественной любви к миру не нашла столь совершенного выражения, как в культе Вишну. С одной стороны, вишнуизм свободен от тех крайностей, к которым вело поклонение природе, а с другой - не проповедует аскетического мироотрицания, ибо Вишну есть сама благость, освящающая жизнь.
Любя мир, он ждет и от человека ответной любви. Эта любовь-преданность, бхакти, составляет самое ядро вишнуистского благочестия. В трактате "Тирукурал" оно выражено в кратком афоризме: "Едва ли возможно избежать страданий души, кроме как припав к стопам Несравненного"(22).
Любовь к Богу, как бы она ни проявлялась, есть служение Вишну. В Гите он говорит устами Кришны:
Кто, поклоняясь другим богам, жертвует, преисполненный веры, Тот жертвует Мне
Лист, цветок, плод или воду, если кто Мне приносит с любовью,
