– Хорошо тебя приложили, – с усмешкой проговорил Чепурнов, – выглядишь дивно, как задница в кустах. И что думает по поводу твоего ареста подполковник Кустовский?
– Откуда я знаю, что он думает? – раздраженно воскликнул Потанин. – Не знает еще, но обязательно поставит этих кретинов на место, дай только срок. Тебя, кстати, тоже хорошо отделали, забавно смотришься. А твой командир, подполковник Уфимцев, что думает по поводу твоего закрытия? – задал он встречный вопрос.
– Не знаю. – Чепурнов скрипнул зубами. – Мне не докладывали, что он думает. В гости не наведывался. Вчера вечером на допрос таскали. Некий капитан Илюшин из третьего отдела контрразведки имел со мной пристрастную беседу. Толком ничего не предъявил, требовал признаний в подрывной и шпионской деятельности. Отметелили меня за милую душу, суки! Ты подожди, Олег Петрович, тебя тоже скоро на допрос потащат, там добавят, для симметрии, так сказать.
Потанин передернул плечами и замер, впал в тоскливый транс. Чепурнов что-то произнес, он не отреагировал. Тот перестал терзать новичка, снова закряхтел, распластал на нарах свои избитые мощи.
В коридоре послышался шум. Потанин вышел из оцепенения, вытянул шею. Бледность затопила свежевыбритое лицо. Где-то открылась дверь, прозвучал злобный окрик, звуки ударов. Потом опять стало тихо.
Потанин сглотнул, расслабился. На соседа он больше не смотрел, пребывал в плену собственных переживаний. А тот украдкой за ним подглядывал из-под прищуренных век. Потанин машинально потянулся к нагрудному карману, где раньше лежал портсигар, вспомнил, что его изъяли, поднялся на нетвердые ноги, встал под окном, задрал голову, жадно ловил звуки, доносящиеся с улицы. Кожа на его лице натянулась, скулы заострились.
– Ага, ты еще слезу смахни, – буркнул Чепурнов. – Что, хорошо там, на воле?
– Да пошел ты! – огрызнулся Потанин, добрался до лежанки, сел. – Не предатель я, понимаешь? – Он вскинул голову. – Я с сорок первого года в действующей армии, на Степном фронте воевал, на Первом Белорусском. У меня, между прочим, тоже медаль «За отвагу» имеется, а ее, сам знаешь, просто так не дают. Ранение получил под Варшавой, два месяца в госпитале провалялся, после чего и был отправлен на штабную работу.
– Здесь все невиновные, – сказал Чепурнов и пожал плечами. – Сюда других не садят.
– Это ты издеваешься сейчас, да? – спросил Потанин и как-то подобрался. – Совершенно напрасно, Глеб Викторович, или как там тебя. Хочешь знать, что я думаю по существу этой нелепой ситуации? Изволь. Тебя не просто так замели, а по делу. Полагаю, ты не тот, за кого себя выдаешь. Ты вражина, предатель Родины, и с тобой наши органы разберутся с особой тщательностью, выведут на чистую воду. Ведь у нас кого попало за решетку не бросают. Чего ты ржешь?
Его соседа действительно пробрало на смех, но состояние организма оказалось не совсем подходящим для этого. Арестанта одолел надрывный кашель.
– Меня задержали по ошибке, – уже не так уверенно продолжал Потанин. – Такое случается. Ложный донос, недоразумение, разберутся, отпустят. Даже извинятся за причиненные неудобства. Да, согласен, то, что случилось, выбило меня из колеи. Я ведь в таком положении никогда не был, отсюда и растерянность.
– В положении, говоришь? – заявил Чепурнов. – Ладно, раз такая откровенность пошла, я тебе тоже скажу все, что думаю. Я даже знаю, кто на меня донес. Это сделал паршивый хмырь из продовольственной части. На складе у него бардак, о доброкачественном питании даже речь не идет. Ты сам знаешь, чем нас кормят. Я пригрозил ему оформлением акта проверки, он сразу и занервничал. Павлушкин его фамилия. Увертливый, скользкий тип. Подполковнику Уфимцеву я доложил обо всем лично, в устной форме. Так что он знает, откуда ноги растут, и в ближайшем будущем примет меры. Я очень на это надеюсь. Со мной все ясно, а вот ты действительно субъект смутный. Шарики под черепушкой ведь так и мечутся, согласись? Непростой ты парень. Сейчас наверняка прикидываешь варианты поведения на допросе. Зря не посадят, это ты верно заметил. Но исключения из правил все же случаются, и заметь, в нашем случае они относятся не к тебе. Мне противно сидеть в одной клетке с изменником. Хочешь что-то сказать? Так говори. Какие у вас аргументы, товарищ бывший капитан?
