– Да, сынок, доброе утро! – Голос папы был бодрым.

– Пап, скажи, Макс у тебя?

– Кто? – Мой отец, кажется, искренне удивился. – Какой Макс?

– Папа! – раздраженно крикнул я. – Максим у тебя сейчас? Это серьезно!

– Какой Максим, объясни хоть? – участливо произнес мой пенсионер, услышав в моем голосе неподдельную тревогу.

– Вы что, договорились с Вероникой разыграть меня?! – вдруг осенило меня. – Точно! И этот спортзал за ночь… Слушай, это было круто, – я выдохнул – Прямо почти поверил. У меня прямо все трясется внутри! Ты не забывай, что мне не 20 лет все-таки, может и инфаркт хватить, – закончил я вообще игривым тоном.

– А в чем розыгрыш? – вдруг спросил меня папа. И, несмотря на то что сказано было очень по-теплому, по-отцовски, но в этой фразе было столько льда!

– Папа, я сейчас приеду, – ответил я коротко и нажал на значок отбоя вызова. Я сидел на кухне, уставившись в одну точку на обоях. Тряхнув головой, чтобы сбросить наваждение, я резко встал. Сердце бешено колотилось, на ладонях проступила испарина. Нет, все в порядке, успокаивал я себя. Он в саду, а мои близкие люди почему-то решили меня напугать!

Я прошел в спальню, взял из шкафа первые попавшиеся джинсы и рубашку с вешалки. Натянув брюки, застегивая по дороге пуговицы, я еще раз подошел к открытой двери детской комнаты. Чуда не произошло. Ужасный кошмар никуда не делся. Безликие тренажеры встретили меня угрюмым молчанием.

Отыскав носки на кухне под стулом, куда я повесил их вчера перед сном, я натянул их и вскоре был в прихожей. Здесь я посмотрел в зеркало и встретился со своим испуганным взглядом. Какое-то странное чувство охватило меня. Мне вдруг показалось – на секунду, не больше, – что Макса нет и не было вовсе. Задавив в зародыше эту чудовищную мысль, я выключил свет в коридоре, подхватил свою водительскую сумку с ключами и вышел на лестничную клетку.

Не знаю почему, но я поехал не к отцу, а в детский сад. Может, хотел убедиться, что мой сын там, играет в группе в машинки со своими друзьями – Ильей и Арсением, или, наоборот, отодвинуть страшный факт ожидавшей меня катастрофы? Действовал я интуитивно. Вел машину агрессивно, уставившись в одну точку. Пролетел на красный, с визгом резины повернул во двор и через несколько минут остановился возле ворот сада, куда приезжал почти каждый день.

На улице была прекрасная весенняя погода. Молодые листочки только показали свои зеленые головки из почек, они торчали остро, ярко. Птичий щебет, такой сильный именно сегодня, отражаясь от многоэтажки, стоящей напротив детсада, заполнял весь двор. Асфальт был мокрый от прошедшей здесь некоторое время назад «поливалки». Все дышало свежестью и влажной прохладой. Я перепрыгнул через полоску газона, на котором трава уже густым частоколом тянулась вверх, и остановился возле калитки. Здесь я набрал привычный код и вошел на территорию.

Вдоль здания тянулась асфальтовая дорожка, на которой краской были нанесены отсечки метров: «Старт», 10, 20, 30 и так далее. Между линиями этой спортивной разметки пестрело множество рисунков, сделанных цветными мелками, – над украшением дорожки крепко потрудились дети. Здесь были нарисованы «классики», какие-то феи с непропорционально большими глазами и кучерявые болонки с игривым прищуром. Поколения меняются, думал я, а дети рисуют все одно и то же, и слава богу!

Миновав все эти прекрасные художества, я вошел в здание. В группе, как всегда, было шумно, cтоял гвалт. Я не стал заходить в группу и подошел к шкафчику, в котором мы обычно оставляли вещи Макса. Однако вместо нашей фамилии и имени моего сына на дверной табличке было написано «Артур Арагоцян». Отворив дверцу шкафчика, я заметил вещи не моего ребенка. Я быстро подошел к двери, открыл ее и заглянул в группу. Моему взору предстала картина, которая часто с умилением вспоминается родителями, но снится в страшных снах воспитателям! Дети носились, подчиненные броуновскому движению, они орали, плакали, смеялись, пели… посреди этой какофонии, за детским столом на маленьком стульчике сидела воспитатель Ольга Владимировна и сосредоточенно что-то писала.