Оба сопели, хищно разглядывали друг друга. Каждому было что сказать, у обоих чесались кулаки, и в горле теснились матерные слова. Словно две невидимые силы столкнулись и застыли. Есть ли смысл растрачивать себя и обвинять кого-то другого? Напряжение витало в воздухе, потом стало спадать, рассасываться.
Чепурнов махнул рукой и отвернулся к стене. Потанин угрюмо смотрел на его мерно вздымающуюся спину, потом вздохнул, тоже лег и уставился в потолок, с которого осыпалась вся известка.
Электричество тут, возможно, имелось, но в дневное время его зазря не тратили. Света из окна вполне хватало на то, чтобы видеть смутный лик визави и не разбить лоб о стену.
Дальнейшая беседа не клеилась, охотника продолжить дискуссию не находилось. Арестанты сопели, кашляли, искали приемлемые позы.
Загремели засовы, распахнулась дверь.
– Встать! – прорычал сержант.
Обоих как ветром сдуло с нар. Они вскочили и мрачно уставились на парня, посмевшего командовать двумя офицерами.
К счастью, пока ничего ужасного не случилось. Им всего лишь доставили хлеб насущный. Рядовой с карабином за спиной поставил на пол поднос с алюминиевыми мисками и кружками, разогнул спину и одарил сидельцев презрительным взглядом.
– Жрите пока, суки! – буркнул от порога прыщавый переросток-сержант.
– Что происходит? – резко выплюнул Потанин. – Почему я здесь? Вы сообщили подполковнику Кустовскому, что его заместителя подвергли необоснованному аресту? Что за волокита, мать вашу? Я требую немедленной встречи с начальником штаба! Вы ответите за эту грубость, когда я отсюда выйду! Где субординация?
Надзиратели переглянулись, хорошо, что хоть руки не распускали.
– Субординация там осталась, гражданин, – глумливо усмехнувшись, сообщил сержант, кивая на окно. – А здесь вам хрен с маслом. Вы арестованы за измену Родине. Появится следователь, с ним и разбирайтесь. А будете буянить и качать права, я сообщу куда следует. Все понятно? Приятного аппетита, как говорится.
Вся компания, гремя амуницией, удалилась. Потанин сплюнул. Товарищ по несчастью невесело хмыкнул, почесал немытую голову и потянулся к подносу.
Ели арестанты покорно, не выделывались. Голод не тетка. Друг на друга они старались не смотреть, молотили мягкими ложками из алюминия жидкую ячменную кашу с еле заметными признаками мясного духа. Хрустели черствым хлебом, запивали клейкую субстанцию подкрашенной водичкой из кружек.
– Еда не очень, – резюмировал Потанин, вытирая губы.
– Я же говорю, – буркнул Чепурнов, отталкивая ногой поднос с посудой. – Есть можно, но это не то, что положено красноармейцу перед боем. Заворовались, сволочи, и даже война их не лечит. Эх, сейчас бы покурить. – Он с заунывной тоской уставился на дверь.
– Думаешь, придут, угостят, еще и прикурить дадут? – осведомился Потанин.
Чепурнов досадливо мотнул головой и сказал:
– Прикурить-то точно дадут. Ладно, будем считать, что поели. Эх, жизнь собачья.
– Никак не могу смириться, – проворчал Потанин. – Наши уже Берлин окружили, половину Германии взяли, скоро Гитлеру в его канцелярии капут будут делать. Наш полк через день-другой в наступление пойдет, Переднюю Померанию освобождать будет, с западными союзниками соединится. А я тут сижу как какая-то последняя сволочь, казенную жрачку ем и не знаю, что будет дальше.
– Так ты и есть последняя сволочь, Олег Петрович, – заявил Чепурнов. – Прижучили тебя и правильно сделали.
– Да заткнись ты, идиот! Это ты сволочь, а я – порядочный советский человек, загремевший по недоразумению. Ничего, скоро все выяснят, раздадут всем сестрам по серьгам.
– Ну-ну, блажен, кто верует, – заявил Чепурнов и скривился. – Сказать тебе, кореш ситный, что нам светит? Я-то советский человек, мне не надо об этом рассказывать. Кто ты – хрен тебя разберет, может, и враг. Но это по большому счету и не важно. Ты же не дурак, верно? Часто слышал, чтобы людей, взятых по недоразумению, отпускали, да еще и с извинениями? Это сказка, приятель. Не важно, кто ты такой. Навесят грехов, и все признаешь, подпишешь, как миленький. Время военное. Пробубнят тебе приговор, выведут во двор, да и шлепнут под работающий движок полуторки, чтобы мирных бюргеров не смущать. Да еще и меня с тобой за компанию, что уж совсем обидно. – Он снова отвернулся к стене, стал царапать ногтями остатки штукатурки.