Это была молодая, лет тридцати, женщина приятной, даже, пожалуй, привлекательной внешности. Удивительно, что эта интересная шатенка, всегда опрятная, предпочитающая длинные цветастые сарафаны, вызывающая одобрение у родителей и восторг у детей, была не замужем. Вероника даже подтрунивала иной раз надо мной, что я, мол, так часто езжу за Максом в садик, уж не к «Оленьке» ли намылился?!

Не скрою, с ней было приятно общаться. Стройная, женственная фигура, большие карие глаза, красиво ниспадающие локонами, а иногда и заплетенные в косу волосы… Она даже чем-то напоминала Веронику… Нет, конечно, у нас ничего не могло быть! Я же был все-таки папа ребенка, который ходил в ее группу.

Сейчас Ольга меня не заметила, занятая своим делом. Рядом с ней на нескольких таких же столах стояли кубики и валялись карандаши. Дети то ли закончили заниматься, то ли вот-вот должны были начать.

– Валя, тише! – опять громко прикрикнула она, не поднимая глаз. Валя, миниатюрная девочка в пестром платьице и белых колготах, стояла на стуле в двух метрах от нее и пела какую-то популярную песню на птичьем английском, перевирая все слова, а заодно и мелодию. С одной стороны у Вали сохранился хвостик, который ей закололи с утра, с другой стороны резинка слетела, поэтому спутанные волосы свисали на пол-лица и она постоянно убирала их рукой. Вокруг Вали, расставив руки в стороны, кружил, изображая бомбардировщик, Илья, лучший друг Максима. Но самого Макса нигде не было…

– Ольга Владимировна! – окликнул я. – Доброе утро!

– Ура, папа Максима приехал! – заорал неожиданно рядом со мной черноволосый нерусский крепыш. Он притаился за шкафом с игрушечным автоматом, и теперь вылез из своего убежища, шутливо направил дуло в мою сторону и застрочил, изображая автоматную очередь: – Чу-чу-чу! – Затем он, «спасаясь» от «ответного залпа», зигзагами удрал в спальню.

– Да, я слушаю вас, – поднимаясь из-за столика, произнесла воспитатель.

– Я… извините, – кивнул я ей, – хотел спросить, Максим сейчас в группе?

– Кто? – удивленно спросила она, подойдя к двери.

– Мой сын, Максим, – пряча волнение за улыбку, повторил я имя.

– Простите, а вы – кто? – спросила она, придерживая рукой рвущийся в дверной проем «бомбардировщик».

– Я – отец Максима Ключевого, – смутился я, – Иван.

Она на секунду задумалась, внимательно глядя на меня и, вероятно, перебирая в памяти имена всех детей своей группы, но тут же подняла указательный палец, озаренная догадкой:

– Иван, простите, по отчеству не знаю, как вас…

– Николаич, – машинально добавил я, чувствуя, как давящее чувство отчаяния вновь накрывает меня. Такого быть не могло, чтобы воспитатель не помнила мое отчество! Подчеркнуто вежливая с родителями, она со всеми была на «вы». И меня она всегда раньше… да что там раньше! – буквально вчера вечером, когда я забирал Макса из сада, называла исключительно по имени-отчеству…

– Иван Николаевич, – продолжила она, – вы, наверное, группой ошиблись, у нас с папами такое бывает, – и она снисходительно улыбнулась. Я смотрел прямо в ее большие глаза и не мог понять, она меня так тонко разыгрывает или…

– Ольга Владимировна! – сказал я вдруг резко. – Вы хотите сказать, что не знаете меня?! Вы не знаете Максима?! Хватит этого спектакля! Я устал от него уже сегодня. Это Вероника вас всех подговорила?!

Она отступила, быстро бросив взгляд в сторону окна. Мой тон встревожил ее. Она была одна в группе, с кучей маленьких детей. Случись что, она даже позвать на помощь не успеет!

– Слушайте, – успокоил я ее, – давайте по-другому. Ок, я понял. Все это интересно, занятно… Мне просто уже не до шуток. Я не могу с утра Макса найти, понимаете. Вероника, скорее всего, его к отцу отвезла… Просто скажите мне, что все в порядке и это розыгрыш…

– Я не понимаю, – с очевидной опаской в голосе ответила она.